Шерлок Холмс в России (Антология русской шерлокианы первой половины ХХ века. Том 2) - Шерман Александр
Псищев тяжело перевел дыхание.
— С тех пор я находил их у себя еще несколько раз: я нашел ее сегодня… Осталось всего три дня… Я не знаю, кто меня преследует, дух или живой человек… Я перестал доискиваться, перестал принимать меры, перестал думать… Все равно ничего не выйдет… И устал я, страшно устал, господа! Я решил обратиться к вам. Помогите мне!
Так Псищев закончил свой рассказ. Наступило продолжительное молчание.
Шерлок Холмс сидел, задумавшись. Он барабанил пальцами по столу, и видно было, что в его голове еще определялось что-то, но не вполне определилось.
— Во всяком случае, — сказал он вдруг, подымая глаза, — я не могу допустить, чтобы мы, действительно, имели дело здесь с какими-нибудь сверхъестественными силами. За время моей практики — мне, признаться, не случалось с такими вещами встречаться. Духи вообще редко вмешиваются в дела людей. Скажите, господин Псищев, нельзя ли предположить, что тот человек, пускаясь в очень опасное предприятие, которое легко могло повлечь за собою смерть, мог приготовить известное число записок и поручить все дело своему приятелю-единомышленнику?
— Я уже думал об этом, сэр. Быть может… но, по правде сказать, не могу этого допустить. Не могу потому, что, во-первых, все его единомышленники участвовали вместе с ним в предприятии, и все потерпели одну участь. Близких же, таких близких, которые решились бы, рискуя своей жизнью, мстить за него, так сказать, по завещанию — у него совсем не было. Это был одинокий, совершенно одинокий человек. Во-вторых, и это главное… Даже предположив, что такой человек нашелся, — я не могу допустить, решительно не могу допустить, господа, чтобы нашелся такой второй, который был бы в состоянии с таким же искусством, так же неслышно и невидимо, и так же не оставляя никаких следов — выкидывать подобные вещи. Нет, если это дело рук человека, — то одного человека!
— Да, — пробормотал Шерлок Холмс, хмурясь, — мы это исследуем! Меня очень интригует путь, который они выбрали. Согласиться с вами в том, что они не оставляют следов — я не могу. Очевидно, вы их не так и, может, не там ищете. Люди обыкновенно ходят по земле, по полу, и земля, и пол что-нибудь да отпечатлевают. Это, может быть, ничтожный след, но все-таки след. А имея в руках какую-нибудь нить — не так уж трудно идти дальше… Скажите, вы сохранили все записки?
— Все до одной, сэр!
— А ну, давайте их сюда!
Псищев вытащил целую пачку бумажек и положил на стол. Долго Шерлок Холмс перебирал их в руках, вглядывался, сличал, смотрел на них в лупу.
— Да, — сказал он наконец, задумчиво, — это писал один человек… Интересно, Ватсон, что на всех клочках в нижней стороне левого угла даже сохранился отпечаток одного и того же пальца с бороздкой от ногтя…
— О, сэр, — поспешил заметить Псищев, очевидно, боясь, чтобы следствие опять не пошло по ложному пути, — не извольте обращать на это внимания. С вашего позволения, сэр, это — след от моего пальца. Я всегда беру бумагу за одно и то же место и одними и теми же пальцами.
Шерлок Холмс посмотрел внимательно и ничего не ответил.
— Вот что, господин Псищев, — сказал он через некоторое время, придя, вероятно, к какому-то решению, — вы пойдете к себе домой. Конечно, вы постараетесь выйти отсюда незаметно. К сожалению, меня здесь знают, и нет ничего невероятного в том, что за вами следят. Я вас проведу черным ходом. Двор «Метрополя», кстати, проходной, и вы можете выйти прямо на Никольскую. А мы вас навестим. Вероятно, сегодня же вечером. Думаю, вас незачем предупреждать, что мы придем не так уж открыто. Маленький маскарад не должен вас изумить.
— Понимаю, сэр, благодарю вас.
— Ну, значит, можете пока идти.
Псищев ушел.
Оставшись одни, Шерлок Холмс и Ватсон некоторое время молчали.
Потом Шерлок сказал, покачав головой:
— Ватсон, мне что-то не нравится это дело!
