Горение. Книга 3 - Семенов Юлиан Семенович (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Проводив Петрова, отправился к Столыпину; когда докладывал (не впрямую, конечно, а с легкими намеками, чтоб не спугнуть, – чем выше человек, тем он осторожней и боязливее), не мог оторвать глаз от пергаментного лица премьера: живой покойник, вот-вот упадет от разрыва сердца…
Выслушав Герасимова, премьер рассеянно поинтересовался:
– Хоть я и не верю в то, что генерал Курлов может быть втянут в заговор бомбистов, но выяснить все досконально, чтобы сохранить честь жандармского мундира, полагаю разумным…
– Петр Аркадьевич, – проскрипел Герасимов, пораженный уклончивым, прямо каким-то змеевидным ответом Столыпина, – поскольку операция рискованная, а Петров в прошлом был известным бомбистом, возможны любые случайности… Вполне может быть, что все это – игра эсеров… Поэтому просил бы вас, на случай непредвиденного, подготовить рескрипт о введении чрезвычайного положения в столице…
Столыпин задумчиво покачал головой, ответил заранее подготовленной фразой:
– Надеюсь, вы, с вашим опытом, ничего из ряда вон непредвиденного не допустите…
– Я не отвечаю за операцию, – возразил Герасимов. – Ею руководит Курлов… И вас об этом в известность не ставят, готовят в строгой тайне… Поэтому я и напоминаю вам о возможности любого рода случайности… К ней надобно быть готовым загодя, потом будет поздно… Будет поздно, – повторил Герасимов и, прищурившись, заключил: – Такого рода шанс упускать нельзя, другого не будет.
– О чем вы? – холодно поинтересовался Столыпин, побледнев еще больше.
Герасимов поднялся, поражаясь своей дерзости, кивнул и, ничего не ответив, вышел…
… Ах, случай, случай!
За несколько часов до намеченного Герасимовым акта Карпов приехал к Петрову, на Астраханскую, чтобы посмотреть, как обустроилась квартира, – неудобно товарища министра и шефа отдельного корпуса жандармов вести в непотребное помещение.
Приехал не один, а с филером Груськиным – тот привез в саквояже водку, финьшампань, снедь; не грех загодя обмыть новоселье, да и в последний раз обсудить в деталях ситуацию – чтоб все было без сучка и задоринки, дело-то какое?! На весь мир прогремит!
– Ну как, Александр Иванович? – спросил Карпов, оглядывая квартиру. – По-моему, красиво. Денег хватило? Не считайте, не считайте, можете приобретать все, что душе угодно… Вот бы и скатерть надо свежую постелить…
Петров побледнел, когда полковник потянулся, чтобы стащить старую, закапанную скатерть; сразу бы увидал мину и провода, идущие от нее, – все, конец, петля!
– Не трогайте, – нашелся Петров. – Не надо! Вы же у меня в гостях! Я сам перестелю…
Он проскакал на протезе на кухню: новых скатертей еще не привезли,
– вот она, мелочь, сколько раз про это и Герасимов бубнил, и Савинков предупреждал!
– Ничего, – крикнул он с кухни, – попируем на старой, а новую завтра постелим!
– Нет уж, – сказал Карпов, – увольте! Я с грязного не ем! А тем более не пью…
Петров понял, что сейчас полковник сделает шаг к столу, сдернет эту чертову скатерть, увидит мину…
Что будет дальше, он не мог представить, в голове началась давешняя рвань, рот повело в сторону; не очень-то понимая, что делает, он сунул проводки в штепсель и, оглушенный взрывом в столовой, полетел на пол, ощущая душный, угарный запах паленого…
Через три часа Виссарионов кончил допрашивать Петрова: тот под диктовку, безвольно, постоянно чему-то посмеиваясь, написал, что Герасимов понуждал его организовать акт против Курлова и других чинов полиции, дабы обезглавить секретную службу империи. Подписав, спросил:
– Но вы даете слово, что чистосердечное признание обеспечит мне жизнь и побег с каторги?
– Конечно, – ответил Виссарионов, пряча протокол в портфель. – Не сомневайтесь.
Кадеты внесли в Думу запрос по поводу взрыва на Астраханской; Столыпин ответил, что оппозиция получит все подробности из судебного отчета, гласный суд назовет тех, кто стоял за преступлением…
… В тот же день Герасимов был откомандирован в Сибирь – приказом Курлова – для расследования «ссоры, возникшей между жандармерией и железнодорожной стражей».
