Рука - Сименон Жорж (чтение книг txt) 📗
Случись это несколькими днями раньше, я сгорел бы со стыда. Теперь же все мне было нипочем, все безразлично. Безразлично и то, что жена смотрит на меня с нескрываемым удивлением.
Начали расходиться по машинам. Я шел рядом с Моной, все еще держа ее под руку, как если бы моя поддержка была ей необходима, тогда как она по-прежнему не проявляла никаких признаков горя. Боб Сэндерс догнал ее крупными шагами; не стесняясь моего присутствия, он сказал:
— Я вынужден удалиться, тороплюсь на аэродром, до отлета остается менее двух часов… Если вам что-либо понадобится, если потребуется выполнение каких-нибудь формальностей, вот мой боннский адрес…
Он протянул ей свою визитную карточку, и она опустила ее в сумочку.
— Мужайтесь…
Почти по-военному он пожал ей руку и прошел вперед. Его машина первой отъехала от кладбища.
— Кажется, он вас недолюбливает.
Он действительно избежал прощания со мной.
— Да… Представляю, что он навоображал себе.
С нами поравнялась Изабель.
— Вы одна поедете в Нью-Йорк, Мона?
— Почему бы и нет?
— Не будет ли вам чересчур тяжело очутиться одной в пустой квартире?
— Там Жанет, моя горничная…
Изабель взглянула на меня. Этим взглядом она как бы поощрила меня, я свободно мог предложить Моне проводить ее и вернуться вечерним поездом.
Но я даже не предложил ей позавтракать с нами. Зато когда она подошла к своему «Линкольну», я поцеловал ее в обе щеки и сильно сжал ей руки.
— До свидания, Мона…
— До свидания, Доналд… Спасибо… Я думаю, мне понадобится ваша помощь для всяких там формальностей, сопряженных с вводом в наследство, я ведь ничего в этом не смыслю…
— Вам стоит только позвонить мне в контору…
— До свидания, Изабель… Спасибо и вам тоже… Без вас что бы я делала?
Они расцеловались. Один из братьев Миллеров подошел ко мне тотчас же после отъезда Моны.
— Вы ее адвокат?
— Думаю, что так.
— Надо уладить много сложных вопросов… Дайте мне, пожалуйста, номер вашего телефона.
Я протянул ему свою визитную карточку.
И вот мы вдвоем в нашем «Крайслере», Изабель и я.
— Хочешь позавтракаем по дороге?
— Нет. Я не голодна.
— Я тоже.
За рулем был я, а жена, как всегда, сидела рядом, и краешком глаза мне был виден ее профиль.
Больше четверти часа прошло в молчании, потом Изабель спросила:
— Что ты думаешь о том, как все это произошло?
— Похороны?
— Да… Не могу точно определить, что меня коробило… Можно сказать — не хватало общей скорби. Я не почувствовала, чтобы хоть кто-то был взволнован. Никто не огорчен, даже Мона… Правда, она-то еще не отдает себе отчета…
Я закурил и ничего не ответил, но тут же почувствовал желание прервать молчание.
— Самое тяжелое для нее впереди — возвращение домой…
— Мне казалось, что было бы благоразумнее, если бы ты проводил ее.
— Обойдется и без меня.
— Ты будешь заниматься вводом в наследство?
— Она просила меня об этом. Миллеры тоже хотят обратиться ко мне…
— Ты думаешь, у нее будут средства на жизнь?
— Уверен, что весьма солидные…
Сильный ли я? Или слабый? Хитрец? Или наивный простак? Жестокий?
Подлый? Всех это интересует. Даже Изабель, которая перестала меня понимать и никак не могла взять в толк, почему после истории с окурками я не проявил ни страха, ни смущения.
Приехав домой, мы довольствовались сандвичами и съели их прямо на кухне. Было три часа. Я спросил:
— Ты куда-нибудь поедешь?
— Да, за покупками.
Мне было очень странно ощущать себя в доме наедине с Изабель. За такой короткий срок я совершенно отвык от этого и уже не представлял себе, чем мы заполним время.
Поехал в контору, где Хиггинс поджидал меня.
— Надеюсь, вы заполучили дело о введении в наследство после Сэндерса?
— Конечно, я помогу Моне Сэндерс, но частным образом и без гонорара.
Хиггинс поморщился:
— Досадно… Это составило бы лакомый кусочек.
— Не знаю, во что все выльется. Но с другой стороны, возможно, браться Миллеры тоже обратятся ко мне для ликвидации их общих с Сэндерсом дел, тогда, конечно, другое дело.
— Все прошло нормально?
— Так, как и обычно.
Я был не в состоянии рассказать, как все произошло на кладбище, потому что был там крайне рассеян и поглощен своими мыслями о Моне.
Очутившись в своем кабинете, я едва удержался, так мне захотелось позвонить Моне и спросить, как она доехала, с тем чтобы услышать ее голос.
И все же, еще раз подтверждаю это, я не был в нее влюблен. Я сознаю, что меня трудно понять, но постараюсь хорошенько объясниться.
Я проработал часа два, как раз тоже над вводом в наследство.
Скончавшийся принял такие предосторожности во избежание налогов, что было почти невозможно точно установить наличный капитал и правильно поделить его между наследниками. Я изучал материалы этого дела уже несколько недель.
Диктуя письма Элен, я задавал себе вопрос: почему до ее замужества мне не пришло в голову поухаживать за ней? Конечно, я и прежде поглядывал на хорошеньких женщин, включая и жен некоторых моих друзей, случалось, испытывал к ним влечение. Но все это оставалось, так сказать, в теории.
Это было запрещено. Кем? Чем? Я не ставил себе таких вопросов.
Я был женат. Существовала Изабель, с ее голубыми, ясными глазами и спокойными, непринужденными манерами.
Изабель и наши дочери. Я очень любил наших девочек: Милдред и Цецилию, и когда старшая из них, Милдред, нас покинула, поступив в пансион, мне сильно ее не хватало по вечерам, так как я привык целовать дочку на ночь в кроватке.
Теперь, за исключением двух уик-эндов в месяц, мне незачем подниматься на второй этаж. Милдред уже пятнадцать лет.
Если она рано выйдет замуж, через три-четыре года, максимум через пять, ее комната будет первой освободившейся в нашем доме.
Потом придет черед и Цецилии, ведь время бежит вперед все быстрее.
Например, пять последних лет проскочили быстрее, чем проходил один год, когда я был в возрасте от десяти до двадцати лет.
Может быть, оттого, что тогда годы были менее наполнены?
Я диктовал. Раздумывал. Смотрел на Элен, спрашивал себя, беременна ли она уже, и если это так, то кого мы найдем ей взамен. Рэй жил со своей секретаршей. Он спал со всеми женщинами, какие только подворачивались под руку.
