Морские ворота - Буало-Нарсежак Пьер Том (читать хорошую книгу TXT, FB2) 📗

И вот он на дороге, у входа в Резиденцию. Никто не показался. Он свободен. Теперь он может бежать в поселок, позвать на помощь… Он колебался. Может, он ошибся? Но в чем! Мустанг стоит там; Мопре тоже там. Так что же?… Ему надо было бы еще раз все взвесить, обдумать. Но он слишком устал. Мгновение назад ему казалось, что он все понял… Теперь он уже ничего не знал… Мопре! Да, конечно!… Единственная уверенность. Но почему Мопре отправился прямехонько в Резиденцию? Ему-то ведь совсем незачем было прятаться… Из газет он узнал обо всем, случившемся в охотничьем домике после его отъезда. Тогда он, без сомнения, пошел тем же путем, что и полиция. Он следил за Мари-Лор, понимая, что она обязательно приведет его к тайнику, где спрятался беглец. Он решил продолжать шантаж с помощью много более весомых аргументов!… Все правильно. Но Доминика? Доминика, его любовница?… ну что ж, Доминика, возможно, сказала правду. По крайней мере в одном: она приехала сюда к своему любовнику и попала к другому человеку, которого, несомненно, сразу же узнала, потому что Мопре наверняка много рассказывал ей о своем бывшем хозяине. Когда первый испуг рассеялся, она испробовала все средства, чтоб освободиться и предупредить своего сообщника…

Все так, но не совсем. Севр чувствовал, что что-то тут не так. Он мог объяснить все поступки Мопре. Смерть Мари-Лор, например, не представляла больше никакой загадки. Мопре следил за Мари-Лор, догадываясь, что в чемодане целое состояние. Он напал на нее лишь на несколько секунд позже, чем следовало, когда она уже поставила чемодан в лифт. Остальное… подстроенная катастрофа, никаких проблем… Так же и с ключами… тоже никаких проблем. Мопре ведь также занимался продажей квартир. Возможно даже это именно он заключал договор с Доминикой и ее мужем. Совершенно естественно, что у него сохранились дубликаты ключей. В сущности, все, что Доминика говорила о своих отношениях с Мерибелем, — правда, если только учесть, что речь шла о Мопре. Лишь сама Доминика никак не вписывалась в схему. Все, что она говорила; все, что делала в этот последний день!…

Севр был переполнен болью, и самая эта боль повторяла ему, что Доминика, обнимая его, была искренна. Мопре — всего лишь жалкий пошлый мошенник. Мопре и Доминика вместе? Вот что совершенно немыслимо. И все-таки… Остается еще одна гипотеза. Доминика, вместо того, чтоб быть сообщницей Мопре, была его жертвой. Мопре напал на нее, увел куда-то, чтоб допросить. А теперь, узнав обо всем, предложит обмен: Доминика против миллионов. Вот почему он не показывается, по крайней мере пока. Он выжидает. Но чего? Чего выжидает?…

Севр еще раз взглянул в сторону поселка. Весь этот путь за спиной… А потом посмотрел на Резиденцию прямо перед собой, белую, как скала. И вернулся обратно. На мгновение остановился у входа. Он напрягся; он чувствовал, как голова ушла в плечи, будто в него целятся. Возможно, Мопре вооружен? Даже вероятно. Он перешагнул порог, прошел под флюгером, медленно поворачивающимся как связка курильных трубок, выставленных в мелких лавочках для любителей-коллекционеров. Итак?… Самое время. Севр отбросил молоток подальше, чтоб показать, что сдается, что заранее согласен на все условия противника. Поставил чемодан на землю, отошел от него на несколько шагов. Ну же!… Можете взять. Он отказывается от них. Подняв голову, он повел глазами вокруг, по мертвым стенам. Теперь он был похож на уличного певца, ожидающего милостыни в дворике-колодце. Он никогда не был ни таким отверженным, ни таким несчастным.

12

Никакого движения не последовало. Да знает ли Мопре, с кем имеет дело, если Доминика отказалась говорить? Если, случайно, Мопре не смог прочесть газеты или услышать новости, он все еще думает, что его противник

— Мерибель. Вот почему он так осторожен. Севр подошел поближе к бассейну, сложил руки рупором и заорал:

— Мо-пре!

Его голос отдавался от стен и короткое эхо повторило: пре… пре… Севр медленно обвел глазами ряды окон, ожидая, что сейчас одно из них отворится. Он попытался крикнуть громче и протяжнее: Мо-пре-е-е…

Он закашлялся. Глаза наполнились слезами, и стены стали двоиться. Он уже ничего не видел, вытер глаза, поднял голову. Над ним был прямоугольник синего неба, где теперь проплывали облака, почти прозрачные, слепящие. Контраст — опаловые стены в тени. Он еще отошел, чтоб лучше видеть, и изо всех сил закричал:

— Мо-пре!