Там, в Сибири, узнал из газет, что военный суд над Петровым был закрытым; ни одного человека в зал не допустили; повесили через семь часов после вынесения приговора.
Через девять часов после казни Курлов подписал приказ о предании Герасимова трибуналу; материалы подготовил Виссарионов; юридическое обоснование дал начальник особого отдела департамента Александр Михайлович Еремин; обвинение поддерживал генерал Климович, старый друг Курлова; Нил Петрович Зуев определенной точки зрения не высказывал, сетуя на то, что суд над Петровым был слишком скорым, такое к добру не приводит, будут толки, зачем лишний раз наводить тень на наше учреждение, и так каждый пальцем указывает. Прокурор Корсак, Владимир Евстафиевич, обвинявший перед этим бывшего шефа полиции Лопухина и уговоривший его на каторжные работы, что вызвало к нему острую ненависть интеллигенции, также мялся, зная к тому же расположение к Герасимову со стороны премьера; тем не менее Курлов победил, большинство проголосовало за предание Герасимова военному суду.
Прочитав проект приказа, подготовленный Виссарионовым, премьер поднял глаза на Курлова, который стоял перед столом, ибо сесть ему предложено не было.
– Какой ужас, – произнес Столыпин. – Не находите, Павел Григорьевич?
– Совершенно согласен с вами, Петр Акрадиевич, – кивнул тот.
– Чем это, – Столыпин кивнул на проект приказа о предании Герасимова военному суду, – грозит генералу?
– По меньшей мере каторгой.
Столыпин задумчиво повторил:
– «Каторгой, по меньшей мере»… Где он, кстати? Я его не вижу как неделю…
– В интересах расследования я посчитал возможным срочно откомандировать его в Сибирь…
– Ах, вот как, – кивнул Столыпин. – Меня, видимо, не хотели тревожить?
– Конечно, Петр Аркадиевич, конечно… Зачем вам, с вашей-то занятостью административными делами империи, тратить драгоценное время на эту полицейскую грязь…
– Вы посоветовались с прокурорскими? Моя подпись есть последняя инстанция или это надо отправлять на доклад его величеству?
– Нет, нет, – ответил Курлов, – такого рода дела не входят в компетенцию государя, слишком гнусно и мелко…
Столыпин улыбнулся:
– Гнусное и мелкое входит в компетенцию одного лишь премьер-министра России, понимаю…
Курлов смешался, хотел что-то объяснить, но замер, потому что Столыпин начал писать резолюцию поперек проекта приказа.
Кончив писать, поднял глаза на Курлова:
– Хотите крови Герасимова, а?
– Нет, ваше высокопревосходительство… Я сострадаю ему, как это ни покажется странным… Именно поэтому хочу одного лишь: справедливости.
– Что ж, получайте, – ответил Столыпин и протянул ему бумагу.
Резолюция была краткой: «Дело о генерале Герасимове, обвиненном сумасшедшим бомбистом Петровым, агентом покойного Карпова, раз и навсегда прекратить». «Вот почему революция неминуема!»
Дзержинский проснулся оттого, что острый луч солнца, найдя маленькую щелочку в шторах, задернутых Горьким ночью, уперся в глаза своим мягким, но в то же время требовательно высверкивающим теплом.
Он не сразу понял, где находится; вспомнил комнатушку в Замоскворечье, Николая, его рыжие кудряшки, прекрасные глаза, в которых была трагическая растерянность: «Неужели все погибло, Юзеф?! Нас осталось всего сто пятьдесят человек! Остальные отошли»; близко увидел лицо Розы: «Феликс, жизнь развивается по законам подъемов и спадов, все сейчас зависит от нас, если выдержим мы – выстоит и наше дело; езжай на Капри, отдохни, краху надо противуположить работу, а работать могут только здоровые люди».
Дзержинский прислушался к тому, что происходило во дворе; таратористый итальянец спорил с девушкой; сначала он слышал только эти два голоса, и, несмотря на то что люди спорили, в них не было раздражения или – того более – злобы; какая-то доверчивая, но одновременно требовательная уважительность; потом Дзержинский услыхал другие голоса, их было множество; вспомнил, как ночью шел по крошечному Капри, освещенному газовыми фонарями, отыскивая дом Горького; тогда ему всюду слышалась музыка, затаенная и очень мелодичная, мандолина и быстрая гитара, даже кашлять было как-то неловко, сдерживался, зажимал рот платком.
