Убийца, мой приятель (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
В то время я был его ассистентом в клинике. Однажды он читал студентам первого курса лекцию о сухотке спинного мозга. Объяснив, что один из первых признаков этой болезни заключается в том, что больной, закрыв глаза, не может составить пятки своих ног без того, чтобы не пошатнуться, он пояснил свои слова собственным примером. Я думаю, что студенты ничего не заметили. Но от меня не ускользнуло, насколько зловещи оказались результаты этого опыта для него самого. Он также заметил это, но дочитал лекцию, не обнаружив никаких признаков волнения.
Когда лекция кончилась, он зашёл ко мне в комнату и закурил сигарету.
– Ну-ка, исследуйте мои двигательные рефлексы, Смит, – попросил он.
Я постучал молоточком по его колену, но результат был не лучше того, какой получился бы, постучи я по подушке, лежащей на софе: нога его осталась неподвижной. Он опять закрыл глаза и сделал попытку составить пятки вместе, но при этом пошатнулся, точно молодое деревцо под яростным напором ветра.
– Так это, значит, не межрёберная невралгия, как я было думал, – сказал он.
Тут я узнал, что он уже страдал некоторое время летучими болями, и, следовательно, все признаки болезни были налицо. Я молча смотрел на него, а он всё пыхтел да пыхтел своей сигаретой. Он знал, что ему грозит неизбежная смерть, сопровождаемая более утончёнными и медленными страданиями, чем те пытки на медленном огне, каким подвергают пленника краснокожие. А ещё вчера всё улыбалось ему – человеку в полном расцвете сил, одному из самых красивых мужчин в Лондоне, у которого было всё: деньги, слава, высокое положение в свете. Он сидел некоторое время молча, окружённый облаком табачного дыма, с опущенными глазами и слегка сжатыми губами. Затем, медленно поднявшись на ноги, он махнул рукой с видом человека, делающего над собой усилие, чтобы отогнать тяжёлые думы и направить мысли на другой предмет.
– Лучше всего сразу выяснить вопрос, – сказал он. – Мне нужно сделать кое-какие распоряжения. Могу я воспользоваться вашей бумагой и конвертами?
Он уселся за мою конторку и написал с полдюжины писем. Не будет нарушением доверия, если я скажу вам, что эти письма не были письмами к товарищам по профессии. Уокер был человек холостой и, следовательно, не ограничивался привязанностью к одной женщине. Кончив писать письма, он вышел из моей маленькой комнатки, оставив позади себя все надежды и всё честолюбие своей жизни. А ведь он мог бы ещё иметь перед собой целый год неведения и спокойствия, если бы совершенно случайно не пожелал иллюстрировать свою лекцию собственным примером.
Целых пять лет длилась его агония, и он всё время выказывал замечательное мужество. Если когда-нибудь он и позволял себе в чём-то излишества, то теперь искупил это своим продолжительным мучением. Он вёл тщательную запись симптомов своей болезни и разработал самым всесторонним образом вопрос об изменениях глаза во время спинной сухотки. Когда его веки уже не подымались сами, он придерживал их одною рукою, а другою продолжал писать. Затем, когда он уже не мог управлять мышцами руки, он стал диктовать своей сиделке. Так, не переставая работать, умер на сорок пятом году жизни Джеймс Уокер.
Бедный Уокер страстно любил всевозможные хирургические эксперименты и старался проложить новые пути в этой отрасли медицины. Между нами, успешность его работ в этом направлении – вещь спорная, но, во всяком случае, он и в этой области работал с большим увлечением. Вы знаете Мак-Намару? Он носит длинные волосы и хотел бы, чтобы это объясняли тем, будто у него артистическая натура; на самом же деле он носит их, чтобы скрыть недостачу одного уха. Его отрезал у него Уокер, но только, пожалуйста, не говорите Мак-Намаре, что я сказал вам это.
Случилось это таким образом. Уокер занимался в то время изучением лицевых мышц и пришёл к заключению, что паралич их происходит от расстройства кровообращения. У нас в клинике в это время был как раз больной с очень упорным параличом лица, и мы употребляли всевозможные средства для его излечения: мушки, тонические и всякие другие средства, уколы, гальванизм – и всё без толку. Уокер вбил себе в голову, что если у больного отрезать ухо, то соответствующая часть лица будет более обильно снабжаться кровью и паралич будет излечен. Ему очень скоро удалось добиться согласия пациента на эту операцию.