На что Ватсон ответил:
— Да, Шерлок, этот малый, кажется, порядочная бестия!
Были уже сумерки, когда Шерлок Холмс и Ватсон, оба загримированные в мелких третьегильдейских купцов, отправились в дорогу.
Псищев жил в районе около Трубной площади, в одном из старых, неказистых на вид, но обширных домов, население которых нередко превосходит население небольшого провинциального городка. В этих домах с двумя-тремя дворами, выходящими на разные улицы, всегда кишмя кишит народ. Жизнь здесь бьет ключом, и характер оживленной, движущейся и вечно галдящей толпы усиливается еще тем, что тут же, во дворах, помещаются трактиры, чайные, лавки старьевщиков, переносные лари.
Шерлок Холмс и Ватсон довольно скоро нашли квартиру Псищева. Она помещалась в небольшом двухэтажном деревянном флигельке, стоявшем почти особняком в глубине двора.
Шерлок Холмс прошелся по фасаду, потом внимательно осмотрел флигель со всех сторон. Этот наружный осмотр продолжался недолго. Были осмотрены крыша, выступы; по привычке, Шерлок Холмс сосчитал окна. Их было четырнадцать во всем флигеле: семь — сверху, семь — внизу; все они находились на стороне, обращенной к воротам. Задняя стена была слепая, вход один. Четыре окна Псищева помещались внизу, налево от входа, и снаружи закрывались ставнями.
Удовольствовавшись пока этим осмотром, Шерлок Холмс и Ватсон пошли дальше по двору, смешиваясь по дороге с толпой.
Шерлок с любопытством вглядывался во встречавшиеся лица, очевидно, изучая новые для него русские типы. Но мало-помалу лицо его стало выражать нечто вроде досады и разочарования.
— Знаете, Ватсон, — сказал он, — я пришел к убеждению, что бродяги интернациональны. Что в Лондоне, что в Москве — они одни и те же. Посмотрите, например, на этого молодца и скажите, какая разница между ним и первым разбойником с какой-нибудь Брикстонской дороги? Это — родные братья!
Шерлок говорил о типичном представителе Хитрова рынка, медленно приближавшемся к ним, пошатываясь из стороны в сторону, словно бы его качало сильным ветром.
Это был здоровенный, рослый парень с рябым, безволосым лицом, в таких отрепьях, что сквозило голое тело, в лихо заломленном картузе с полуоторванным козырьком и в опорках на босу ногу. Поравнявшись с Шерлоком, он вдруг пьяно улыбнулся во весь рот и сдернул с головы картуз.
— Почет и уваженье именитым иностранцам! — сказал он, подмигивая одним глазом. — Желаю счастливой охоты, — и, прежде чем пораженный Шерлок Холмс мог ему что-нибудь ответить, побрел, пошатываясь, дальше.
— Вот тебе раз! — пробормотал Шерлок, останавливаясь.
— Я думаю, Ватсон, что этот проходимец нас великолепно знает!
— Похоже на то.
— Да, да… не может быть сомненья… Но вот… объясните, ради Бога, зачем он нас остановил? Вот этот фортель мне еще не ясен.
Шерлок стал что-то насвистывать, что у него всегда служило признаком особенно напряженной работы мысли.
— Если предположить, — задумчиво сказал он через некоторое время, — что этот малый действительно, может быть, замешан в чем-то — а мне это, черт побери, начинает, наконец, сильно казаться — то по всем законам логики ему нужно бы всячески избегать нас. Так ведь?
— Я думаю, Шерлок.
— Однако, он не только этого не делает, но прямо лезет на рожон. И… — Шерлок загадочно вдруг улыбнулся, — и вот в этом-то и заключается особенность русской психологии. Я не удивлюсь, Ватсон, если мне скажут, что этот молодец подвергался здесь, на дворе, тысячам опасностей, прятался где-нибудь в навозной куче и только с тем, чтобы взглянуть в глаза еще страшнейшей опасности, — то есть столкнуться с нами… Да… Да… Это — особенное, специфически русское чувство. Русского неудержимо тянет к бездне… Русскому нужно заглянуть в нее, испытать это головокружение, этот холод, этот сладкий смертный ужас. Где я читал про это, Ватсон? Какой это русский писатель любил описывать такие вещи?
