Письма Старка Монро - Дойл Артур Игнатиус Конан (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Я тотчас узнал ее. Я уже встречался с ней раньше, и при курьезных обстоятельствах. (Здесь доктор Монро рассказывает о своей встрече с миссис Лафорс, очевидно забыв, что он уже рассказывал о ней в пятом письме). Я убедился, что она не узнает во мне молодого доктора в вагоне железной дороги. Не удивительно, так как я отпустил бороду, чтобы казаться старше. Она, естественно, была в тревоге за сына, и мы (Портер и я) пошли вместе с ней взглянуть на него. Бедняга! Он имел еще более изнуренный и болезненный вид, чем при первой нашей встрече. Мы занялись больным, пришли к соглашению насчет хронического характера его недуга, и в заключение удалились, причем я не напомнил миссис Лафорс о нашей первой встрече.
Казалось бы, тут и конец всей истории, но спустя три дня я принимал в своем кабинете миссис Лафорс и ее дочь. Последняя дважды взглянула на меня, когда мать знакомила нас, как будто мое лицо казалось ей знакомым; но очевидно не могла припомнить, где она меня видела, а я ничего не сказал. По-видимому, обе они были очень огорчены — в самом деле, слезы навертывались на глаза девушки и губы ее дрожали.
— Мы являемся к вам, доктор Монро, в величайшем огорчении, — сказала миссис Лафорс, — мы были бы очень рады воспользоваться вашим советом.
— Вы ставите меня в довольно затруднительное положение миссис Лафорс, — отвечал я. — Дело в том, что я считаю вас пациентками доктора Портера, и с моей стороны было бы нарушением профессиональных правил вступать с вами в сношения иначе, как через него.
— Он-то и послал нас сюда, — сказала она.
— О, это совершенно меняет дело. Пожалуйста, сообщите ваше желание.
Она была так расстроена, что не могла продолжать, и дочь пришла к ней на помощь.
— Я расскажу вам, доктор, — сказала она. — Бедная мама совсем выбилась из сил. Фрэду, то есть, моему брату — хуже. Он начал шуметь и не хочет успокоиться.
— А мой брат, генерал, — продолжала миссис Лафорс, — естественно не ожидал этого, когда любезно предложил нам поселиться у него, и так как он нервный человек, то ему это тяжело. Он просто не в силах выносить этого, он сам говорит. Я хотела спросить вас, не знаете ли вы какого-нибудь доктора или какое-нибудь частное учреждение, где бы можно было поместить Фрэда, — так, чтобы мы могли видеть его каждый день? Необходимо только взять его немедленно, потому что терпение моего брата истощилось.
Я позвонил, вошла мисс Вильямc.
— Мисс Вильямc, — сказал я, — можете вы приготовить сегодня же спальню для больного джентльмена, который будет жить здесь?
Никогда еще я не дивился так самообладанию этой удивительной женщины.
— Отчего же нет, сэр, если только пациенты дадут мне время. Но если они будут звонить каждые четверть часа, то трудно сказать, управлюсь ли я с делом.
Эти слова, в связи с ее забавными манерами, вызвали улыбку на лицах дам, и все дело показалось проще и легче. Я обещал приготовить комнату к восьми часам. Миссис Лафорс обещала привезти сына к этому времени, и обе дамы благодарили меня гораздо больше, чем я заслуживал, так как в сущности это был деловой вопрос.
В свое время все было готово, и в восемь часов Фрэд водворился в моей спальне. С первого же взгляда я убедился, что состояние его сильно ухудшилось. Хроническое расстройство нервов приняло внезапно острую форму. Глаза его были дикие, щеки пылали, губы слегка отвисали. Температура была 102°, он все время что-то бормотал и не обращал внимания на мои вопросы. Было очевидно, что я взял на себя нелегкую ответственность.
Как бы то ни было, ночь прошла благополучно, а утром я отправился к миссис Лафорс сообщить о состоянии ее сына. Ее брат успокоился после того, как больной поселился у меня. У него — орден Виктории, и он был в составе отчаянного маленького гарнизона, занимавшего Лукнов в самом центре восстания сипаев. А теперь внезапное хлопанье дверей вызывает у него сердцебиение. Не странные ли мы существа?
