Шерлок Холмс в России (Антология русской шерлокианы первой половины ХХ века. Том 2) - Шерман Александр
Уже целые полчища осаждали армянские поселки Хидзореск, Дигу, Арару, Зейву, Хознавар, Гарар… Все шире и шире раздвигалось кольцо, все ближе и ближе к центру, к Баку. Уже бакинские татары глухо волновались, а дашнакцутюны [42] спешно заготовляли оружие для наемных кадров зинворов-боевиков…
И вдруг в одну ночь словно плотина прорвалась. Разом в двадцати местах, на главнейших бакинских промыслах, в Балаханах, Романах, Сабунчах, в Забрате — взвились гигантские столбы огня. Вспыхнули вышки. Пропитанные нефтью, они вспыхивали, как порох, и в мгновение разгорались широким и страшным огнем, черпая все новую и новую силу из бивших фонтанов.
А на улицах уже творился ад. С воем и гиком носились черные массы людей, и каждый переулок выбрасывал все новые и новые массы.
Сейчас же выдвинутые войска были встречены градом камней. Толпа только на секунду расступалась перед налетавшими казаками, но сейчас же опять сливалась, и под трещавшими залпами, волнуясь и грозно бушуя, несла дальше смерть и разрушение.
Город объял ужас. Ждали, что подожгут Черный и Белый города с их керосиновыми заводами и близлежащие вышки на Биби-Эйбате.
И все-таки нашлись смельчаки, которые рискнули броситься в этот ад, чтобы спасти не горевшие еще промыслы.
Маленькая кучка людей, переодетых татарами, осторожно пробиралась переулками по направлению к Биби-Эй-бату. Это были рабочие Тер-Абовиана, только что начавшего выдвигаться нефтепромышленника. Его участки, на которых недавно забили чудовищные фонтаны, выбрасывавшие в день по 150 тысяч пудов нефти, оценивались в десятки миллионов, и их решено было во что бы то ни стало отстоять. Во главе экспедиции находился старший сын Тер-Абовиана, Грикор, заведовавший отцовскими промыслами.
Несмотря на то, что его почти насильно удерживали отец и жена, он настоял на том, чтоб идти, как во время февральской резни настоял, чтобы дом их был открыт для беглецов-армян.
По дороге к ним присоединялись еще группы рабочих и служащих других промыслов; все они бежали к Биби-Эйбату, охваченные ужасом, что сейчас вспыхнут вышки.
На Баилове уже кишмя кишел народ. Гора шевелилась, как живая. Кричали, что вышки уже горят, что у берега зажглась нефть.
Молодой Тер-Абовиан первый увидел эту величественную и страшную картину. Горела плававшая нефть, но казалось, что зажглось море, и что разбегающимися волнами сейчас весь Каспий будет охвачен огнем. В то же время было видно, как занимались вышки одна за другой. Огонь с них не перебрасывался. Зажигаемые чье-то невидимой рукой, они вспыхивали в разных местах, словно разбросанные по полю гигантские свечи. И от них, и к ним бежал народ. Было несомненно, что их поджигали.
На маленьком мостике, который отделяет Баилов от промыслов, какой-то мимо бежавший армянин заглянул Тер-Абовиану в лицо и крикнул с ужасом по-армянски:
— Назад, Грикор, назад! Татарва прорвалась! За моей спиной смерть!
— Вышки? — еле выговорил Тер-Абовиан.
— Подожгли!
Тер-Абовиан со стоном схватился за перила. Миллионы, которые он бежал спасти, уже были в огне. И вдруг, с перекошенным лицом, прежде, чем его могли остановить, он ринулся вперед, увлекая за собою рабочих.
От дыма, огня и запаха нефти становилось все труднее и труднее дышать. Горячий воздух обжигал лица. Земля жгла ноги. И все-таки маленькая группа людей пробилась к тому месту, где горели вышки. Теперь, впрочем, горели уже не только вышки, но и амбары, и бассейны, полные нефти. С треском разрывались резервуары. Какие-то люди кучками носились от вышки к вышке, от бассейна к бассейну и бросали горящие факелы.
Вот двое остановились около нашей компании. Понюхали воздух, как гончие, что-то шепнули друг другу и скрылись. Где-то тихо свистнули, где-то ответили на свист… Метнулись какие-то тени, и вдруг целая толпа окружила ее тесным кольцом. Кто-то сказал по-татарски:
— Это армянские собаки!
