Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник] [с илл.] - Дойл Артур Игнатиус Конан (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗

Поединки «во имя торжества закона и справедливости», однако, не теряются среди многочисленных хроник рыцарских турниров. В конце четырнадцатого века произошло полное драматизма состязание между маркизом Монтаржи и главарем шайки разбойников. Уже в эпоху Просвещения, в 1547 году, состоялся один из последних и, пожалуй, один из самых известных поединков «вышнего суда» между Франсуа де Вивонном, сеньором де Шатеньере, и Ги Шабо, сеньором де Жарнаком.

Чезаре Дети. Перед турниром

Шатеньере и Жарнак, оба принадлежавшие к высшей французской знати, вступили в раздор касательно добродетели матери супруги Жарнака. Это дело вызвало интерес самого короля, и в конечном итоге он высочайше повелел, что эта усобица должна быть разрешена посредством оружия. Как оказалось, Шатеньере был одним из лучших фехтовальщиков Франции, поэтому Жарнаку пришлось проявить чудеса изобретательности. Он «сконструировал» клинок весьма необычной формы, с помощью которого надеялся выступить с Шатеньере более — менее на равных. Тридцать видов холодного оружия были представлены Высокому Королевскому суду, который, к великому огорчению Жарнака, отклонил их все и вынес решение в пользу меча. Почти отчаявшись, де Жарнак испросил совета у пожилого бретера — итальянца. Тот, как мог, постарался ободрить вельможу и обучил его хитроумному фехтовальному приему, который придумал сам и который был неизвестен никому из смертных. Вооружившись этой уловкой, Жарнак отправился на ристалище, где два соперника должны были сойтись лицом к лицу в присутствии короля Генриха II и всей высшей знати. Шатеньере, уверенный в своем мастерстве, начал яростно наседать на менее опытного Жарнака, когда вдруг тот, к удивлению всех присутствующих, применил дотоле никем не виданный обманный выпад и резким ударом рассек сухожилие на левой ноге противника. Мгновение спустя Жарнак тем же манером ранил своего оппонента в правую ногу, и несчастный Шатеньере упал наземь как подкошенный. кое-как поднявшись на колени, он пытался продолжить бой, делая выпады в сторону своего соперника. Однако вскоре меч был выбит у него из рук, и он упал, сдавшись на милость победителя. Хитроумный Жарнак намеревался, вопреки тогдашним обычаям, подарить побежденному жизнь, тем не менее поверженный и искалеченный Шатеньере был не в силах снести столь глубокого унижения — он по своей воле отказался от всякой помощи и истек кровью. Так называемый «Удар Жарнака» сохранился в фехтовании по сей день, напоминая нам об этом драматичном поединке.

Дуэль в нашем современном понимании с ее кодексами и правилами распространилась по Европе из Италии. В течение полувека, до самого конца правления Франциска I, французские войска постоянно находились в Италии, где переняли не самый лучший обычай потомков римлян. В начале шестнадцатого столетия, сразу после возвращения французской армии на родину, по Франции прокатилась эпидемия убийств и кровопролития. Жизнь Дюпре, барона де Витэ может послужить типичным образцом биографии тогдашних бретеров — аристократов. Писатель Пьер де Бурдейль Брантом назвал эту интереснейшую личность «образцом француза», поэтому его жизнеописание дает нам прекрасную возможность узнать, кто же снискал громкую славу в самом конце средневековья. Еще не достигнув двадцати лет, он заколол барона де Супэ, который, безусловно, оскорбил его, ударив канделябром по голове. Его следующим «достижением» была смерть некоего Гунелье, с которым у Дюпре была семейная ссора. За это деяние он был выслан, но очень скоро вернулся. С двумя соучастниками он напал на барона де Митто и буквально растерзал его на улицах Парижа. Гуар, фаворит короля, осмелился выказать недовольство негласным вежливым запросом, что Дюпре надо бы амнистировать за все свои злодеяния. За это «оскорбление» молодой головорез напал на него в его собственном доме и жестоко убил. Это преступление оказалось, однако, последним в недолгой, но бурной жизни Дюпре, поскольку вскоре он сам был заколот братом одной из своих жертв. «Он был очень утонченным человеком, — пишет Брантом, — хотя многие утверждали, что он убивал не столь галантно, как то было должно». Карьера этого негодяя знаменует собой переходный период, когда тщательно регламентированные рыцарские поединки уходили в прошлое, а строгий дуэльный кодекс еще окончательно не сформировался.

