Через мой труп - Стаут Рекс (читать книги .TXT) 📗
– Да, знаком, хотя и не очень подробно. Я знаю о нем из газет, прочитал не так давно.
– Значит, вы о нем знаете?
– Знаю.
– Вы зарегистрировались, как там сказано?
– Нет. Я же не агент иностранного ведомства.
Фзбээровец закинул ногу на ногу.
– Закон действует по отношению к представителям иностранных фирм, частных лиц и организаций, а также зарубежных правительств.
– Именно так я и понял.
– Он применим как к приезжим, так и к гражданам США. Вы – гражданин Соединенных Штатов?
– Да. Я здесь родился.
– Вы состояли какое-то время на службе у австрийского правительства?
– Да, очень короткое время, еще в молодости. Но тогда я был не здесь, а за границей. Потом я оставил ту службу.
– И служили в черногорской армии?
– Да, но несколько позже, хотя тоже в юности. Тогда я верил в то, что всех людей, которые неправы или жестоки, следует убивать, и я убил кое-кого сам. Тогда, в 1916 году, я чуть не умер от голода.
Фэбээровец, казалось, был поражен:
– Извините, не понял.
– Я сказал – чуть не умер от голода. Вторглись австрийцы, и мы сражались голыми когтями против пулеметов. Я был почти мертвец, ведь человек не может жить, питаясь сухой травой. Но я все же выжил. Снова мне довелось поесть, только когда Соединенные Штаты вступили в войну и я прошагал шестьсот миль, чтобы завербоваться в американский корпус. Когда война кончилась, я вернулся на Балканы, развеял там еще одну иллюзию и эмигрировал в Америку.
– Hvala Bogu, – весело вставил я.
Шталь ошарашенно вскинул голову.
– Простите? Вы черногорец?
– Да нет. Почти. Я из Огайо. Огайец чистейших кровей. Это у меня нечаянно вырвалось.
Вульф не удостоил меня вниманием и продолжил:
– Мистер Шталь, я бы сказал, что не потерпел бы попытки копаться в моем прошлом, кто бы там ни вздумал интересоваться, чем я занимался. Но вы для меня – не кто попало. Естественно, вы ведь представитель ФБР. В сущности, вы – сама Америка, соблаговолившая посетить мой кабинет и кое-что обо мне разузнать. Я же так глубоко благодарен своей стране за любезность, от которой она до сих пор ухитрялась воздерживаться… Кстати, вы не откажетесь от стаканчика американского пива?
– Нет, благодарю вас.
Вульф нажал на кнопку, откинулся в кресле и хрюкнул.
– Теперь, сэр, отвечу на ваш вопрос: я не представляю никакого иностранного ведомства, фирмы, частного лица, организации, диктатора или правительства. От случая к случаю мне, как профессиональному сыщику, самому приходится наводить справки по запросам из Европы, главным образом от моего английского коллеги, мистера Этельберта Хичкока из Лондона, – как и он время от времени делает то же для меня. В данный момент я ничего не расследую. И я не работаю ни на мистера Хичкока, ни на какого-то другого.
– Понятно. – Казалось, Шталя почти убедили. – Что ж, сказано вполне определенно. Но вот насчет ваших прежних похождений в Европе… если можно спросить… вы знаете некоего князя Доневича?
– Знал очень давно. Тогда князь был при смерти; кажется, дело было в Париже.
– Я не его имею в виду. Другого там не было?
– Был. Племянник старого Петера. Князь Стефан Доневич. По-моему, он живет в Загребе. Когда я там был в 1916 году, князю было всего шесть лет.
– А недавно вам не доводилось с ним общаться?
– Нет. Ни недавно, ни вообще когда-либо.
– Вы не посылали ему денег – ему лично, или через кого-нибудь из какой-либо организации, или, может, еще с какой-то оказией, которую он предоставил?
– Нет, сэр.
– Но ведь вы переводите деньги в Европу?
– Перевожу. – Вульф состроил гримасу. – Мои собственные деньги, которые я зарабатываю своим бизнесом. Я поддерживал лоялистов в Испании. Иногда я посылаю деньги в… если перевести, то это звучит как Союз югославской молодежи. Но все это, конечно, никак не связано с князем Стефаном Доневичем.
– Не знаю, не знаю. А кто ваша жена? Вы не были женаты?
