Большая четверка. Смерть лорда Эджвера. Убийство в Месопотамии - Кристи Агата (книги полностью txt) 📗
– Мы уже имели удовольствие, – слегка улыбнувшись, сказал Пуаро.
– Хм, – сказал доктор Райлли. – Она не теряет времени даром. Могу себе представить, как она напустилась на свою «любимицу»! Нынешнее поколение не испытывает особых чувств к мертвецам! Жаль, что все молодые люди так самодовольны! Они осуждают «старую мораль», а потом устанавливают свой собственный, гораздо более жесткий кодекс. Если бы у миссис Лейднер было с полдюжины романов, Шийла, вероятно, одобрила бы ее за то, что она «живет полной жизнью» или «повинуется инстинкту крови». Чего она не видела, так это того, что миссис Лейднер действовала в соответствии со своим типом. Кошка повинуется инстинкту крови, когда играет с мышкой! Вот так это и происходит. Мужчины не маленькие мальчики, которых надо спасать или защищать. Им приходится сталкиваться и с женщинами-кошками, и с преданными спаниелями, и с обожающими женщинами – «твоя до гроба», и со сварливыми, тут же берущими под башмак женщинами-птицами, и со всеми, со всеми остальными! Жизнь – это битва, а не пикник! Хотел бы я видеть, как Шийла перестанет задирать нос и признает, что ненавидела миссис Лейднер по добрым старым бескомпромиссным личным мотивам. Шийла, пожалуй, единственная молодая девушка в наших местах, и, естественно, она предполагает, что именно она должна распоряжаться всеми двуногими в штанах. Естественно, ее раздражает, если появляется женщина, по ее представлениям, среднего возраста и уже второй раз замужем – появляется и наносит ей поражение на ее собственной территории. Шийла славная девочка, здоровая, рассудительная, неплохо выглядит и привлекательна для противоположного пола, как и должно быть. Но миссис Лейднер в этом смысле была чем-то из ряда вон выходящим. Она обладала именно той губительной магией, которая причиняет такой вред. Она была своего рода Belle Dame sans Merci.
Я подпрыгнула на стуле. Какое совпадение, что он говорит это!
– Ваша дочь, – не сдержалась я, – она, может быть, испытывает tendresse [113] к одному из этих молодых людей?
– Нет, я этого не думаю. За моей дочерью увиваются Эммотт и Коулман. Думаю, что по-настоящему ни тот ни другой ее не интересует. Кроме того, есть пара молодых летчиков. Сейчас, по-моему, она никого не отталкивает. Нет, я думаю, то, что зрелый возраст посмел одержать верх над юностью, вот что ее возмущает! Она не знает жизни так хорошо, как я. Только когда доживешь до моего возраста, по-настоящему ценишь румянец школьницы, ясные глаза, крепко сбитое молодое тело. А вот женщина за тридцать может слушать рассказчика с сосредоточенным вниманием и вставлять иногда словечко, чтобы подчеркнуть, какой он замечательный малый, и немногие молодые люди могут устоять против этого. Шийла хорошенькая, а Луиза Лейднер была красивой. Великолепные глаза и эта изумительная золотая белокурость. Да, она была красивая женщина!
Да, подумала я про себя, он прав. Красота – удивительная вещь. Она была красивая. И это не того рода наружность, которой вы завидуете; вы просто сидите и восхищаетесь. Я почувствовала это в первый день знакомства с ней и сделала бы для Луизы Лейднер что угодно!
И все-таки поздно вечером, когда меня отвозили назад в Телль-Яримьях (доктор Райлли заставил меня остаться и пообедать), я припомнила некоторые высказывания, и мне сделалось очень неуютно. Тогда я не верила ни единому слову Шийлы Райлли. Я объясняла это чистейшей злонамеренностью.
Но теперь я вдруг вспомнила, как миссис Лейднер как-то настаивала, чтобы пойти прогуляться одной, она и слышать не хотела, чтобы с ней пошла я. И я не могла не удивиться, так, значит, она собиралась встретиться с Кэри… И конечно, это было действительно немного необычно, ведь они обращались друг к другу так официально. Остальных она большею частью называла по имени.
Он, помню, кажется, и не смотрел на нее. Это, может быть, потому, что она ему не нравилась, или, может быть, совсем наоборот…
Я немного встряхнулась… Вот нафантазировала тут всякой всячины, и все из-за язвительного выпада девчонки! Это лишний раз показывает, как худо и опасно доходить до того, чтобы рассказывать такие вещи.