Однако ближе к концу шестнадцатого века, во время правления Генриха III, дуэли все больше стали проходить по установленным правилам. От итальянцев был перенят нелепый обычай, когда секунданты вступали в поединок вслед за главными участниками дуэли, что превращало одиночный вызов в небольшую битву. До нас дошло описание схватки между двумя придворными, Келюсом и Д’Антрагэ. Риберак и Шомберг были секундантами Д’Антрагэ, Можерон и Ливаро — секундантами Келюса. Риберак спросил Можерона:

— Не лучше ли нам помирить этих двух господ, нежели позволить им убить друг друга?

— Сударь, — отвечает Можерон, — я пришел сюда не рукоделием заниматься, а сражаться.

— И с кем же? — спрашивает Риберак.

— С вами, если быть точным.

Они тотчас же схватились и прокололи друг друга насквозь. Тем временем Шомберг и Ливаро обменялись ударами шпаг, в результате чего Шомберг погиб на месте, а Ливаро получил рану в лицо.

Келюс был смертельно ранен, а его противник получил сквозной укол шпагой. Таким образом, поединок один на один закончился смертью четырех человек, еще двое были тяжко изувечены. Какие бы обвинения ни выдвигались против тогдашних французских дуэлянтов, нельзя было заявить, что их намерения были недостаточно серьезными. В период правления Генриха IV дуэли достигли своего апогея. По некоторым данным, за это время в поединках погибло более четырех тысяч дворян.

Историк Шавалье пишет, что только в городе Лимузене на протяжении семи месяцев было убито сто двадцать человек. Малейшее расхождение во взглядах вело к поединку. К тому времени в самой полной мере относится замечание Монтескье, что окажись трое французов в ливийской пустыне, двое мгновенно послали бы друг другу вызовы, а третий тотчас бы сделался секундантом.

Вызываемый на поединок порой очень странным образом использовал свое право выбора оружия и условий проведения дуэли. Так, человек очень маленького роста настоял, чтобы его противник исполинского сложения надел стоячий воротник, утыканный шипами. Таким образом, он почти не мог бы двигать шеей, и ему было бы трудно уследить за своим низкорослым соперником. Другой дуэлянт добился того, чтобы вызывавший его был в кирасе с небольшим отверстием прямо над сердцем, поскольку ему особенно удавался именно такой выпад. Какими бы нелепыми ни были выдвигаемые условия, они, по крайней мере, давали вызываемой стороне некоторые преимущества; более того, становилось гораздо трудней втянуть человека в ссору.

Иногда находились люди, имевшие достаточно мужества, чтобы отклонить вызов. Некто де Рейи, армейский офицер, привел в качестве аргументов своего отказа цитаты из Библии и свода законов Империи. Однако его противник, полностью уверенный, что имеет дело с отъявленным трусом, вместе с сообщником подкараулил его на улице и предательски напал из?за угла. Молодой офицер не спасовал и заколол их обоих, силой доказав свое право не ввязываться в конфликты.

Лорд Герберт Чербери, английский посол при дворе Людовика XIII, сам будучи известным дуэлянтом, оставил немало интересных свидетельств тому, какой славой и почетом пользовалось бретерство во французских аристократических кругах. Он писал: «Все было готово к началу бала, все стояли на своих местах. Я находился рядом с королевой, ожидая, когда танцоры начнут первый тур, как вдруг раздался стук в дверь, стук слишком громкий для подобной церемонии. Вошел мужчина, и я отчетливо помню, как среди фрейлин и дам пронесся шепот: «Это мсье Балаги». Я наблюдал, как придворные и в особенности дамы наперебой приглашали его присесть рядом с ними. Более того, когда он пребывал в обществе одной дамы, другая говорила: «С вас уже довольно, милочка, позвольте же и мне переговорить с ним». Я был поражен столь язвительной и вызывающей вежливостью, однако еще более я был удивлен тем, что этого человека едва ли можно было счесть привлекательным. Его волосы, подстриженные очень коротко, были сильно тронуты сединой, его камзол был чуть ли не из мешковины, а кюлоты — из простой серой ткани.