Невеста Борджа - Калогридис Джинн (бесплатная регистрация книга .txt) 📗

— Он — принц Арагонского дома! — с жаром произнесла я, ни на миг не выпуская малыша из объятий.

Чезаре ответил на это легкой улыбкой, но в ней не было злорадства, один лишь юмор.

— Скоро слуги принесут его вещи, — сказал он и удалился, оставив меня размышлять над тем, как такое чудовище может временами вести себя настолько человечно.

Я позвала донну Эсмеральду, чтобы показать ей мою новую, самую ценную драгоценность. Мы осыпали сбитого с толку малыша поцелуями.

Лукреция предала меня, а Альфонсо умер, но они оставили мне величайший из даров — их сына.

С этого момента все следы моего безумия исчезли. Маленький Родриго вернул мне надежду и цель. Я поняла, что уничтожила не все, что любила. И я начала обдумывать замысел побега с малышом в Неаполь, которым теперь правил Фердинанд, король Испании. Я не смогу более вернуться в Кастель Нуово, но я не стану незваной гостьей в любимом городе. Там по-прежнему живут моя мать, мои тетки и даже королева Хуана. Там я окажусь среди родных. Женщины, знавшие моего брата, смогут теперь узнать его сына.

У меня было оружие, способное помочь мне в достижении моей цели; благодаря Лукреции я знала, как им пользоваться. Оставалось лишь одно: найти способ пустить его в ход. Теперь, когда ко мне вернулся рассудок, я терпеливо ждала подходящего момента и размышляла, как мне исполнить предначертание, предсказанное стрегой.

Я целыми днями возилась с Родриго. Ему понадобилось некоторое время, чтобы смириться с тем, что он больше не увидит свою мать. Но больше всего он скучал по своей няньке, которая уехала в Феррару в составе свиты Лукреции. Он долго плакал по ночам, не давая спать нам с донной Эсмеральдой; но, по правде говоря, с появлением малыша я стала спать куда лучше, чем прежде. К счастью, Джофре тоже наслаждался обществом своего племянника; он любил играть с малышом, и в те вечера, когда мой муж приходил поужинать с нами, он сам относил Родриго в постель.

Так прошел год. Лето пролетело быстро, и снова — слишком скоро — пришла зима. Мальчик рос. Чезаре, к счастью, неотлучно находился при войске. Я изо всех сил старалась хранить терпение.

Прошло Рождество, за ним — Новый год. Как-то вечером в начале января Джофре пришел к нам на ужин. Но на этот раз он задержался в дверях — бледный, дрожащий, без своей обычной улыбки. Даже когда Родриго подбежал поздороваться с ним, Джофре не наклонился и не взял ребенка на руки, как всегда делал, а лишь рассеянно погладил разочарованного мальчика по головке.

— Муж мой, тебе нездоровится? — обеспокоенно спросила я.

— Со мной все нормально, — без особой уверенности отозвался Джофре. — Мне нужно поговорить с тобой наедине.

Я кивнула и быстро все устроила: донна Эсмеральда отправилась пораньше уложить малыша спать, а прочие слуги, обычно прислуживавшие за столом и убиравшие посуду, принесли нам еду и вино и удалились.

Как только все ушли, Джофре открыл дверь и отослал стражников, а потом некоторое время смотрел им вслед, пока коридор не опустел. Вернувшись, он заглянул на балкон, дабы удостовериться, что мы и вправду одни. Лишь после этого он подошел к столу и тяжело опустился в кресло. Свет свечей поблескивал на его короткой медно-золотистой бородке, которой, впрочем, так и не удалось замаскировать его слабый подбородок.

Джофре протянул кубок; рука его дрожала, и, когда я налила в кубок рубинового вина, оно пролилось через край. Джофре жадно глотнул вина, потом поставил кубок на стол и простонал:

— Мой брат — это сам дьявол!

— Что он натворил на этот раз?

— Им с отцом уже недостаточно одной Романьи. Чезаре двинулся на Марке и занял Сенигаллию.

Я никогда не бывала в Сенигаллии, но слыхала о ней — это был красивый город, расположенный к югу от Пезаро, на восточном побережье Италии; он славился своими песчаными берегами, такими мягкими, что их именовали бархатными.

— А что тебя удивляет? — язвительно перебила его я. — Ты же всегда знал, что честолюбие твоего брата не имеет границ. Он ни за что не удовольствовался бы одной лишь Романьей.

