В заколдованном лесу - Буало-Нарсежак Пьер Том (книги онлайн полные TXT) 📗
Иногда я по пальцам пересчитывал разделяющие нас дни и видел, как Клер закрывает глаза, но не знал, делает ли она это от удовольствия или же от страха. Она отвечала на все мои ласки то страстно то рассеянно, так что я все время мучился вопросом, действовал ли я разумно или же готов был совершить какую-нибудь непоправимую ошибку. Накануне нашей свадьбы я решил осмотреть замок сверху донизу. Я испытывал какой-то смутный страх, который даже затрудняюсь описать. Но я хотел осмотреть все детально, в частности, склеп, единственное место, куда я пока не спускался. С опасением, граничащим с отвращением, я осторожно ступил на первые ступеньки ставшие от влажности скользкими. Сдвинув алтарный камень и вытянув руку с факелом я попытался проникнуть в темноту, хранящую останки моих предков, однако удалось мне это не сразу. Пламя замерцало и наполовину погасло от зловония. Лестница углублялась в кромешную тьму и взволнованный с сильно бьющимся сердцем, держа перед собой агонизирующий огонь, я продолжал погружаться в до ужаса молчаливое спокойствие склепа. Вскоре мои ноги ступили на липкую почву, и я начал различать каменные ниши, в которых покоились останки Мюзияков ожидая воскрешения. Медленно опустив факел, я обратил к своим умершим предкам одну из бессловесных молитв, в которых охваченная дрожью душа полностью доверяется божественному милосердию. Мои жизненные бури стихли на пороге этого склепа. Сумасшествие людей, похожее на бешеный океан кончалось здесь у подножия этой обители, которую оно осквернило своей пеной, прежде чем отступить. Я же, путник, качающийся на волнах ссылки возвращался, наконец, в свою родную гавань, но не увенчанный цветами, как античные возницы из преисподней после удачной переправы а уставший постаревший несчастный, изнеможенный подстерегаемый бурей даже в этой спасительной гавани которой я так мечтал достичь. Я не смог сдержать горячих слез и мои размышления продлились столь долго, что светящий мне факел почти весь сгорел, когда я решил, что пришла пора покинуть эти печальные места. Выйдя на свет, я обнаружил множество следов на липкой поверхности каменных ступенек, а также каплю воска, что меня немало удивило. Впрочем, я тут же вспомнил рассказ барона Эрбо о том, как он однажды уже спускался в подземелье.
Выяснив для себя этот вопрос, я поставил камень на место, давая себе обет потратить часть своих доходов на сооружение нового склепа лучшего, нежели этот. Затем под суровыми взглядами предков взирающих на меня из потускневших золотых рам я прошелся по просторным залам замка. Две прислуги, которых я устроил в крыле замка, украсили цветами комнаты, где мы должны были жить. Солнце заливало своими лучами все залы. Замок, в котором я готовился встретить Клер уже не выглядел печальным, несмотря на некоторую строгость и я поклялся еще больше украсить его…
Наша свадьба была отпразднована на следующий день. Я не стану говорить ни об этом дне, ни о последующих… Они нежным огнем сияют в моей памяти и напоминают мне рай.
Счастье это, увы, продлилось недолго. Однажды вечером, сидя в библиотеке над счетами, с головой, полной цифр, я обратился к Клер:
— Душа моя, я забыл наверху необходимые мне бумаги. Не могли бы вы принести их мне? Если пойдете наверх.
— А где они лежат?
— В комнате мушкетера.
Эта небольшая комната, расположенная в северной части, называлась так по причине висевшей в ней картины с изображением одного из двоюродных братьев моей матери, служившего у Великого кардинала в чине капитана. В теплые часы дня я любил там работать. Клер взяла подсвечник и вышла. Я вновь погрузился в свои подсчеты и долгое время не замечал ничего, кроме скрипа своего пера. Окончив работу, я зевнул и случайно взглянул на часы. Клер отсутствовала уже двадцать пять минут. Что она могла так долго делать там? Я не был обеспокоен, но испытывал неприятное чувство и тут же принялся за поиски. Я пошел прямо в комнату мушкетера, даже не освещая себе дорогу, — ведь я прекрасно знал все закоулки замка. Ни на лестнице, ни в коридоре, ведущем после множества закоулков в комнату мушкетера, не оказалось ни души.
При тусклом свете сумерек я увидел лежащие на столе бумаги и сунул их под руку. Затем, несколько встревоженный, зовя Клер, я пошел назад. Я обнаружил ее лишь в противоположном конце замка, всю в слезах.
Сквозняк задул ее свечу, и она призналась мне, что не решилась больше двигаться, испуганная медленно надвигающейся на нее темнотой.
— Но, ради бога, объясните мне, зачем вы пришли сюда? — спросил я у нее.
— Я заблудилась.
