Неприкасаемые - Буало-Нарсежак Пьер Том (электронная книга .TXT, .FB2) 📗

— Филипп, мы делаем глупость. Ты здесь, я там… Ничего хорошего из этого не выйдет, я это чувствую.

— Что ты предлагаешь?

— Ничего.

— Вот именно. Выхода нет. Остается только ждать его смерти.

Ожидание началось с этого дня, с этой минуты. Как иначе назвать эту манеру бесшумно перемещаться, подслушивать у дверей комнаты старика, когда он спит, наблюдать за ним, когда он медленно переходит из одной комнаты в другую? Поначалу он как будто что-то заподозрил, пытаясь освоиться в незнакомой квартире. Его заинтересовала кухня, ведь там стояли сложные приборы. В Сен-Пьере в кухню он никогда не заходил — там хозяйничали слуги. Здесь же он охотно наблюдал, как работает Мария.

— Мадам, можно, чтобы он сидел где-нибудь в другом месте? — просила португалка. — Меня он слишком смущает.

Но кресло у окна ему не нравилось. Едва он вытягивал шею, как проходил поезд. И он сразу же впадал в состояние какого-то безумного безразличия. Или звал: «Симона!.. Симона!..», как ребенок, боящийся темноты. Марилена подходила, тихо с ним разговаривала, наклонялась к нему, пытаясь разглядеть в глазах отблеск разума, то есть сигнал опасности. Если он ее узнает, что тогда ей придется делать? Филипп на этот вопрос ответил спокойно:

— Бедняжка, ты напрасно мучаешь себя. Допустим, он чуть-чуть придет в себя. Всего на несколько минут… Но начнем с того, что этого не случится. Ведь ясно, он уже при смерти.

На Филиппа рассчитывать больше нечего. Он приходит только к обеду, шутит с Марией, обсуждает блюда, читает газету. К старику он никогда не заходит.

— Ты мог бы хоть поздороваться с ним.

Филипп пожимал плечами или насмешливо кричал: «Привет, папаша!», обмениваясь с Марией заговорщицкими взглядами. Марилена не узнавала Филиппа. Он теперь одевается не так, как в Сен-Пьере, где обычно ходил в полотняных брюках и рубашке. Теперь он носит бархатный костюм, который уже начал пузыриться на коленях, водолазку и куртку, делающую его похожим на водителя грузовика. Шокировал он Марилену и своим поведением. Как он может не понимать, что он не у себя дома, что нельзя громко говорить, смеяться, свистеть, включать телевизор, как будто все это принадлежит ему?!

— Что подумает Мария?

— Плевать мне на Марию!

Порой, забываясь, он называл Марилену на «ты», и это за столом при старике, когда прислуживала Мария.

— Будь осторожнее, — умоляла Марилена.

Тогда он, не говоря больше ни единого слова, одним глотком допивал кофе и сразу же уходил. Потом начинался долгий вечер, вымученный и одинокий. Иногда, когда прекращался дождь, Марилена ходила прогуляться, открывала для себя новые улицы, но всегда боялась зайти слишком далеко. Она не хотела надолго отлучаться из дома. Ей чудилось, что Мария станет задавать дяде вопросы, чтобы заставить его заговорить. Ведь служанка, вероятно, о чем-то догадывается. Она наверняка считает, что у нее с Филиппом греховная связь. А ведь Леу всегда старались быть выше всех подозрений и не давать ни малейшего повода для сплетен. Леу!.. Марилена часто вспоминала о своем острове, солнце, голубом море, о той мирной радостной жизни, которую она вела когда-то. Теперь нельзя написать даже подругам, ведь они считают, что она погибла. А ведь приходят письма, от одного взгляда на которые начинает учащенно биться сердце. Они адресованы господину Виктору Леу и касаются дел компании. На них, ворча, отвечает Филипп. Хоть он и отказывается это признавать, но в его плане существует слабое звено. В идеале следовало бы найти квартиру, адрес которой не был бы известен никому в Сен-Пьере. Постоянно в голову лезет эта мысль. В идеале, конечно, старик должен поскорее умереть. А однажды утром почтальон принес письмо. Надпись на оборотной стороне конверта поразила Марилену: «Ольга Леу, дом 14-а, ул. Турель, Булонь-сюр-Сен».

Письмо было переправлено с Реюньона и пришло на имя мадемуазель Симоны Леу.

Поддавшись велению сердца, Марилена приняла решение: «Я поеду к ней». Потом ее как огорошило: «Но я же не Марилена». Ну и что! Филиппу об этом письме говорить необязательно. А ей ничто не мешает посвятить старой тетке немного времени, съездив к ней на такси. На это уйдет не больше двух часов. Ольга, вероятно, примет ее холодно, ведь она не очень-то любит Симону. О том, чтобы сказать ей правду, не может быть и речи, но в ее письме, написанном таким раздраженным тоном, чувствуется такая тоска, что от нее невозможно отмахнуться, не подать ей руку. Дядю она оставит на попечение Марии, и та не преминет сказать ей с двусмысленной улыбкой: «Мадам идет за покупками?.. Мадам это пойдет на пользу. Мадам следует чаще выходить с мсье Филиппом. Я займусь старым господином».

Она позвала Марию.

— Булонь-сюр-Сен… это далеко?

— Нет. На поезде четверть часа… Он останавливается на площади Перейр…

— На что это похоже? Там расположены заводы или это сельская местность?

— Мадам сама увидит.

«Ее обязательно надо навестить, — повторила про себя Марилена. — Ведь она столько сделала для меня в прошлом. Бедная тетя! На что она живет?.. Может, содержит семейный пансион для престарелых, раз об этом упоминает в письме? Но почему они покинуты?.. Старые одинокие люди? Пенсионеры, как и она, или бог знает кто?»

Перечитав письмо несколько раз, она показала его дяде.

— Я получила письмо от тети Ольги.

— Да? Ну и как она поживает?

Марилена вздрогнула. Он ответил совершенно нормальным голосом. Но потом вдруг разволновался.

— Она… эта ведьма… Она всегда… завидовала мне… тебя… Симона… она никогда не любила… Только и думала о твоей кузине.

— Прочитать письмо?

— Не надо.

Он встал с кресла и, вздыхая, отправился в кухню. Он шаркал по полу ногами, как ребенок, катающий игрушку. Марилена постепенно освобождалась от охватившего ее страха. Когда пришел Филипп, она ему сказала:

— Попробуй с ним поговорить. Мне кажется, ему лучше.

— Ну, старый негодяй! — воскликнул Филипп, не проявив никакого волнения. — Чего он только не придумает, чтобы отравить нам жизнь!

Потом она услышала, как он разговаривает на кухне. Прислушалась, не в силах пошевельнуться. Наконец он вернулся, ворча.

— Тебе что, приснилось?.. Он мелет все тот же вздор.

— Но я тебя уверяю…

— Ладно, все в порядке. Давай быстренько поедим. У меня дела. Встретил старого приятеля, он предлагает поехать в Фаянс.

— Что?

— Да. Но летать я не собираюсь. Сейчас не сезон. Мне хотелось бы повидать друзей. Просто пожму им руки и вернусь… Скажем, на три дня. Подумаешь, всего три дня!

Он обнял жену за плечи.

— Ну, крошка, ты же не собираешься плакать. Буду тебе звонить каждый вечер… Пойми. Я же не могу все время сидеть на привязи, как собачонка. И потом, у меня есть планы… Расскажу, когда вернусь.

Он крепко сжал ее, покачивая в руках с забытой нежностью.