Его должно быть слышно повсюду. Почему же он молчит?

— Мопре!… Я отдам вам деньги!

Кричать имя было достаточно легко. Фразу — труднее. Слова падали, как тяжелые камни. Севр подхватил чемодан и вышел из сада, бросив назад последний взгляд. Он занял пост под южной аркой, набрал в грудь побольше воздуха и крикнул:

— Мо-пре!

Под сводом родилось эхо и на этот раз крик прозвучал с резкой силой. Севр подождал. Ответного крика. Напрасно!… Вдоль стен скользили лишь еле уловимые шорохи поднимающегося ветра.

— Мопре!… Ответьте!…

Почему он молчит? Как глупо. Он же должен догадаться, что его тайна раскрыта. Может, услышит, если позвать из другой арки? И Севр, с внезапно потяжелевшим чемоданом в руке, перешел на другое, более подходящее, по его мнению, место, остановился.

— Мопре!… Мопре!…

Он уже хорошенько не понимал, в какой части Резиденции находиться. Все те же завораживающие стены, расположенные чуть по-иному. Без конца, окна, окна, одни за другими. Эти окна кружились у него в голове. Они составляли до бесконечности протянутые аккуратные ряды, в высоту, в длину, как чудовищный кроссворд.

— Мопре!… Мопре!…

Испуганный зов метался между решеток клетки. Было ясно: Мопре отвечать не хочет. Он изматывает противника. Севр при каждом вопле слабел, это правда. Но он не отступит. Может, он упадет, задохнувшись, на пределе жизни, но заставит Мопре объявиться, сознаться.

— Мопре!…

Голос было плохо слышно. Иногда он едва долетал до пределов сада; потом раздался в холле — в котором? — который был незаперт; он скользнул

на лестничную площадку, прокричал с этажа на этаж: Мопре!… Мопре!… прежде чем скрыться во тьме лестниц. Измученный Севр присел, прислонившись спиной к стене. В груди все горело. Он прерывисто дышал. Он вспомнил себя в своем рабочем кабинете, важного, исполненного величия, окруженного телефонами, магнитофонами, пишущими машинками. Он пощупал свою ужасную бороду, колющую пальцы. А ведь в этом чемодане хватит денег, чтоб купить все на свете!… Все на свете, кроме Доминики!… Он встал. Машинально подобрал чемодан, и вышел. Сколько раз он так входил, выходил? Сколько раз звал? Он поднял голову, как напуганное животное, и заорал:

— Доминика!

Не может быть, чтоб судьба дала ему ее лишь чтоб сразу отобрать обратно! И у абсурда есть предел. Волоча ногу, таща из последних сил свои миллионы, он медленно шел вперед, и время от времени, как в прежние времена стекольщик или лудильщик, кричал: Доминика!… Хриплый крик, робкое предложение услуг, которое уже никого не интересует. В конце концов, он уже сам себе шептал: Доминика!… Зов раздавался у него внутри. Губы едва шевелились, а его все-таки оглушало громовое эхо. Он говорил: Доминика, уже не губами, не горлом, а веками, костями; он сконцентрировался, как иллюзионист, приготовившийся вершить чудеса.

И чудо произошло. Он споткнулся о тело. Это Доминика лежала на плиточном полу комнаты, которую он не мог узнать. Это Доминика. Неподвижная. С распущенными волосами. Еще теплая, но не настоящей, не живой теплотой. Встав на колени, Севр взял ее за руку. Долгое путешествие окончилось. Он даже не слишком страдал. Умерла она, и, каким-то странным образом, он тоже… Он воображал, что сможет сменить кожу. Забавно!… Он гладил ее руку. У него было чувство, что он и здесь, и не здесь. Стол, картотека… Агентство. Как это далеко, агентство. Дверь в Бесконечность!… В голове у него стоял какой-то гул, шум поезда в туннеле… Он перелетел через огромные пространства. Может, чтоб догнать себя самого!… Он выпустил руку, сразу скользнувшую в мягкий мех шубки, как пугливый зверек. Потом нагнулся, коснулся губами лба. Лоб был холоден. Он не решился закрыть приоткрытые глаза, потому что никогда еще в своей жизни не закрывал мертвых глаз. Он не умел. Странно, но он успокоился. Надо сделать немедленно то, что он должен сделать. Потом он будет плакать, если у него останутся слезы. Настоящий Севр шагал теперь за спиной ненастоящего, как призрак. А ненастоящий Севр шагал к гаражу. Он впервые бросил чемодан. Миллионы! Забота живых! Для человека, удаляющегося, сгорбившись, прижав к груди сжатую в кулак ладонь, — все это стало несчастный ворох бумаги. Он шел, из последних сил; он даже не думал больше о Мопре, который, возможно, бежал. Машину! Подогнать машину, уложить в нее тело и доехать до жандармерии. Потом… Сначала, машину; если только Мопре уже не уехал на ней.