Нет, миссис Лейднер не была такой…
Конечно, она не любила Шийлу Райлли. Она действительно со злобой как-то высказалась за ленчем о ней при Эммотте.
А как он на нее взглянул. Взглянул, что и не поймешь, что подумал. Никогда не поймешь, что думает мистер Эммотт. Он такой замкнутый. Но очень милый. Милый, заслуживающий доверия человек.
Ну, а мистер Коулман – просто глупышка, таких поискать!
Тут я прервала свои размышления, потому что мы приехали. Было ровно девять часов, и большая дверь была закрыта и заперта на засов.
Ибрагим примчался с большим ключом, чтобы впустить меня.
У нас, в Телль-Яримьяхе, все ложились рано. Свет горел в чертежной и у доктора Лейднера в офисе, все остальные окна были темны. Должно быть, все улеглись спать даже раньше обычного. Проходя мимо чертежной, я заглянула вовнутрь. Мистер Кэри в нарукавниках занимался своим большим планом.
Ужасно больным он мне показался. Таким измотанным, усталым. Это вызвало у меня угрызения совести. Я не знаю, что было такого в мистере Кэри, дело было не в том, что он говорил – а говорил он очень мало и то самое обыденное, – и не в его поступках, так как это тоже не имело особого значения, но все же на него нельзя было не обратить внимания, все в нем, казалось, имело большее значение, чем имело бы у других. Он просто обращал на себя внимание, если вы понимаете, что я имею в виду. Он повернул голову и увидел меня. Он вытащил изо рта трубку и сказал:
– Ну как, сестра, вернулись из Хассаньеха?
– Да, мистер Кэри. Вы не спите, так поздно работаете. Все уже, кажется, улеглись.
– Я думал, что сумею справиться, – сказал он, – но вот поотстал немного. А утром надо на раскопки. Мы снова приступаем к работе.
– Уже? – потрясенная, спросила я.
– Это, по-моему, самое лучшее. Я так и сказал доктору Лейднеру. Он завтра большую часть дня будет в Хассаньехе по делам, но остальные все будут тут. Вы знаете, не очень-то легко сидеть здесь и смотреть друг на друга в таких обстоятельствах.
Он был, конечно, прав. Особенно при том возбужденном состоянии, в котором все теперь находились.
– В общем-то, вы, несомненно, правы, – сказала я. – Отвлекаешься, когда есть чем заняться.
Похороны, насколько мне было известно, должны были состояться через день.
Он опять склонился над своим планом. Не знаю почему, но сердце у меня болело за него. Я была уверена, что он и не собирался ложиться спать.
– Вы бы выпили глоток снотворного, мистер Кэри, – нерешительно сказала я.
Он покачал головой, улыбнулся.
– Я поработаю, сестра. Плохо привыкать к снотворному.
– Ладно, спокойной ночи, мистер Кэри, – сказала я. – Может быть, могу чем-нибудь…
– Не думаю, спасибо, сестра. Спокойной ночи.
– Я ужасно извиняюсь, – сказала я, вероятно, совершенно импульсивно.
– Извиняетесь? – посмотрел он удивленно.
– Это… это так страшно. Для всех страшно. И особенно для вас.
– Для меня? Почему для меня?
– Ну, вы были старым другом обоих.
– Я старый друг Лейднера. Ее другом я отнюдь не был.
Он сказал это так, как будто и действительно недолюбливал ее. Вот уж в самом деле хотела бы я, чтобы мисс Райлли слышала это.
– Еще раз спокойной ночи, – сказала я и поспешила к себе в комнату.
Я занялась кое-чем у себя в комнате перед тем, как раздеться. Простирнула несколько носовых платочков и пару моющихся кожаных перчаток, сделала запись в дневнике. Перед тем как наконец улечься, я выглянула еще раз за дверь. Свет в чертежной и в южном здании продолжал гореть.
Я подумала, что Лейднер, значит, еще на ногах и работает у себя в офисе. Как бы узнать, не следует ли мне пойти и пожелать ему спокойной ночи? Я колебалась, мне не хотелось показаться назойливой. Он мог быть очень занятым, мог не хотеть, чтобы ему мешали. В конце концов какая-то тревога подтолкнула меня. Пожалуй, от этого не будет хуже. Я просто скажу спокойной ночи, спрошу, не могу ли быть чем-нибудь полезна, и пойду.
113
Нежность (фр.).