Мегрэ в тревоге - Сименон Жорж (книги без сокращений .txt) 📗

Пока они ожидали новостей о местопребывании Алена, у Мегрэ вдруг возникло тягостное ощущение, что он как бы рассматривает друга через увеличительное стекло. Сейчас Шабо выглядел еще более постаревшим и потускневшим, чем позавчера, когда комиссар прибыл в этот город. У него хватало жизни, энергии и личностных качеств только на то существование, которое он влачил до нынешних событий, и, когда они столь внезапно обрушились на него, потребовав дополнительных усилий, он душевно и физически сломался, испытывая чувство стыда за свою косность и бездеятельность.

И дело было совсем не в возрасте — в этом Мегрэ готов был поклясться. Наверное, он был таким всегда.

Просто комиссар сам в нем ошибся в те далекие времена, когда они оба были студентами. А в те годы Шабо был образчиком счастливого юноши, и Мегрэ отчаянно ему завидовал. В Фонтэне его ждала заботливая мамаша, встречала сына в комфортабельном доме, где все вещи выглядели солидно и пребывали как бы в законченной и совершенной форме. Шабо знал, что в наследство ему достанутся помимо этого особняка еще и две-три фермы, и каждый месяц получал от матери деньги в количестве, достаточном для того, чтобы одалживать товарищам.

Прошло тридцать лет, Шабо стал тем, во что и должен был превратиться. Сегодня он уже обращался за помощью к Мегрэ.

Минута шла за минутой. Следователь делал вид, будто пробегает глазами досье, но было заметно, что его взгляд даже не следит за напечатанными строчками. Телефон так и не решался вякнуть.

Он вытащил из кармашка часы:

— Чтобы добраться туда на машине, достаточно пяти минут. Столько же на обратный путь. Они уже должны были бы…

Было пятнадцать минут первого. Следовало учесть еще несколько минут, которые понадобились полицейским, чтобы зайти в дом и выяснить обстановку.

— Если Ален не сознается в преступлениях, а через два или три дня мне не удастся собрать улики, достаточные для того, чтобы доказать его вину, то придется подать прошение о досрочной отставке.

До сих пор он действовал, опасаясь реакции основной части населения Фонтэне. Теперь же его пугали предстоящие ответные действия Верну и им подобных.

— Уже двадцать минут первого. Не понимаю, чем они там заняты.

Еще через пять минут он вскочил с места, слишком взвинченный, чтобы продолжать сидеть за столом.

— У тебя есть машина? — спросил комиссар.

Шабо вроде бы почувствовал неловкость.

— Была, я пользовался ею по воскресеньям, чтобы вывезти матушку в деревню, на свежий воздух. А теперь, когда она выходит из дому только ради воскресной мессы, зачем мне автомобиль?

Странно было слышать это упоминание о деревне от кого-то, кто проживал в городе, где в пятистах метрах от главной улицы разгуливали коровы.

А не стал ли он скупердяем? Не исключено. И причина была не только в нем самом. Когда у тебя, как у Шабо, собственность не так уж и велика, неизбежно возникает опасение ее потерять.

У Мегрэ крепло убеждение, что на сей раз после появления в Фонтэне он разобрался в кое-каких вещах, о которых ранее никогда не задумывался, и что теперь у него сложилось об этом городишке мнение, существенно отличавшееся от того, что было раньше.

— Что-то, несомненно, случилось.

Прошло уже более двадцати минут, как уехали полицейский комиссар и инспектор. Не требовалось много времени, чтобы обыскать двухкомнатную квартирку Луизы Сабати. Ален Верну не был человеком, способным попытаться убежать через окно, и трудно было вообразить себе охоту на человека, развернувшуюся в квартале казарм.

В какой-то момент, когда они заслышали шум мотора автомобиля, поднимавшегося по склону улицы, зародилась надежда, и следователь замер в ожидании новостей, но машина проследовала мимо Дворца правосудия не останавливаясь.

— Я перестал что-либо понимать.

Он стиснул руки с длинными, поросшими светлым пушком пальцами, бросая мимолетные взгляды на Мегрэ, как бы умоляя утешить его, но комиссар упорно сохранял непроницаемый вид.

Когда чуть позже половины первого наконец-то заверещал телефон, Шабо буквально бросился к нему.

— Алло! — прокричал он.

Но в тот же миг пришел в явное замешательство. Ибо в трубке послышался голос женщины, должно быть непривычной к телефонным разговорам, а посему разговаривающей так громко, что находившийся в другом углу комнаты комиссар отчетливо различал каждое слово.

— Это следователь? — вопрошала незнакомка.

— Да, это я, Шабо. Слушаю.

Но она продолжала в том же духе:

— Это следователь?

— Да-да! Что вам нужно?

— Так вы следователь?

— Да. Я следователь. Вы не слышите меня?

— Нет.

— Что вам угодно?

Если бы она еще раз спросила насчет его профессионального качества, Шабо, вероятно, швырнул бы аппарат оземь.

— Комиссар просит вас подъехать.

— Что?

Но теперь, обращаясь к кому-то другому, находившемуся вместе с ней в помещении, эта женщина пояснила уже совсем другим голосом:

— Я ему об этом уже сказала. Что?

Кто-то там, на другом, конце провода, распорядился:

— Повесьте трубку.

— Повесить чего?

Во Дворце правосудия послышался шум. Шабо и Мегрэ настороженно прислушались.

— Стучат — и громко! — в дверь.

— Пойдем.

Они бросились бежать вдоль коридоров. Барабанили все сильнее. Шабо поспешил вытащить засов и повернуть в замке ключ.

— Вам звонили?

Это был Ломель в сопровождении трех или четырех коллег. Виднелись и другие газетчики, поднимавшиеся по улице в направлении сельской местности.

— Только что проехал Шабирон за рулем своей машины. Рядом с ним женщина без чувств. Наверное, направился в больницу.

Внизу, у ступенек, стоял автомобиль.

— Это чей?

— Мой, а точнее редакционный, — ответил журналист из Бордо.

— Отвезите нас.

— В больницу?

— Нет. Сначала спускайтесь к улице Репюблик. Затем повернете направо, в сторону казармы.

Все втиснулись в машину. Перед домом Верну группкой стояли человек двадцать, люди молча проводили их взглядами.

— Что случилось, следователь? — полюбопытствовал Ломель.

— Не знаю. Поехали на задержание.