Восемь ударов стенных часов - Леблан Морис (лучшие книги .txt) 📗

— Пустячные подробности, — прервал граф.

— Видели мы и другое. Мы взобрались на бельведер крыши и оттуда увидели на башне, отстоящей довольно далеко от замка… мы увидели два трупа, вернее два скелета: мужчину и женщину. Они имели на себе ту одежду, в которой их убили.

— Уж и убили?! Пустое предположение…

— Я в этом уверен, и поэтому именно я хочу с вами поговорить. Эта трагедия, произошедшая лет двадцать тому назад, разве вам не известна?

— Признаться, нет. Я никогда не слыхал о каком-либо преступлении или исчезновении людей в этой местности.

— Жаль, — проговорил Ренин с некоторым разочарованием… — Я надеялся получить от вас кое-какие сведения. В таком случае извините меня.

Он посмотрел на Гортензию и направился к дверям. Но тотчас вернулся и проговорил:

— Не могли бы вы познакомить меня с кем-либо из ваших родных?

— Моих родных? Зачем?..

— Потому что владение Галингра принадлежало, вероятно, и теперь принадлежит д'Эглерошам. Это видно по гербам, на которых изображен орел на скале.

Графа, казалось, слова Ренина удивили. Он оставил вино и проговорил:

— Это для меня новость.

Ренин покачал головой и заметил с улыбкой:

— Я полагаю, что вы просто не хотите сознаться в родстве с этим неизвестным владельцем.

— Значит, это сомнительный человек?

— Это просто человек, который убил.

— Что вы говорите?

Граф встал. Взволнованная словами князя, Гортензия спросила:

— Вы твердо уверены, что совершено преступление кем-либо из обитателей замка?

— Вполне.

— Откуда эта уверенность?

— Потому что я знаю, кто были жертвами этого преступления, и причину его.

Казалось, что Ренин, судя по его тону, имел неоспоримые данные в своем распоряжении.

Граф ходил по комнате и в конце концов проговорил:

— Мне всегда казалось, что что-то такое произошло, но я не старался углубляться в эту историю… Действительно, лет двадцать тому назад один из моих отдаленных родственников жил в Галингре. Я надеялся, что все это происшествие останется неизвестным, хотя подробностей его я не знаю… Я только предполагал…

— Итак, этот ваш кузен убил?..

— Да. Он принужден был убить.

Ренин недоверчиво пожал плечами.

— Я с вами не согласен. Ваш кузен убил спокойно, хладнокровно, обдуманно, предательски. Это отвратительнейшее преступление.

— Откуда вы знаете?

Прошла минута, когда Ренин должен был высказаться. Гортензия понимала всю серьезность этого момента и, хотя она еще точно ничего не знала, но сердце ее сжималось от какого-то тягостного предчувствия.

Вся история очень проста, — проговорил Ренин. — Все свидетельствует о том, что этот д'Эглерош был женат и в окрестностях Галингра жила другая супружеская чета. Обе семьи были знакомы. Что же случилось в один прекрасный день? Трудно ответить на этот вопрос. Но я предполагаю, что жена вашего кузена назначала свидания мужу другой четы в башне, обвитой плющом и имевшей выход в поле. Ваш кузен решил отомстить, так как узнал об этой любовной связи. Он хотел, однако, сделать это так, чтобы не вышло скандала и никто ничего не узнал бы об убийстве. С бельведера при помощи зрительной трубы он мог следить за свиданиями возлюбленных. И с этого именно места, приняв все меры предосторожности, все обдумав и взвесив, он в одно из воскресений, пятого сентября, когда в замке никого не было, двумя выстрелами из ружья убил обоих любовников.

Истина всплывала на свет Божий.

Граф проговорил:

— Да… именно так, вероятно, все произошло.

— Убийца, — продолжал Ренин, — заделал землей бойницу, через которую в подзорную трубу наблюдал за убитыми, и уничтожил деревянную лестницу, которая вела на башню. А исчезновение любовников он объяснил их совместным бегством.

Гортензия вскочила. Она, как бы угадывая, воскликнула:

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что господин д'Эглерош обвинял свою жену и своего друга в том, что они вместе бежали.