Я не стал выяснять, как это могло произойти, а просто провел ее в наши комнаты, где она быстро пришла в себя. Однако этой ночью спал я крайне плохо. Еще бы! Клер заблудилась в доме, в котором она прожила не один год своей жизни! Такое объяснение не могло удовлетворить меня. Она явно что-то скрывала. Мои задремавшие опасения пробудились с новой силой. Я незаметно наблюдал за своей женой и немного погодя опять повторил свой опыт с комнатой мушкетера, на этот раз среди бела дня. И вновь Клер ошиблась, и некоторое время блуждала по замку, словно человек, лишенный рассудка, среди хорошо известных ей предметов. И тут я вспомнил рассказ нотариуса, когда он впервые заговорил об Эрбо. Тогда он сказал мне, что Клер считали немного ненормальной. До этого мне не доводилось замечать, что ее рассудок был несколько помрачен, однако не исключено, что таинственная болезнь уже набирала свою силу после кратковременного затишья. Клер, бесспорно, была больна. Ее тело, вероятно, подвергалось болезни, по крайней мере в той же степени, что и душа. У нее пропал аппетит, а ее похудевшее лицо стало бледным и несло на себе отпечаток какого-то тайного страдания. Тогда я вызвал в замок некоего де Ванна — молодого врача, таланты которого мне расхвалили. Он долго обследовал Клер, слушал ее дыхание по методу, введенному его соотечественником Лаэнеком, после чего отвел меня в сторону и прошептал.
— Не скрою от вас, господин граф, что я весьма обеспокоен состоянием здоровья вашей жены. Диагноз, по-моему, однозначен: ярко выраженное истощение…
— Вы опасаетесь чахотки? — спросил я, испугавшись этого самого ужасного слова, таящего в себе еще более опасную действительность.
— Я не стал бы утверждать, что мой прогноз категоричен. Тем не менее беспрестанный уход, обильная пища и полный отдых вполне могут победить эту болезненную вялость. А главное, никаких забот, никаких умственных напряжений Ваша больная супруга должна жить огражденной от любых потрясений. Для начала мы применим лечение молоком ослицы. Я наведаюсь через две недели.
Куда только подевалось все мое счастье! Начинался самый черный период моей жизни, которому никогда не суждено было завершиться. Вскоре Клер была вынуждена слечь в постель, и она совершенно не выносила, когда ее оставляли одну, даже ненадолго. Увидев, что Клер задремала, я иногда покидал ее, чтобы пойти прогуляться по парку, но, возвратясь, находил ее возбужденной, в лихорадке и нередко в слезах. А когда я умолял ее объяснить мне, почему она поддавалась подобным беспокойствам, она неизменно отвечала:
— Я боюсь… Я боюсь…
— Но, дорогая моя, чего вы боитесь? Ведь я рядом, да к тому же вам никто и ничто не угрожает.
Но она упорно молчала, закрывала глаза, брала мою руку и погружалась в сонную дремоту, длившуюся часами. Лекарства не улучшали ее состояния Обеспокоенный, я предложил ей написать родителям, молчание которых я лично находил довольно необычным. Они ведь даже не соизволили присутствовать на церемонии венчания своей дочери, несмотря на любезнейшее приглашение которое я отправил им. Клер весьма болезненно восприняла мое предложение, и я остерегался повторить его так как она показалась мне столь взволнованной, что я опасался, как бы это не вызвало у нее какого-то опасного кризиса. Все же с наступлением ночи, вытягиваясь на своем ложе и беспрестанно прислушиваясь к звукам в соседней комнате я не мог помешать себе воскрешать в памяти поразительную цепь событий, которые вот уже три месяца держали меня в мучительной неизвестности. Сам того не желая я пришел к выводу, что между всеми загадочными событиями и болезнью Клер существовала какая-то непонятная мне связь. Ведь в противном случае, откуда бы взялась эта медленно разрушающая ее боязнь? Откуда этот страх перед одиночеством? Откуда эти вздрагивания при малейшем поскрипывании пола? Почему иногда ее глаза смотрели на стены и мебель таким взглядом, будто больше не узнавали их? Я вынужден был признать: моя жена умирала от страха. С тех пор как Клер взяв меня под руку, вошла в замок, она не переставала дрожать. В глубине души я должен был признаться, что такую же дрожь от страха я часто ощущал в своих собственных костях. Она проходила по мне словно гальванический ток, и оставляла на висках и ладонях горячий пот. Это случалось со мной в самые непредвиденные моменты, но чаще всего, когда я подходил к гостиной или же когда заходил слишком далеко в глубь парка. А что касается звона колокола, то он тоже оказывал весьма странное действие на мои нервы. Да что тут говорить! Я никак не мог привыкнуть к этому замку, несмотря на то, что появился на свет именно тут. Я не мог избавиться от чувства, что за мной постоянно кто-то следует по пятам или скрывается за дверью, которую я собираюсь открыть. Но кто? Увы! Как назвать этот фантазм, являющийся плодом моего взбудораженного воображения? Быть может, мне тоже следовало бы обратиться к врачу? Я притворялся изо всех сил. Я пытался казаться веселым и доверительным. Все же нетрудно было заметить, что я не в силах обмануть Клер. И наши два страха поддерживали друг друга, словно две головешки, передающие друг другу поглощающий их огонь.
