Изумрудный шторм - Дитрих Уильям (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT, FB2) 📗
Любовь, говорила мамбо, это основа веры.
Я променял свою жену на погоню за богатством и славой, и виной тому было мое тщеславие, желание казаться важным, способным управлять событиями мирового значения. Астиза знала, какая судьба ее ждет, когда мы пересекали Атлантику. Пытаясь достичь цели, мы плыли в противоположном от нее направлении. Тщета и суета сует.
И тем не менее, заранее предвидя все это, моя супруга согласилась сесть со мной на борт «Мон-Пеле», ни намеком, ни словом не выдав своего страха. Наверное, она думала, что спасет тем самым Гарри. Наверное, она действительно любила меня, как и говорила. Я буду вечно помнить эти ее слова.
Через некоторое время мне все же удалось взять себя в руки, и я осмотрел пляж. И увидел тела, выброшенные на берег.
Среди них не было ни одного, похожего на женское.
Джубаль тоже зашевелился.
– Может, отведешь мальчика подальше, в заросли? – предложил я ему. – А я посмотрю, есть ли там выжившие.
Негр проследил за направлением моего взгляда. Мы оба понимали, что выживших нет и быть не может, а Гарри вовсе ни к чему видеть эти трупы.
– Да. Пойду поищу чистую воду. Встретимся вон там, у той ободранной пальмы. – Мой друг указал на одно из деревьев, и я кивнул. Во рту у меня тоже пересохло.
Я поднялся и, сгорбившись, как старик, поплелся к тому месту у кромки воды, куда прибоем выбросило утопленников. Огромные волны все еще обрушивались на рифы, и берег был усеян тысячами обломков того, что некогда было кечем под названием «Мон-Пеле». Обломков было вполне достаточно, чтобы развести костер и погреться – требовалось только придумать, как его разжечь.
Я коснулся груди. С моей шеи все еще свисало на шнурке увеличительное стекло.
Может, я смогу воспользоваться им завтра, если покажется солнце…
Просто удивительно, как быстро мы начинаем думать о будущем, только что пережив поражение. Мы тут же смыкаем свои ряды, как римские легионеры, переступающие через тела своих убитых товарищей.
Пляж находился примерно в четверти мили от мыса. Я обнаружил пять тел – двоих черных и троих белых.
Рот у одного из них скалился в злобной усмешке. Это был Мартель.
Агент Наполеона казался таким маленьким и жалким, одежда его была в клочья изодрана острыми кораллами, обувь пропала, ноги были белыми и морщинистыми… Богиня судьбы Немезида распорядилась так, чтобы лишь нас с Гарри и Джубалем вынесло на берег живыми, а этому человеку не повезло – он угодил прямиком в ад. Глаза его были открыты, и в них застыл ужас, точно он видел, что его ждет в конце пути.
Неужели Леон был всего лишь орудием в руках первого консула? Или он наплел всю эту ложь о Наполеоне лишь для того, чтобы помучить, подразнить меня, окончательно запутать? Чтобы изменить мое мнение об этом политическом Прометее, с которым я был связан на протяжении стольких лет, о великом Бонапарте, который предал меня и мою семью ради какой-то крохотной модели летательного аппарата, который, может, полетит, а может, и нет? У меня до сих пор лежала в кармане одна из этих игрушек – я запустил туда руку и ощупал ее.
И с ужасом нащупал там же цепочку. Это был медальон Астизы с выгравированной на нем проклятой буквой «N» – подарок Наполеона, который, как оказалось, вовсе не пошел на дно, а неким непостижимым образом попал обратно, в карман жилетки, точно проклятие, от которого невозможно избавиться.
Неужели Мартель смотрит на меня сейчас из ада и усмехается? Радуется тому, что мне теперь некому доверять?
Я толкнул ногой его тело, и оно перевернулось. Одна его рука в разорванном в клочья рукаве безвольно откинулась в сторону. Кожа на ней была сплошь испещрена порезами от кораллов, и мне лишь через несколько секунд удалось разглядеть узор на внутренней стороне бицепса. Я вздрогнул и наклонился.
Это была татуировка.
На коже была выжжена буква «N» в обрамлении лаврового венка – отметина Бонапарта, которую этот злодей прятал от посторонних глаз на своем теле. Леон Мартель не лгал. Он не был ни предателем-полицейским, ни членом подпольного криминального сообщества – или, по крайней мере, он был не только ими. Кроме этого, он был тайным агентом Наполеона.
