Синее привидение (Преступления Серебряного века. Том I) - Спасский Б. (книги онлайн txt) 📗
История славная, как видите.
Все мне стало ясным, и я улыбнулся в свою очередь, хотя буйная веселость Бенедетто не передалась мне. Сознание собственного бессилия перед капризами рока наполнило мое сердце меланхолией. И мне ясно представилось, как мало значим мы, наши опытность, ум, осторожность, в слепой игре стихий, именуемой жизнью.
Но тут служанка принесла кувшин вина и на большой сковородке яичницу с луком и прервала эти философские мои размышления. Поспешно я стал одеваться в высушенное за ночь мое платье и в белье господина Жозефа, которым наделила меня добрая Евгения, ибо мое собственное было еще совсем сырым от неожиданного душа в подвале.
Георгий Иванов
ПАССАЖИР В ШИРОКОПОЛОЙ ШЛЯПЕ
Поездка по Волге укрепила мои расстроенные нервы. Все тревоги и неприятности прошлой зимы за эти три недели сразу позабылись и отошли как-то. И теперь, сидя на вокзале, в ожидании киевского поезда — я чувствовал себя бодрым, веселым и счастливым. Я ехал в имение тетки «Липовки», славившееся в уезде красотой местности, купаньем и чудными фруктами. Думать о предстоящей мне приятной и здоровой деревенской жизни, чувствовать себя опять здоровым, нераздражительным, со свежей головой — было так чудесно, что даже бесконечное ожидание на вокзале не казалось мне неприятным. Поезд, впрочем, опоздал не слишком — всего на четыре часа, — что по нынешним военным временам совсем немного. Был двенадцатый час ночи, когда я, сунув кондуктору полуторарублевую мзду, устроился один в маленьком двуспальном купе.
— Не извольте беспокоиться, сударь, — заявил кондуктор, — до самой «Криницы», — так звалась моя станция, — я не сменяюсь, и никто вас не потревожит.
Отобрав мой билет, он пожелал мне доброго сна и закрыл дверь. Я тотчас же защелкнул цепочку, развернул плед и улегся. Фривольный роман Вилли [3], купленный специально для дороги, показался скучным и неинтересным. Я перелистал желтый томик и отложил его. Все эти пикантные похождения нисколько не занимали ума — слишком еще был полон Волгой, желтыми отмелями, курганами, синими очертаниями лесов вдали, — всем очарованием родного, русского простора. Я потушил верхний свет. Тусклая лиловая лампочка мягко вспыхнула взамен погасшего фонаря. Мерно и успокоительно стучали колеса. Усталый за день, — думаю, через десять минут я уже крепко спал…
…Проснулся я сразу. Помню, ощущение было такое, точно я не спал вовсе. Тускло мерцала лиловая лампочка. Я приподнялся и увидел, что в ногах у меня, в самом углу, сидит человек.
Тень от широкополой шляпы закрывала его лицо, так что в сумерки его вовсе нельзя было разглядеть. Широкими линиями падала с плеч крылатка, — только сухие, крючковатые руки, протянутые на коленях, белели на черном сукне. Он сидел молча, не шевелясь, казалось, не глядя на меня, будто дремал.
«Проклятый кондуктор, — мысленно выбранился я. — Пустил-таки, — взял мзду, а пустил. Но как же он, этот пассажир, вошел сюда и уселся, не разбудив меня? Я ведь сплю очень чутко!..»
Но что это? Мой взгляд упал на дверную цепочку. Она висела нетронутая, застегнутая мной. Ведь снаружи ее открыть нельзя было иначе, как распилив… Как же вошел сюда этот…
Я не трус, но вдруг почувствовал, как холодная дрожь страха электрическим током пробежала по моему телу. И вдруг незнакомец, словно угадав это, тихо повернул голову. Лиловый отблеск упал на его лицо. Он глядел прямо на меня странными, зеленовато-желтыми, невидящими глазами, медленно-медленно наклоняясь ко мне. Тихо приподнялись его руки, скрючились пальцы. Я сразу оцепенел как-то. Хотел крикнуть и не мог двинуться — и оставался неподвижным. Я только глядел на это, все приближающееся, искаженное странной усмешкой лицо…
И вдруг раздался свист паровоза.