— Нет, нет, я, должно быть, ничего не понимаю: вы смешиваете две истории, ведь дело идет только о кузене моего дяди.

— Я ничего не смешиваю. История ведь одна. Я излагаю события так, как они произошли.

Гортензия повернулась к своему дяде. Он молчал, скрестив руки; голова его находилась в тени абажура. Почему он не протестовал?

Ренин с уверенностью продолжал:

— Существует лишь одна версия. Пятого сентября в восемь часов господин д'Эглерош покинул свой замок, объяснив, что он отправляется в погоню за беглецами. Он уехал, оставив все на местах и захватив только ружье. В последнее мгновение перед отъездом из понятной предосторожности он бросил подзорную трубу в ящик стенных часов. Случаю было угодно, чтобы труба остановила ход маятника. Это обстоятельство должно было выдать его через двадцать лет. Удары мои, когда я стучался в двери, чтобы открыть их, видимо, освободили маятник. Часы пошли, пробили восемь раз… И разгадка была в моих руках.

Гортензия прошептала:

— Но доказательства! Доказательства!..

— Доказательства? — энергично продолжал Ренин. — Их много, и вы это знаете. Кто мог убить на расстоянии восьмисот метров? Только отличный стрелок, такой страстный, как вы, граф… Доказательства?.. Почему ничего не было взято из замка, исключая ружей? Эти ружья вам дороги, граф, и мы их находим у вас в полном порядке. И разве не доказательство тот факт, что каждое пятое сентября, то есть то число, когда совершилось убийство, граф, мучимый угрызениями совести, не находит себе места и, невзирая на свою обычную воздержанность, напивается и старается забыться в разных развлечениях. Сегодня пятое сентября! Какие же еще доказательства? Ведь достаточно взглянуть на графа в эту минуту.

И Ренин указал рукой на графа д'Эглероша, который в эту минуту с подавленным видом опустился в кресло, закрыв лицо руками.

Гортензия молчала. Она никогда не любила дядю своего мужа. Она мысленно согласилась, что Ренин прав. Прошла томительная минута. Граф налил себе вина и один за другим опорожнил два стакана.

Потом он встал и обратился к Ренину:

— Так ли это или не так, но нельзя назвать преступником мужа, уничтожающего свою преступную жену.

— Нет, — возразил Ренин, — но я рассказал только одну версию этой истории. Есть и другая, более серьезная и… более правдоподобная, которую распутает тщательное следствие.

— Что вы хотите сказать?

— Вот что: дело, возможно, не в оскорбленном муже. Быть может, вся суть в том, что разоренный человек хотел присвоить состояние и жену своего друга? Для этого он увлекает своего друга и свою жену, посоветовав им посетить упомянутую развалившуюся башню. И потом выстрелом из ружья убивает их.

— Нет, тысячу раз нет, — запротестовал граф, — все это ложь.

— Возможно, что я ошибаюсь, но почему тогда эти угрызения совести?

— Убийство — тяжкое бремя.

— Почему вы, граф, женились потом на вдове вашей жертвы? Все ведь дело в этом. Тут возникает ряд вопросов: богата ли была вдова убитого, вошла ли она в предварительное соглашение с убийцей?.. Я этих вопросов еще не выяснил, но их легко может выяснить судебная власть.

Граф пошатнулся. Он оперся на стул и с ужасом пролепетал:

— Вы предупредите власти?

— О нет, — объявил Ренин, — ведь судебная давность уже прошла. К тому же убийца уже достаточно наказан угрызениями своей совести в продолжение двадцати лет. И не следует устраивать публичного скандала, который может отразиться на племяннице господина д'Эглероша. Нет, не будем раскрывать все эти мерзости.

Граф пришел несколько в себя и прошептал:

— В таком случае, к чему все это?

— Почему я вмешался в это дело? Конечно, у меня есть известная цель. Но не бойтесь, граф, вы дешево отделаетесь.

Борьба кончилась. Граф понял, что ему приходится принести известную жертву, и он проговорил не без иронии:

— Сколько же?

Ренин расхохотался.

— Отлично, мы поймем друг друга. Но вы в некотором заблуждении: я работаю не ради денег, а ради славы.