Её назначили на вечер. Уокер, разумеется, чувствовал, что она носит характер довольно рискованного эксперимента, и не хотел, чтобы о ней много говорили прежде, чем выяснятся результаты. На операции присутствовало человек шесть докторов, между ними я и Мак-Намара. Посреди маленькой комнатки стоял узкий стол, на котором лежала подушка, покрытая клеёнкой, и было разостлано шерстяное одеяло, концы которого с обеих сторон спускались почти до полу. Единственным освещением комнаты были две свечи, стоявшие на маленьком столике возле изголовья. Дверь отворилась, и в комнату вошёл пациент; одна сторона его лица была гладка и неподвижна, другая же от волнения вся подёргивалась мелкой дрожью. Он лёг на стол, и на лицо ему наложили маску с хлороформом, между тем как Уокер при слабом свете свечей возился со своими инструментами. Доктор, хлороформировавший больного, стоял у изголовья, а Мак-Намара стоял сбоку для контроля над ним. Остальные сгруппировались около стола, готовые, если понадобится, оказать помощь.
И вот когда больной был уже наполовину захлороформирован, с ним сделался один из тех припадков, которыми нередко сопровождается полубессознательное состояние. Он начал брыкаться, метаться по столу и с яростью размахивать обеими руками. Столик, на котором стояли свечи, с грохотом полетел на пол, и комната погрузилась во мрак. Поднялась страшная суматоха: кто поднимал стол, кто отыскивал спички, кто старался успокоить неистовствовавшего пациента, и всё это в абсолютной темноте. Наконец два фельдшера повалили его на стол, к лицу его опять приблизили маску с хлороформом, свечи опять были зажжены и мало-помалу его несвязные, полузадушенные крики превратились в чуть слышное хрипение. Его голову положили на подушку и не снимали с него маски с хлороформом во всё время операции. Каково же было наше удивление, когда, после того как маску сняли наконец с его лица, мы увидели на подушке окровавленную голову Мак-Намары!
Как это могло случиться? – спросите вы. А очень просто. Когда свечи полетели на пол, фельдшер, производивший хлороформирование пациента, бросился поднимать их. Больной же в это время спустился на пол и залез под стол. Бедный Мак-Намара, ухватившийся за больного, потерял равновесие и упал на стол, а в это время фельдшер, в темноте принявший его за больного, наложил маску с хлороформом на его лицо. Другие помогли ему, и чем больше брыкался и кричал Мак-Намара, тем сильнее накачивали его хлороформом. Уокер, конечно, оказался в очень неприятном положении и рассыпался в извинениях. Он предложил ему сделать искусственное ухо, но Мак-Намара отказался. Что касается того пациента, то мы нашли его спокойно спящим под столом, концы спущенного одеяла закрывали его с обеих сторон от нескромных взоров. На следующий день Уокер прислал Мак-Намаре отрезанное у него ухо в банке со спиртом. Сам Мак-Намара скоро забыл о постигшей его неприятности, но жена его приняла дело гораздо ближе к сердцу и долго сердилась на Уокера.
Некоторые утверждают, что продолжительное и глубокое изучение человеческой натуры неизбежно приводит к самым пессимистическим выводам, но я не думаю, чтобы люди, действительно изучившие человеческую натуру, придерживались этого воззрения. Мой собственный опыт убеждает меня в противном. Я был воспитан в мертвящей обстановке духовной семинарии, и тем не менее, после тридцатилетнего тесного общения с людьми в качестве врача, я не могу отказать им в моём уважении. Зло обыкновенно лежит на поверхности человеческой души, но загляните поглубже – и вы увидите, сколько добрых и хороших чувств скрывается в глубине её. Сотни раз приходилось мне иметь дело с людьми, так же неожиданно приговорёнными к смерти, как бедный Уокер, или, что ещё хуже смерти, к слепоте или полному обезображению. Мужчины и женщины, почти все они проявляли при этом удивительное мужество, а некоторые обнаруживали такое полное забвение своей собственной личности, поглощённые одною мыслью о том, как известие о грозящей им участи отзовётся на их близких, что нередко мне казалось, что стоящий передо мной кутила или легкомысленная женщина превращаются на моих глазах в ангелов.
