Пурпурная линия - Флейшгауэр Вольфрам (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Известно, что больной, страдающий лихорадкой Наварра, был поздно вечером 13 октября неожиданно привезен в замок Монсо. Был поставлен диагноз камня в мочевом пузыре и абсцесса. Несколько дней спустя была сделана операция. Только в конце ноября король оправился от болезни, да и то не полностью. Если зачатие произошло в это время, то в момент смерти Габриэль в лучшем случае была бы на пятом месяце. Нет, ребенок, которого она унесла с собой в могилу, был, без сомнения, ребенком Бельгарда, который весь сентябрь и половину октября жил в замке Монсо, когда Генрих был в отъезде. Мы не знаем, были ли у Генриха подозрения. Кто-то из окружения наверняка сообщил ему о случившемся. Картина очень насмешливо рассказывает об этом. Картина, сказал я?
Я почти попытался назвать имя художника. Да, я представил себе, как после своего бегства из Парижа он вместе с Валерией возвращается в Ла-Рошель. Там, вдалеке от парижской суеты, он заново переживает и обдумывает происшедшие события и свое крушение, смысл которых только теперь начинает до него доходить. Проходят месяцы жизни в провинции. Он слышит о новой любовнице короля и о его женитьбе на Марии Медичи. Он ломает себе голову и пытается составить для себя ясную картину событий, которые помешали ему осуществить план сделаться придворным живописцем. Он размышляет о судьбе Габриэль, о ее исключительном предназначении, с которым он связывал все свои надежды. Но не Габриэль дала начало королевской линии, и королевскому пурпуру было не суждено украсить ее шлейф. Пала ли она жертвой итальянского заговора? Или Генрих отказался от нее из политических соображений и лишь печально наблюдал за отчаянными попытками Габриэль привязать его к себе, заранее зная, что все эти попытки напрасны и бесплодны? Беременность Габриэль в совершенно неподходящий срок, инсценированный скандал на банкете, разве все эти неуклюжие попытки не нашли своего отражения на картине?
Художник не нашел ответов на свои вопросы, но он сумел придать им такую форму, таинственное воздействие которой чувствуется до сих пор. Действительный смысл заказанной ему картины остался для него невыносимой головоломкой, которая не давала ему покоя всю оставшуюся жизнь. Так он пришел к необходимости добавить к первой тайне вторую, когда в какой-то момент, быть может, много времени спустя после смерти Габриэль, он начал набрасывать первые эскизы нового полотна. Потом он загрунтовал дерево и растер краски. Свинцовые белила. Зеленая медь. Киноварь. Память диктовала направление линий, рука безошибочно следовала за воспоминаниями. Линии и краски плыли перед его глазами. Он следовал за ними, надеясь, что в конце они приведут его к ответам. Но ответа не было. Решение ускользнуло, оставив его в тупике, оно бежало, оставив лишь символ: две дамы в ванне, Парку и едва различимую у верхнего края картины нижнюю часть тела обнаженного мужчины, на чьи чресла наброшена красная простыня. Может быть, художник видел, что нити сходятся именно там, в маленькой картине в картине, где не видно ничего, кроме обнаженного тела, прикрытого складками красной материи, которую наш слабый глаз воспринимает как тонкую пурпурную линию?
ЭПИЛОГ
Надо ли мне добавлять, что по пути в Брюссель я еще раз сделал остановку в Париже только для того, чтобы в последний раз засвидетельствовать свое почтение обеим дамам в ванне? Во внутреннем дворе Лувра я опустил входной билет в стеклянную пирамиду у турникета и не спеша направился в выставочный зал. Чем ближе подходил я к картинам, тем больше охватывал меня трепет, который охватывает человека перед встречей с первой любовью далекой юности. Когда же я остановился перед полотном, волнение перешло в благоговейный покой.
Выделяясь матовым силуэтом на фоне полутьмы приглушенно освещенного музейного зала, смотрит она сквозь меня в пространство за моей спиной.
