Лучше умереть! - де Монтепен Ксавье (книги бесплатно без .txt) 📗
— Никогда.
— Вы уверены в этом?
— Абсолютно.
Поль Арман словно на горячих углях сидел. Что означает допрос? С чего вдруг художник, словно следователь, расспрашивает его о Жаке Гаро?
— А после того как вы уехали из Франции, в Нью-Йорке вам не приходилось слышать о нем? — продолжал Этьен.
Поведение художника казалось лже-Арману все более подозрительным.
— Как я мог что-то слышать о Жаке Гаро в Нью-Йорке, если к тому времени он уже был мертв?
— Видите ли, есть люди, которые считают, что он жив. Они утверждают, что Жак Гаро просто ловко инсценировал свою гибель на пожаре, чтобы отвести возможные подозрения и спокойненько воспользоваться тем, что он украл у убитого им Жюля Лабру: пустить в ход сто девяносто тысяч франков и внедрить чужое изобретение.
Жак Гаро улыбнулся.
— Это всего лишь легенда, причем совершенно фантастическая! Жюля Лабру убил не он; суд признал виновной в преступлении некую особу и приговорил ее к пожизненному заключению.
— Но эта женщина утверждала, что она невиновна. И говорила, что у нее было доказательство вины старшего мастера. Письмо, написанное Жаком Гаро.
— Если бы это письмо и в самом деле существовало, она бы предъявила его суду. Все это басни!
— Уверяю вас, это правда.
— Что позволяет вам такое утверждать, милейший?
— Само письмо. Оно отыскалось…
Тут уж Жак Гаро, несмотря на все свое хладнокровие, поневоле вздрогнул.
— Похоже, вам это небезразлично… — заметил Этьен.
— Да нет, уверяю вас; просто история получается весьма занимательная. То, что вы сейчас сказали, так необычно! Письмо, найденное вдруг двадцать с лишним лет спустя, — согласитесь, что это интересно! И где же оно было? В каком-нибудь старом шкафу?
— В животе картонной лошадки…
Лже-Арман страшно побледнел и закусил губу. Он явно испугался. Этьен Кастель продолжал:
— Картонная лошадка принадлежала сыну Жанны Фортье, маленькому Жоржу, а подарил ее ему сам Жак Гаро.
— Ну прямо как в романе!… Звучит настолько неправдоподобно, что позвольте усомниться.
— Вот письмо… — произнес Этьен, доставая его из кармана. — Хотите, прочитаю?
Жак Гаро вдруг вскочил.
— Но мне-то какое до всего этого дело, господин Кастель? — хрипло спросил он.
— Сейчас узнаете, — ответил художник, положив на стол лист гербовой бумаги.
Миллионер уставился на него с изумлением — отнюдь уже не наигранным.
— Что это? — спросил он.
— Сами видите: гербовая бумага.
— Вижу, конечно, но что-то ничего не понимаю.
— Скоро поймете. Прежде всего нам следует решить денежный вопрос.
— Денежный вопрос?
— Да. Если вложить в предприятие сто девяносто тысяч франков и не получать с них прибыли в течение двадцати одного года, то какая сумма набежит?
Лже-Арман молчал.
— Капитал утроится, и даже более того… — заметил Рауль Дюшмэн.
— Цифру лучше округлить, чтобы не мучиться с подсчетами. Сударь, — продолжил Этьен, обращаясь к Полю Арману, — я пришел попросить вас передать мне в пользу Люсьена Лабру сумму в пятьсот тысяч франков, являющую собой вложенный в ваше предприятие капитал, прибыль от него и прибыль от прибыли, ибо сто девяносто тысяч франков, о которых идет речь, были украдены вами у его отца в 1861 году.
— Меня зовут Поль Арман, — вскричал несчастный злодей, обезумев от ужаса. — Вы изволите оскорблять меня!
— Вас зовут Жак Гаро, и вы подлец, — сказал художник.
— Чудовищная ложь, гнусная клевета!
— Вот свидетельство о смерти Поля Армана. Выпускник Школы искусств и ремесел в Шалоне скончался в женевской больнице. Полноте, Жак Гаро, пришло время платить по счетам. Правосудие с вами расквитается потом. А сейчас вы выложите мне пятьсот тысяч франков.
— Я оказался совсем безоружен! — запинаясь, проговорил разъяренный миллионер. — Ну что ж, значит, все кончено… и вместе со мной погибнет моя ни в чем не повинная дочь.
