Ларец Марии Медичи(без илл.) - Парнов Еремей Иудович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗

— В таких случаях говорят: мир тесен, — сказал Гена.

— Он и вправду тесен, — согласился Люсин. — Только ты в нем как иголка в стогу, ищущая другую иголку.

Они рассмеялись и встали из-за стола.

— Ну, рад был познакомиться с вами, проницательный мастер карате, — улыбнулся Люсин и пожал на прощанье Генину железную руку. — Думаю, встретимся еще, и не раз.

— При нашей работе да еще Юрка Березовский — и не встретиться? — Гена свистнул. — Это, как говорят в Одессе, надо уметь.

И они расстались. Гена умчался в свою редакцию или еще куда-нибудь навстречу приключениям, которые редактировал, а Люсин прошел к себе в кабинет, куда вскоре должна была прийти Женевьева Овчинникова.

На столе его ожидали дактилоскопические отпечатки. На стакане и на пробке от графина иностранец оставил-таки капиллярные линии четырех пальцев правой (если, конечно, он не был левшой) руки. Остальные отпечатки оказались смазанными. Люсин повертел фотографии и убрал их в папку. Пока они были ни к чему, но, конечно, могли пригодиться в дальнейшем.

Глава 3

Святая «Троица»

Женевьева явилась точно в 15.00, ну, может, было каких-нибудь три-четыре минуты четвертого. Люсин вышел из-за стола, поздоровался, усадил гостью на диванчик.

Она закинула ногу на ногу, расстегнула молнию своей стратосферной сумки и, достав сигареты, спросила, можно ли курить.

«Ну конечно, можно, Женевьева. Конечно, можно. Отчего бы и нет? Суть в том, Женевьева, что пока только ты одна, быть может, хранишь ключ к разгадке этой нелепой истории. Ты сама даже можешь не знать об этом. Но то, что видели твои голубые глаза, слышали твои хорошенькие ушки, розовеющие сейчас в прямом свете окна, не могло исчезнуть бесследно. Пусть неосознанно, но ты впитала это в себя, и оно спит сейчас где-то в таинственных глубинах, которые называются подсознанием. Как разбудить тебя, Женевьева? Как сделать, чтобы сумела ты рассказать то, что нужно, то, что ты, возможно, знаешь? Человек человеку рознь. Одни и те же вопросы рождают совершенно различные ответы. Фантазия освежает слабые следы в памяти, позднейшая догадка оборачивается вдруг истинно пережитым эпизодом. Но где же здесь истина, позвольте спросить? И это все, Женевьева, когда люди не имеют основания лгать, скрывать истину. Если же есть у них такие основания, то тут уж совсем нелегко докопаться до правды. Но сейчас тебе нечего скрывать, Женевьева. В этом деле нет и не может быть у тебя никаких интересов. Так как же спросить тебя поудачней, чтобы ты могла рассказать, что знаешь, что видела и слышала, вовсе не думая в тот момент, как какие-нибудь сутки спустя все это станет удивительно важным.

С чего же начать? Допустим так: «Сколько времени, Женевьева Александровна, вы работаете с этой делегацией?» Конечно, очень оригинальный вопрос. Его так трудно было найти. Вот оно и получается, что весь сложный, живущий в тебе мир вдруг выливается в бледный стереотип. И ты думаешь, что этот стереотип способен пробудить не менее сложный мир чужой души? Каков же будет ответ тогда? Впрочем, все это философия. С чего-то надо начать. Пусть это что-то будет определенным и однозначным. Однозначный вопрос и однозначный ответ. Плавание всегда начинается от твердой земли, от берега».

— Вы давно работаете с этой делегацией, Женевьева Александровна?

— Неделю… Восемь дней, если быть точной.

— И за неделю этот господин уже сумел откопать древнюю иконку!

— Это еще вопрос! — усмехнулась Женевьева, смяла недокуренную сигарету.

— То есть?

— В смысле древности… Я, знаете, не верю, что можно так запросто купить пятнадцатый или шестнадцатый век. Даже если речь идет о семнадцатом, то и здесь легко нарваться на подделку.

— Мы отправили иконку на экспертизу.

— Не сомневаюсь в ответе.

— Думаете, фальшивая?

— Нет, что вы! — Женевьева пожала плечами. — Подлинный Рублев или в крайнем случае его ближайший ученик. У нас же такие вещи на улице не валяются.