Джофре мрачно уставился на свою тарелку, так и не прикоснувшись ни к золотистой, поджаристой куриной ножке, ни к каштанам.

— Значит, ты не слышала, как именно он взял этот город. Я покачала головой.

— Он созвал и взял с собой всех кондотьеров из городов Романьи.

Кондотьеры — это были главы благородных семейств, потерпевших поражение; их вынудили стать офицерами в армии Чезаре и вести своих людей туда, куда пожелают Борджа. Всех их заставили присягнуть на верность — с мечом у горла.

— Они двинулись к Сенигаллии, — продолжал Джофре. — Папская армия была настолько сильной, что город открыл ворота и сдался без боя. Тут-то и началось самое страшное…— Джофре передернуло. — Мне просто не верится, что у нас с этим человеком одна мать. Он вероломнее турок и кровожаднее того типа в Валахии, которого прозвали Пронзателем. Чезаре не удовольствовался городом в качестве добычи. Он пригласил внутрь всех кондотьеров, сказав, что хочет, чтобы они осмотрели замок и поужинали с ним, дабы отпраздновать победу. Офицеры повиновались. У них не было причин ожидать чего-либо, кроме награды за верность. Но мой брат… Он приказал своим людям окружить их. А городские ворота заперли, и кондотьеры оказались отрезаны от своих людей. К утру Чезаре перебил их всех до единого. Одних удушили, других закололи…

Джофре уронил руки на стол и уткнулся в них лицом.

Я сидела напротив с каменным лицом, пытаясь осознать рассказанную мне ужасную историю. Гордые, знатные семейства, правившие на протяжении столетий, внезапно сделались бессильными, сокрушенными. Теперь Борджа на самом деле полностью контролировали Романью.

Джофре пробормотал, не поднимая головы:

— Отец с Чезаре уже выбрали новых правителей; те лишь ждут распоряжения, чтобы принять власть в этих городах. — Он приподнял голову и с жалким видом добавил: — В Риме чуть ли не каждый день умирают кардиналы. Их богатства идут в церковную казну, а оттуда — на оплату войны. Отец ни о чем другом и не говорит. Он гордится Чезаре, гордится его победами… Я не в силах больше выносить это.

Джофре затрясло — так сильно, что стоящая перед ним тарелка задребезжала.

— Теперь они оба сделались настолько заносчивы! Их ничто не остановит. Поскольку Лукреция уехала в Феррару, ею уже нельзя манипулировать… и они перенесли внимание на меня. Вчера отец заявил, что кое-что из нашего состояния требуется для военных целей. Он говорил про Сквиллаче и другие мои имения в Неаполе, про мои драгоценности и золото — как они могут пригодиться Чезаре и церкви. И звучало это все весьма угрожающе. Я начинаю бояться за свою жизнь… Я ведь бесполезен для них — если не считать денег. Что помешает им сделать меня следующей жертвой?

При виде его трусости я не смогла больше сдерживаться.

— А почему ты так дрожишь, Джофре? Отчего ты так удивлен? Ты ведь никогда не был дураком, однако все эти годы предпочитал оставаться слепым и глухим, не замечая, что происходит вокруг тебя! Ты не хуже меня знаешь, что Перотто и Пантсилея были ни в чем не повинны, а убили их просто потому, что они слишком много знали. Ты промолчал, когда при тебе повесили дона Антонио, гостя кардинала Сфорцы. Ты знал, что Тибр давно готов выйти из берегов, потому что его переполняют трупы жертв твоего отца и брата. И хуже того, ты позволил Чезаре убить твоего брата Хуана и моего Альфонсо и даже не попытался протестовать! Так что не жалуйся мне, своей жене: я живу за тюремными стенами, с женщинами, которых изнасиловал Чезаре! — Джофре испустил жалобный стон.

— Я очень, очень сожалею о том, что все это произошло… но что я могу сделать?

— Был бы ты мужчиной, ты бы освободил меня отсюда, — негромко, но резко произнесла я. — Был бы ты мужчиной, ты давно бы перерезал глотку своим злобным родственникам.

Джофре беспокойно нахмурился, но глаза его вспыхнули яростным огнем. Понизив голос, он признался:

— Тогда я хочу стать мужчиной, Санча. Я хочу получить свободу, уехать в Сквиллаче и до конца своих дней жить там в мире и покое.