Рука - Сименон Жорж (чтение книг txt) 📗
А ведь Изабель смотрит на меня то ли как на подлого труса, то ли как на убийцу. Я же твердо решил, что в понедельник изменю ей с Моной.
Дом жил своей обычной жизнью, возможно, оттого, что он был очень стар и укрывал на своем веку уже немало поколений семейств. Правда комнаты со временем расширились. В некоторых были перенесены двери, воздвигнуты новые перегородки, а старые снесены. В семи, не больше, метрах от спальни был выдолблен в скале бассейн.
Дом дышал. Временами из подвала доносился шум электрического нагревателя отопления, иногда слышалось потрескивание деревянной обшивки или балок. До самого декабря в камине у нас ютился сверчок.
Изабель взялась за газету и надела очки. В очках глаза ее выглядели иначе, не столь безмятежно, а как бы испуганно.
— Как поживает Хиггинс?
— Очень хорошо.
— Жена его оправилась после гриппа?
— Забыл спросить у него.
Мы были вполне готовы киснуть подобным образом весь вечер, и именно подобное существование я влачил семнадцать лет кряду.
Глава 5
Все произошло так, как я и предполагал, и я не думаю, чтобы Мона была удивлена. Я даже уверен, что она ждала этого, а может быть и жаждала, что никак не обозначает, будто она влюбилась в меня.
До этого дома у нас развернулся обычный уик-энд с дочерьми. Мы с Изабель съездили за ними в Литчфилд и минут пятнадцать беседовали с мисс Дженкинс, у которой маленькие черненькие глазки и плюющийся при разговоре рот.
— Если бы все наши ученицы походили на вашу Милдред…
По правде сказать, я ненавижу школы и все, что с ними связано.
Во-первых, видишь и вспоминаешь себя во всех возрастах, что само по себе уже стеснительно. Потом, невольно вспоминается первая беременность жены и первый крик ребенка, первые пеленки, и, наконец, тот день, когда ребенка впервые ведут в детский сад и возвращаются оттуда без него.
Годы отмечены, словно этапы, раздачей премий, в школе — каникулами.
Создается традиция, которую воображают незыблемой. Родится другой ребенок, который следует тому же ритуалу, попадает к тем же педагогам.
И вот перед вами уже пятнадцатилетняя дочь и вторая, двенадцати лет, и вы сами — человек на склоне лет.
Как в песенке Джими Брауна: крестильные колокола, венчальные колокола и похоронные колокола. Потом все начинается сначала с другими.
Первый вопрос, заданный Милдред, едва мы сели в машину:
— Мама, я смогу отправиться с ночевкой к Соне?
Они всегда спрашивают разрешения у матери, мое мнение совершенно не идет в счет. Соня — дочь Чарли Браутона, соседа, с которым мы поддерживаем более или менее дружеские отношения.
— Она тебя пригласила?
— Да. У нее будет завтра небольшая вечеринка, и она предложила мне переночевать.
У Милдред такая аппетитная мордашка, что ее прямо-таки хочется съесть. У нее светлая кожа ее матери, но с веснушками под глазами и на носу. Она приходит от них в отчаяние, но они-то и составляют главное очарование дочери. Черты ее лица и тело еще совсем ребяческие, она невероятно похожа на куклу.
— Как ты думаешь, Доналд?
Должен отметить, что Изабель никогда не забывает спросить моего мнения. Но если бы я имел несчастье отказать, дети отшатнулись бы от меня, поэтому я всегда говорю «да». Тут вмешалась Цецилия:
— А я буду торчать дома одна?
Ведь быть с нами и означает для нее быть одной! Восхваляют семью, единение между детьми и родителями. Цецилии двенадцать лет, и она уже говорит об одиночестве.
Это нормально. Я был в ее возрасте таким же.
Я и сейчас помню томительные воскресные дни, в особенности когда шел дождь.
— Мы пригласим кого-нибудь из твоих подруг…
Родители перезваниваются. Организуется обмен.
— Может быть, Мэйбл сможет провести у нас уикэнд?
В воскресенье к одиннадцати часам мы, все четверо, направляемся в церковь. Там тоже наблюдаешь, как люди стареют год от году.
— Это правда, что твой друг Рэй умер у нас в саду?
— Правда, моя дорогая.
— Ты покажешь мне место?
Девочки не видели мертвого Рэя — им не показали.
Ведь с детьми ведут себя так, как будто смерти не существует, как будто умирают только другие — неизвестные люди» не принадлежащие к семье и к маленькому кружку друзей.
Но дело не в этом. Это не столь существенно. Интереснее то, что Цецилия за воскресным завтраком вдруг спросила:
— Тебе грустно, мама?
— Да нет…
— Это из-за того, что случилось с Рэем?
— Нет, моя дорогая. Я такая же, как и всегда.
Девочки похожи скорее на мать, чем на меня, но в Цецилии есть что-то свое. Она почти шатенка, а глаза у нее орехового цвета, и еще совсем крошкой она высказывала такие суждения, которые нас потрясали.
Цецилия склонна к размышлениям, у нее интенсивная внутренняя жизнь, о которой мы ничего не знаем.
— Вы повезете нас обратно вдвоем?
— Спроси у отца…
Я сказал, что поедем все вместе. И в воскресенье вечером мы их отвезли. В конце-то концов, мы их почти и не видели.
Потом я смотрел телевизор, что в это время делала Изабель — не могу сказать. У нее всегда находится какое-нибудь занятие.
Наша служанка приступила к исполнению своих обязанностей. Ее зовут Даулинг. Ее муж — известный во всей округе пьяница, каждую субботу он участник драк в барах, после чего его находят спящим где-нибудь на тротуаре или на обочине дороги.
Он перепробовал множество ремесел и отовсюду был изгнан. С некоторых пор он разводит свиней, соорудив для них загон из старых досок у себя на участке. Соседи жалуются на него, и муниципалитет предпринимает попытки прекратить свиноводство.
У них восемь детей, все — мальчики и все похожи на отца, все, как и он, наводят ужас на всю округу. Их зовут Рыжими, не различая одного от другого, большинство из них к тому же — близнецы.
Отец и сыновья составляют как бы банду или клан, который живет за пределами общества, и одна лишь мать, бедняжка Даулинг, ведет нормальную жизнь, работая в домах как приходящая прислуга. Она молчалива. Тубы у нее поджаты, и она смотрит на людей с презрением.
Она хочет услужить, но делает это не без осуждения.
— Ты заночуешь в Нью-Йорке? Приготовить твой чемодан? — спрашивает Изабель.