– Нет. Женат? Нет. Это было… – Вульф заерзал в кресле, словно из последних сил сдерживал себя. – Сэр, мне крайне неприятно, но вы приближаетесь к такому пункту в ваших расспросах, когда даже коренной и благочестивый американец того и гляди пошлет вас к дьяволу.
Я выразительно вставил:
– Я бы точно послал, хотя я на одну шестьдесят четвертую индеец.
Фэбээровец улыбнулся и вытянул ноги.
– Я думаю, – добродушно сказал он, – вы не станете возражать против того, чтобы изложить то, о чем мы беседовали, в форме отчета с подписью.
– Если так нужно, пожалуйста.
– Хорошо. Итак, вы не представляете никакого иностранного ведомства, ни прямо, ни косвенно?
– Совершенно верно.
– Тогда это все, что мы хотели узнать. В настоящее время. – Он поднялся. – Большое спасибо.
– Не за что. До свидания, сэр.
Я проводил Шталя и сам открыл дверь перед «самой Америкой», дабы убедиться, что она окажется по ту сторону двери. Вульф может сколько угодно миндальничать, но что до меня, то я не люблю, когда какой-то незнакомец разнюхивает мою личную жизнь, не говоря уж о жизнях 130 миллионов американских верноподданных. Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел, закрыв глаза.
– Вот видите, что получается, – упрекнул я его. – За последние три недели вы отказались от девяти дел, и все из-за того, что вам пару раз обломилось по жирному куску и счет в банке сразу распух. И это не считая бедной чужестранки, чья подруга питает слабость к бриллиантам. Вы отказались расследовать все, что вам в последнее время предлагали. И вот пожалуйста! Америка стала вас подозревать – ведь это так не по-американски – не делать деньги всегда, когда для этого есть возможность. Вот она и напустила на вас фэбээровскую ищейку, и теперь, видит Бог, вам придется заняться расследованием ради самого себя! Вам не нужно…
– Заткнись, Арчи. – Вульф открыл глаза. – Ты вообще врун. С каких это пор в твоих жилах потекла индейская кровь?
Прежде чем я нашелся, что ответить, явился Фриц и сообщил, что обед готов. Я уже знал, что на обед сегодня фаршированные утиные грудки, а потому не стал добивать этого распоясавшегося бездельника.
Глава 2
Во время трапез Вульф, как правило, не только не говорит о делах, но вообще выкидывает из головы все, что относится к работе. Однако в этот день мысли о работе, как оказалось, вытеснили у Вульфа интерес к еде, хотя я – убейте – не понимал, о каком деле он мог размышлять, если и дела-то никакого у нас тогда не было и в помине. Вульф расправился с остатками трех уток – вчера с нами обедал его друг Марко Вукчич, – с привычной ловкостью разрывая кости и вгрызаясь в сочную мякоть полированными белыми губами, однако вид у него при этом был довольно рассеянный. В связи с этим обед несколько удлинился, и было уже почти два часа, когда мы покончили с кофе и вперевалку вернулись в кабинет. То есть это Вульф шел вперевалку, а я так шагал очень даже бодро.
В кабинете, вместо того чтобы заняться каталогами или какими-нибудь другими игрушками, Вульф откинулся в кресле и, сплетя пальцы поверх вместилища уток, закрыл глаза. В беспамятство он не впал – за тот час, что он так просидел, я несколько раз видел, как он втягивает и выпячивает губы, из чего заключил, что мой шеф над чем-то напряженно раздумывает.
Неожиданно он заговорил:
– Арчи, почему ты сказал, что та девушка хотела позаимствовать книгу?
Выходит, мысли его были прикованы к черногорским барышням. Я махнул рукой:
– Да это я так, поддразнить вас.
– Нет. Ты сказал, она спрашивала, не читал ли я ту книгу.
– Да, сэр.
– И не изучаю ли ее.
– Да, сэр.
– И не читаешь ли ее ты.
– Да, сэр.
Он приоткрыл глаза.
– Тебе не приходило в голову, что она старалась выяснить, не взбредет ли кому-то из нас заглянуть в ближайшее время в ту книгу?
– Нет, сэр. У меня и так голова была забита. Я тогда сидел, а она стояла передо мной, и я больше думал о ее формах.