— Понимаю вашу иронию, Женевьева Александровна, — беспомощно развел руками Люсин. — Вы уж Бога ради простите мое невежество. В этих вещах я совершеннейший профан.

— Тогда тем более не стоит вам возиться с этой иконкой. Она вряд ли поможет отыскать иностранца.

— Вы думаете? — Люсин забарабанил пальцами по столу. Краем глаза он следил за тем, как Женевьева достала новую сигарету и осторожно прикурила от газовой зажигалки, выбросившей неожиданно высокое пламя.

«Что-то задела тебя эта иконка, Женевьева… И чего ты сердишься, чего нервничаешь? Я-то, конечно, в этом деле ни бум-бум, но тебе-то чего волноваться? Или это настолько очевидная фальшивка, что ты как профессионал-искусствовед возмущаешься моей непроходимой тупостью? Нет, Женевьева, тебе бы больше пошла снисходительная усмешка и короткая, полная тонкой иронии разъяснительная лекция. Чего же ты сердишься на простоватого милиционера? Просвети его… Впрочем, разве я знаю тебя? Может, так и нужно: молчаливо негодовать на тупые действия профана и дубаря, который только теряет время, возясь с какой-то фальшивой иконкой?»

— Дайте-ка я отрегулирую вам пламя, Женевьева Александровна.

Люсин взял ее изящную перламутровую зажигалку и осторожно повернул блестящее рифленое колесико.

— Вот теперь в самый раз! — сказал он, любуясь крохотным голубоватым огоньком.

— Спасибо, — холодно кивнула ему Женевьева. «Это-то вы можете…» — подумал за нее о своей персоне Люсин.

— Видите ли, Женевьева Александровна, в нашей работе очень много всякой формалистики, между прочим, отнюдь не лишней, а очень даже необходимой. Что бы я лично ни думал об этой иконке, мне все равно нужно официальное заключение экспертов. Будь на моем месте даже такой специалист, как вы, то и ему пришлось бы обратиться за таким заключением.

«Специфика жанра, как любит говорить мой друг Березовский».

— Я понимаю, — отчужденно согласилась Женевьева, всем своим видом как бы говоря: «А мне-то какое до всего этого дело?»

«Во! — обрадовался Люсин. — Это уже совершенно правильная реакция. Это как раз в твоем духе, Женевьева!»

— Как говорится, не в службу, а в дружбу, ответьте мне, Женевьева Александровна, на совершенно частный вопрос. Выгодное дело подделывать иконы?

— Что? — Она широко раскрыла великолепные, такие синие, такие сердитые глаза. — Вы меня, — на этом слове она повысила голос, — спрашиваете?

— Я вас обидел?

— Нет… — Она на секунду смешалась. — Но при чем здесь я?

«Опять сила эмоции не соответствует ничтожности информации. Хоть убей — не пойму, почему она так кипятится. Постой. Может, она думает, что я подозреваю ее в этом деле с иконой? Неужели она такая дура? До чего же обманчива внешность! Или это нам, мужчинам, просто свойственно: каждую красивую девушку автоматически зачислять в разряд хороших и умных? У-ди-ви-тель-но!»

— А что, если иностранец вовсе и не покупал этой иконы у нас, а, наоборот, сам ввез ее из-за границы, чтобы выгодно продать?

Люсин опять откинулся на стуле, с удовлетворением наблюдая, как Женевьева, наморщив лобик, обрабатывает брошенную им мысль. Она пришла к нему только что, и он не верил в нее ни на грош.

— Очень может быть, — сосредоточенно закивала Женевьева, легонько покусывая нижнюю губку, чуть тронутую перламутровой помадой. — Он ввез ее, чтобы сбыть здесь какому-нибудь дураку. — Лицо ее прояснилось.

«Конечно… И ввез в коробке, на которой стоит штамп ресторана „Россия“. Тем более что буфетчица помнит, как указанный господин третьего дня приобрел у нее обе коробки».

— Так, — одобрительно склонил голову Люсин, — но весь вопрос в том, насколько это выгодно?

— Очень выгодно! — Женевьева прижала ладошки к груди. — Шестнадцатый век — это уже тысячи.

— Ну? — удивился Люсин.

— Я вам говорю. — Она многозначительно постучала кулачком по колену. — Только они там перестарались. Не надо было копировать Рублева — от этого за милю несет липой.