И тут, словно по подсказке самого Господа Бога, в желудке у меня так заурчало, что я согнулся пополам от боли и тут же отбежал в сторону, где присел под кустиком. И из меня вышел целый поток кала, смешанного с морской водой, и ощущение при этом было столь отвратительным и болезненным, что я дрожал всем телом. Там, в куче этих нечистот, лежал камень, ради которого я пожертвовал женой и своим счастьем – исторгнутый из тела изумруд.
Вот уж действительно проклятый камень!
Я посмотрел на море. Где-то там, на рифе или возле него, лежали теперь сокровища древней империи. И я решил: пусть Джубаль сам решает, стоит ли привозить сюда гаитянцев. Почему бы нет? Пусть себе ныряют и вылавливают драгоценности – если, конечно, осмелятся. Пусть дождутся, когда море успокоится, станет похоже на гладкое сапфировое стекло, а рассерженные боги растеряют весь свой воинственный пыл. Сам же я больше не желаю заниматься всем этим.
Ну, а что делать с этим своим камнем? Меня так и подмывало зашвырнуть его подальше в море или зарыть в песок. Его красота служила мне горьким упреком. Но потом я подумал о своем мальчике, который лишился матери и остался с отцом без определенного рода занятий, ну разве что в карты умеющим играть да пускаться в разного рода авантюры. Какое воспитание и образование может дать ребенку такой отец?
Жизнь не стоит на месте, и у моего Гарри все еще впереди. Если Астиза исчезла навеки, я должен стать его единственной опорой, и только мне решать, что делать дальше. Возможно, Филадельфия и квакеры помогут мне научить его жить правильно, не так, как я. Возможно, он почерпнет мудрости у Франклина, чего не смог сделать я. Надо только дать ему время и надеяться на лучшее.
Или же можно отправить его в школу в Лондоне, где я буду ближе к своим врагам…
И вот, кривясь от отвращения, я вытер проклятый камень и сунул его в карман. Позже продам, будет на что растить и обучать сына.
А сам я должен оставаться нищим и одиноким, чтобы постоянно помнить о бесплодности пустых мечтаний. Удаляться на покой еще рано, я должен совершить поистине великий поступок.
Я должен осознать истинное значение своего несчастья.
И вот, прихрамывая, я поплелся к Джубалю и Гарри.
– Папа!
Ни один оклик на свете еще не грел мне душу так сильно. Мой мальчик, наконец, пришел в себя, он узнал меня, он нуждался во мне. Я подхватил Гарри на руки, и мальчуган приник ко мне, как маленькая обезьянка, захлебываясь в рыданиях, причину которых сам до конца не понимал. А затем задал неизбежный вопрос:
– А где мама?
Тела Астизы я не нашел, но видел водолазный колокол и какой-то мусор, плавающий в волнах, так что надеяться на чудо не стоило.
– Она плавает, Гор, – ответил я. Мне просто не хватило храбрости сказать ему правду.
– Она не придет? – продолжил расспросы мой сын.
Я вздохнул.
– Надеюсь, что она все же спаслась. Будем молиться за это, ты и я. Ей это понравится.
– Мне холодно. И еще я боюсь этого океана.
– Теперь нам ничего не грозит. А завтра придет помощь.
– Я скучаю по маме.
– Я тоже страшно скучаю, больше, чем можно представить. – И тут мы разрыдались уже оба, объединенные страшным горем. – И по тебе тоже очень скучал.
Мы устроились на ночлег. Ночью ветер почти стих, и наутро, проснувшись, мы увидели, что солнце светит ярко и кругом над ободранными пальмами летают птицы. Море тоже немного успокоилось, а тел, выброшенных на пляж, видно не было. Судьба товарищей Джубаля, в том числе и Антуана, была неизвестна.
Стало быть, я убил и их тоже.
Втайне я все еще ужасался при мысли о том, что море вдруг выбросит на берег тело Астизы. Пока оно не было найдено, оставалась хоть и слабая, но все же надежда. Жестоко! Я понимал, что моя жена погибла, так почему же сердце отказывается смириться с этим? Наверное, потому, что было в этой женщине что-то волшебное, необычное, и впервые я почувствовал это, когда вытаскивал ее из-под развалин разбитого артиллерией дома в Александрии. Я не представлял себе мира и жизни без ее света. Видел, как она тонула, но чисто инстинктивно отрицал саму мысль об этой потере. Все было кончено, но я не прочувствовал этого в полной мере. Чтобы окончательно убедиться в том, что я потерял любимую, нужно было увидеть ее тело. А его не было.