Этот глухой свист словно прогнал волшебство. Я вскочил, я закричал изо всей силы, забился, отчаянно стараясь освободиться от цепких сухих пальцев, полуобхвативших мне горло… И я — проснулся.
Никого не было, лампочка тускло мерцала, поезд грохотал. Я зажег верхний свет и провел рукой по лбу. Он был влажен от холодного пота. Итак, это был только кошмар. Нелепый кошмар, странный теперь, когда поездка по Волге укрепила мои нервы. Поездка по Волге! Как далека она была теперь… Мои пальцы дрожали, когда я закуривал папиросу.
Электричество ярко светило. Успокоительно глядели ремни моего портпледа, но гнет дурного сна все еще тяготел надо мною. Одиночество было невыносимо.
Я встал, накинул пальто и вышел в коридорчик вагона.
Я думал, что встречу только разве кондуктора или какого-нибудь заспанного одинокого пассажира и очень дивился, увидев целую толпу у дверей смежного с моим купе. Все стояли тихо, шепотом переговаривались. Человек в железнодорожной форме возился у дверного замка.
Я спросил, что это значит.
— Разве вы не слышали душераздирающего крика? Он был из этого купе, — ответил пожилой пассажир, к которому я обратился с вопросом.
Ясно было: их испугал мой крик.
— Господа, — начал я, улыбаясь, — во всей этой тревоге виноват я…
Но тут — дверь поддалась, и все, не слушая моих слов, хлынули в купе. Зажгли свет. Забившись в угол дивана, с выражением безумного ужаса на лице — откинув голову, сидела женщина. Она была мертва. Следы пальцев ясно синели на ее шее. На полу лежала широкополая, черная мужская шляпа. Поезд на первой же станции обыскали — но пассажира в черной крылатке, с худыми страшными пальцами, совершившими это — не было среди встревоженных, сонных, разбуженных среди ночи людей.
Аркадий Бухов
ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНЫХ ОЧКАХ
(Картина для кинематографа)
Илл. Н. Радина
Поезд пролетел мост и, если бы не этот страшный грохот железа — я, наверное, не проснулся бы и не взглянул на человека в больших черных очках.
— Проснулись? — почему-то встревоженно спросил он, — проснулись?
Я удивленно посмотрел на навязчивого спутника, еще не понимая хорошенько, к кому он, собственно, обращается.
— Вы мне? Да, проснулся. А что?..
— Да так, — ничего, конечно… Сторожить будете… Подстерегать?..
— Я — подстерегать? Кого?..
Человек в черных очках улыбнулся какой-то странной недоверчивой улыбкой.
— Стараетесь скрыть?.. Напрасно…
Я не знал, что делать, — смеяться ли над этим пустым набором слов или просто оборвать разговор. Я внимательно еще раз посмотрел па спутника: он не был пьян, только как-то подозрительно у него дрожали руки и горели на бледных, давно не бритых щеках пятна лихорадочного румянца.
— Послушайте, что вам от меня надо? — недоумевающе спросил я, — я вас не знаю…
Мы были только вдвоем в купе. В вагоне пока, кажется, не было никого, кроме какой-то маленькой старушки в углу, около дверей. И вот среди ритмического стука колес я услышал хриплый и суховатый голос моего спутника.
— Для того, чтобы убить, — не надо знать… Надо только получить приказание…
Он засмеялся коротким, пугающим смехом, прислонился к стене и вдруг, сжав руки, точно от внезапно охватившего чувства громадной физической боли — толкнул двери купе и быстро выбежал в узенький коридор вагона…
В купе я занавесил окно и слегка притушил огонь. Я был пока один.
Человек в черных очках — я случайно увидел это — стоял на площадке и нервно курил папиросу за папиросой. Он что-то шептал вслух, сам себя перебивая, точно отгоняя какую-то навязчивую мысль. Я знал, что он сейчас придет в купе и, не скрою, меня охватывало неприятное, жуткое чувство от этого сознания, что сейчас на меня взглянут из-под полупрозрачных черных стекол два больших, горящих каким-то странным огнем ужаса глаза.