В течение дня Фрэду стало несколько лучше; по-видимому, он даже смутно узнал сестру, когда она зашла его проведать и принесла цветы. К вечеру температура понизилась до 101°, и он впал в оцепенение. Случайно заглянул ко мне доктор Портер, и я попросил его взглянуть на больного. Он сделал это, и нашел его спокойно спящим. Вы вряд ли можете себе представить, что этот маленький инцидент оказался одним из самых достопамятных в моей жизни. А между тем чистейшая случайность привела ко мне Портера.
Фрэд принимал в это время лекарство с небольшим количеством хлорала. Я дал ему вечером обычную дозу, а затем, так как он, казалось, уснул спокойно, вернулся к себе и лег спать; я сильно нуждался в отдыхе. Я проснулся только в восемь утра, когда меня разбудили дребезжанье ложечек на подносе и шаги мисс Вильямc, проходившей мимо моей двери. Она несла больному саго, насчет которого я распорядился с вечера. Я слышал, как она отворила дверь, и в следующее мгновение мое сердце замерло: я услыхал отчаянный крик и звон посуды, полетевшей на пол. Секунду спустя она ворвалась в мою комнату с искаженным от ужаса лицом.
— Боже мой! — кричала она. — Он умер!
Я наскоро накинул халат и бросился в соседнюю комнату.
Бедняжка Фрэд лежал бездыханный поперек кровати. Видимо, он встал и тотчас упал навзничь. Лицо его было так мирно и спокойно, что я едва узнавал искаженные, изъеденные болезнью черты вчерашнего пациента.
Опомнившись и собравшись с мыслями, я сообразил, что на мне лежит обязанность уведомить мать.
Она приняла печальную весть с удивительным мужеством. Все трое — генерал, миссис Лафорс и ее дочь — сидели за завтраком, когда я вошел. Они догадались по моему лицу, с каким известием я пришел, и с женским отсутствием себялюбия, забывая о собственном горе, думали только о потрясении и беспокойстве, которые достались на мою долю. Так что не я утешал, а меня утешали. Мы проговорили около часа, и я объяснил, — это, надеюсь, было ясно и без объяснений — что так как бедняга не мог дать мне никаких указаний насчет своего состояния, то мне трудно было определить степень опасности. Нет сомнения, что падение температуры и успокоение, в котором и я и Портер усматривали благоприятные симптомы, были в действительности началом конца.
Не вдаваясь в подробности, скажу, что я взял на себя исполнение всех формальностей относительно удостоверения смерти и погребения. Большую помощь оказал мне при этом старик Уайтголл, и только в этот кошмарный день я мог вполне оценить, какой добрейший и деликатный человек скрывался в нем под оболочкой легкомыслия и цинизма, которую он так часто напускал на себя.
Похороны состоялись на другой день; гроб провожали только генерал Уэнкрайт, Уайтголл и я. Это происходило в восемь утра, а к десяти мы вернулись на Оклей-Виллу. Дюжий человек с большими усами дожидался нас у дверей.
— Не вы ли доктор Монро, сэр? — спросил он.
— Я.
— Я агент сыскной полиции. Мне поручено навести справки относительно смерти молодого человека, случившейся в вашем доме.
Я остолбенел. Если внешний вид указывает преступника, то меня, конечно, можно было принять за злодея. Это было так неожиданно. Впрочем, я тотчас оправился.
— Войдите, пожалуйста! — сказал я. — Все справки, которые я могу доставить, к вашим услугам. Имеете ли вы что-нибудь против присутствия моего друга, капитана Уайтголла?
— Решительно ничего. — Итак, мы вошли, в сопровождении этой зловещей фигуры.
Оказалось, впрочем, что он был человек с тактом и с любезными манерами.
— Конечно, доктор Монро, — сказал он, — вы слишком хорошо известны в городе, чтобы кому-нибудь могло прийти в голову заподозрить вас. Но дело в том, что сегодня утром получено анонимное письмо, в котором говорится, что молодой человек умер вчера, погребен сегодня в неурочный час, при подозрительных обстоятельствах.
— Он умер третьего дня. Погребен в восемь часов утра, — пояснил я; а затем рассказал всю историю с самого начала. Агент слушал внимательно, и сделал две-три отметки в своей книжке.