Кто-то со странным безволосым лицом скопца пристальнее взглянул на Тер-Абовиана и добавил:
— Это собака, спасавшая других собак!
Какая-то женщина крикнула:
— Сжарить живьем!
И десятки голосов дико заревели:
— В огонь! В огонь!
Раздался выстрел, второй, третий… Груды тел сплелись и покатились по земле, борьба завязалась на жизнь и смерть, и вдруг над головами высоко взметнулась чья-то темная фигура и грузно упала в кипящее озеро.
Крик ужаса вырвался у рабочих.
Это был молодой Тер-Абовиан.
Только под утро старый нефтепромышленник узнал о страшной участи, постигшей его сына. Весть об этом принес один из надсмотрщиков, Арменак Назарьянц, каким-то чудом спасшийся от татар. Он рассказал еще, что в огне погибли почти все вышки англичан, что в Кишлах, где у Тер-Абовиана тоже были участки, армяне окружены, но не сдаются, что в числе осажденных есть женщины и дети, что на рядом лежащих промыслах Мирзоева, Питоева и Манташева с минуты на минуту ждут прибытия войск.
Тер-Абовиан слушал молча. Он понимал, что теперь не время предаваться отчаянию. И он затаил свое горе, но дал себе клятву хотя бы ценою всего своего состояния найти убийц.
По рассказу Назарьянца он видел, что сын его сделался жертвой не толпы, а маленькой кучки людей, которая знала его в лицо, вероятно, искала уже и, наконец, бесчеловечно отомстила за спасение нескольких армянских семейств в феврале.
Назарьянц говорил, что из всей шайки он узнал бы двух: женщину с темными глазами и мужчину с худым, безволосым лицом, похожим на лицо евнуха. Тер-Абовиан это запомнил. Пока же нужно было приниматься за дело.
У него были сношения с английскими нефтепромышленниками, и весь о том, что большинство английских промыслов погибло, а остальным угрожает опасность, навела его на какую-то мысль и заставила сейчас дать срочную телеграмму в Лондон. Телеграмма была шифрованная, обстоятельная и длинная. И она имела два важным последствия.
Во-первых, Лондон сейчас же потребовал, чтобы были приняты все меры к охране жизни английских подданных. Во-вторых — во всех английских и американских газетах на другой же день появилось гигантскими буквами объявление, в котором обещалось царское вознаграждение в 50 тысяч фунтов стерлингов всякому, кто разыщет главных виновников поджога бакинских промыслов. Высказывалось, между прочим, предположение, что это дело рук нескольких человек, вернее всего, членов какой-нибудь международной шайки анархистов.
Таким образом, объявители как будто сами давали конец нити в руки.
Это объявление стало повторяться изо дня в день.
Один из негласных, но очень значительных пайщиков английских промыслов, хорошо известный всему лондонскому торговому миру, как владелец колоссальнейших мукомолен в Англии, мистер Эдвин Тор — в течение двух дней получил последовательно семь телеграмм из Баку.
В трех сообщалось, что приняты энергичные меры и есть надежда на спасение промыслов, которые еще не захвачены мятежниками, и наводились справки о том, отозвались ли в Англии на объявление.
В одной подробно описывалась осада селения Кишлы, где армяне, соединившись с промысловыми рабочими, уже несколько дней отражают нападения многотысячных татар, несмотря на отсутствие хлеба и воды. Упоминалось о каких-то темных, вновь появившихся, никому не известных и даже между собою незнакомых людях, которые рыщут повсюду и что-то вынюхивают. А в конце снова вопрос об объявлении и просьба о наискорейшей присылке агентов.
Эти четыре телеграммы были получены в один день. Потом последовал перерыв в двадцать восемь часов, и только на другой день к ночи получились три телеграммы подряд почти с одним и тем же содержанием.
Читая их, мистер Эдвин Тор сильно хмурился.
В последней говорилось: «Подозрительные лица, о которых я упоминал, принадлежат к опаснейшим типам анархистов-одиночек. За два дня они перезнакомились меж собою. Составлен, очевидно, общий план. Есть вероятие, что они же тайно руководили движением, находясь за границей. Не захваченные промыслы в опасности. Каждый час дорог. Удвойте, утройте куш. Полцарства за ловкого агента».