Она стоит справа, навеки застыв на картине, из композиции которой и без того вытеснено всякое движение. Голова, вскинутая над обнаженным, освещенным сильным боковым светом белым как мел телом. Удивленное, выделяющееся под высокой, похожей на парик прической, лицо. Кажется, еще мгновение – и в его чертах отразится какое-то сильное чувство. Но художник не пожелал показать его нам.
Я долго стоял там, и перед моим мысленным взором проходили события, результатом которых стало создание этого завершающего портрета. Сцены из Актеона, пробудившие в душе Виньяка желание написать портрет знатной дамы в ванне для прославления великой будущности Габриэль. Думал я и о странной картине из Флоренции, которую ему заказали, чтобы изобразить воображаемую свадьбу двух дам в такой же ванне. Собственно говоря, Виньяк так и не понял смысла собственного произведения, не смог поверить и осознать, что это оскорбительное изображение было сомнительной попыткой Габриэль показать королю свое невозможное положение и вырвать у него брачное обещание, которое он и не думал исполнять. Из всех неясностей он соткал ткань этого последнего портрета, в котором, не найдя ответа на загадку заказанного полотна и смерти Габриэль, сумел тем не менее отыскать единственно возможную форму.
Но разве не открылась ему при этом другая тайна, тайна искусства, окутанного загадками, искусства, не ответившего на мучительный вопрос, но создавшего прекрасную форму?
Было бы преувеличением сказать, что картина и извилистый путь ее создания сделали из меня другого человека. Но загадка искусства оказала на меня благотворное действие. Временами, пока я рассматривал полотно, я вызывал в своем воображении его историю, на короткие мгновения мысленно переносился в мир за картиной, в ту ларошельскую мастерскую, где Виньяк искал художественного завершения своим жизненным испытаниям, в ту жалкую конуру, где трещали дешевые свечи, тяжелый запах которых смешивался с острым запахом лака, в безмолвную ночь 1600 года. Да, иногда мне даже кажется, что я вижу лицо художника, те места на деревянной доске, на которых останавливался его напряженный, вопрошающий и испытующий взгляд. И даже хотя это ощущение давно исчезло, в моей душе до сих пор звучит тихий, мягко царапающий шорох кисти, незаметно наносящей последние штрихи на образ прекрасной женщины, чтобы навсегда запечатлеть тайну ее истории, растворив эту тайну в чарующей форме.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ХУДОЖЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ?
Ко времени выхода романа в 1996 году я снова и снова задаю себе вопрос: правда ли все это? Ответ не так прост. Все вошедшие в роман исторические детали, относящиеся к загадочной смерти Габриэль д'Эстре, взяты из документов того времени. Столь же аутентичными являются упомянутые в книге научные труды, так же как и самый поразительный источник материалов романа – тайная переписка Бончани с Фердинандом Медичи.
Основная часть романа – так называемая «Кельская рукопись» – составлена на основе исторических источников. Описание осады Ла-Рошели почти буквально воспроизведено по свидетельствам очевидцев гугенотских войн. В основу дневниковых записей Виньяка положены путевые заметки (1598—1600) базельского студента-медика Феликса Платтера.
Научный, медицинский и социально-исторический фон романа также опирается на многолетнее изучение источников. В «Десяти книгах по хирургии» Амбруаза Паре (1563) содержится детальное описание удаления камней из мочевого пузыря. Описание обычной для того времени техники ампутации конечности взято из сочинения Фабриция Гильдануса «De Gangraena et Sphacelo» (1617). Я упомянул лишь две самые замечательные работы.
Что же касается серии загадочных портретов, то и здесь я, собственно говоря, ничего не придумал. Напротив. Трудность состояла как раз в том, чтобы втиснуть в разумные рамки обилие фактического материала.
Придерживаясь парадоксальной формулы, которая наиболее верно описывает многогранность случая «Габриэль д'Эстре», можно сказать: «В известном смысле все это правда, но при ближайшем рассмотрении – не вся».