— Все зависит от вас, — заметил художник, — сначала расплатитесь… а потом посмотрим.
Жак Гаро, в душе которого мелькнул проблеск надежды, произнес:
— Но у меня нет здесь такой суммы…
— Увольте, сударь… Сегодня утром вы получили у своего банкира как раз пятьсот тысяч франков; эту сумму вы намерены были выплатить своему сообщнику, Овиду Соливо; вчера он был арестован. Уж поверьте… и сделайте это добровольно.
Лже-Арман открыл ящик стола и достал пять пачек.
— Здесь пятьсот тысяч франков… — сказал он.
— Хорошо, — произнес Этьен, раскладывая деньги по карманам. — А теперь возьмите ручку и напишите то, что я вам продиктую.
Бывший альфорвилльский мастер покорно приготовился писать.
Художник продиктовал:
— Я, Жак Гаро, в присутствии господина Этьена Кастеля и господина Рауля Дюшмэна признаюсь…
Жак Гаро замер, на лбу у него выступил пот.
— Вы хотите, чтобы я сознался во всем письменно… — произнес он, — но, имея на руках такое признание, вы сможете погубить мою дочь… Я не буду ничего писать.
Внезапно в кабинете появилась Мэри. Медленно, словно сомнамбула, она подошла к столу.
— Вы будете писать, папа, — молвила она; голос ее звучал так, будто доносился уже из могилы.
Жак Гаро рухнул перед дочерью на колени и, протягивая к ней руки, с трудом проговорил:
— Девочка моя… детка моя дорогая… Они хотят опозорить нас обоих.
Однако сопротивляться у него уже не было сил. И он сделал то, что велела дочь, — она словно окаменела, опершись рукой о стол. Художник принялся диктовать:
— …признаюсь в следующем:
В том, что прилагаемое к этому документу письмо я написал Жанне Фортье в сентябре 1861 года и подписано оно мною лично.
В том, что в тот же день я украл у господина Жюля Лабру, владельца завода в Альфорвилле, деньги в сумме свыше ста девяноста тысяч франков.
Жак снова замер.
— Нет… нет… — пробормотал он, протестующе выпрямляясь.
— Пишите, папа, — повторила Мэри, — иначе я сама напишу это за вас.
Несчастный, опустив голову, дописал продиктованное. Этьен Кастель продолжал:
— В том, что украл у своего хозяина, Жюля Лабру, не только деньги, но и чертежи его последнего изобретения; поджег завод и убил его самого.
В том, что покушение на жизнь Люси Фортье было совершено моим сообщником, Овидом Соливо, равно как и попытка убийства Жанны Фортье, которую я узнал в разносчице хлеба Лиз Перрен; за оба преступления я заплатил деньгами.
Жак Гаро дрожащей рукой выводил эти строки. Внезапно в кабинете распахнулась одна из дверей; из кладовой, где, как полагал Жак Гаро, лежал хладный труп, смертельно-бледная, с багровыми, словно потеки крови, пятнами на шее вышла Жанна Фортье и заявила:
— Пусть этот человек сознается еще и в том, что только что пытался задушить меня собственными руками!
Этьен с Раулем, увидев Жанну, вскрикнули от удивления, Мэри — от ужаса. А Жак словно окаменел. Пот крупными каплями выступил у него по всему лицу, мокрые пряди волос прилипли ко лбу. Мэри взяла его руку и вновь положила на лист бумаги.
— Пишите, папа, — приказала она.
Жак Гаро приписал еще две строчки.
— А теперь поставьте свою подпись.
Несчастный злодей подписал, Мэри взяла признание и, протянув его Жанне Фортье, сказала:
— Теперь вы будете полностью оправданы, сударыня.
Затем, повернувшись к отцу, добавила:
— Да простит вас Господь! И какое счастье, что я скоро умру!
И она вышла — так же медленно, как и появилась. Все молчали. Тишину нарушало лишь тяжелое дыхание миллионера — он сидел за столом, обхватив руками голову. Вдруг в расположенной рядом большой гостиной послышался топот — какие-то люди решительно шли по направлению к кабинету; двери распахнулись, и взорам присутствующих предстали Люси, Жорж Дарье и Люсьен Лабру, а за ними — следователь, начальник полиции и Овид Соливо в сопровождении жандармов.
— Мама… мама… — воскликнула Люси, бросаясь к Жанне.
Та, изо всех сил сжимая ее в своих объятиях, с трудом проговорила:
