Дело Фершо - Сименон Жорж (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗

С этой точки зрения нельзя было не признать правоты Фершо. Тот сразу понял, что Мишель чувствовал себя среди них не в своей тарелке. Чтобы сохранить свое преимущество, старику следовало избегать сарказмов, которые лишь подстегивали Мишеля и ожесточали его против хозяина.

Почему Фершо так привязался к Мишелю? Не потому ли, что с первого дня ощутил в нем почти такую же силу, которая двигала им самим в дни его молодости?

Это чувство лежало в основе всего. Затем к нему прибавились более смутные чувства. Скажем, когда Фершо пришел к Мишелю в его комнату у г-жи Снук, он испытывал страх — страх потерять те отношения, к которым уже привык, страх оказаться в старости далеко от родины, снова остаться в полном одиночестве.

Все было именно так, и когда их взгляды встретились, они поняли друг друга. Фершо покраснел — он уже чувствовал свое унижение, соглашался на него, даруя это своему спутнику в знак уважения.

Да, Мишель уехал с ним. Но ни Жеф, ни Врондас, ни оба сводника, игравших в карты, никогда не поняли бы его, если бы он признался, что уехал исключительно по тому, что уже тогда знал, что отныне станет хозяином положения, и в то же время из жалости к Дьедонне Фершо.

Первоначальное восхищение его угасло. Он больше не видел ни «человека из Убанги», ни финансиста, владевшего миллиардом, заставлявшего дрожать банки и правительства. Теперь он имел возможность с утра до ночи видеть просто старика со всеми его недостатками.

В какую ярость наверное, приходил Фершо, когда-то потешавшийся над всем миром, сознавая, что именно в таком свете предстает перед каким-то мальчишкой!

В первое время он пытался приобщить молодого человека к своей философии, стараясь объяснить суть своего презрения к людям.

— Я мог бы…

Он еще был полон сил. Его еще не одолели. Он мог бы, если бы захотел…

— Но я предпочитаю…

Разве он не пожил достаточно и не все уже пережил?

Теперь ему больше по душе было одиночество, и, хотя он не подчеркивал, но это само собой предполагалось — одиночество вдвоем.

— Позднее вы поймете, Мишель…

Мишель же был убежден, что уже все понял, поэтому-то он и испытывал к старику такое презрение. Но разве не все старики одинаковы? Этому нужна была молодая аудитория, перед которой он мог погарцевать. И вот, не имея возможности разговаривать с ним весь день, он придумал мемуары, которые диктовал с той же серьезностью, с какой писал свой «Мемориал» Наполеон на острове Святой Елены.

Конечно, он прибежит, возможно, сегодня вечером, может быть, завтра, станет умолять Мишеля вернуться.

И подобно некоторым любовникам, будет испытывать радость и гордость от своего унижения.

Да, все было так: он, Фершо, был способен унизиться до такой степени, что рыскал, как нищий, по улицам в поисках ничего не значащего мальчишки!

— Рене у себя? — спросил Мишель.

Обратил ли внимание Жеф, что он не такой, как всегда? Или как-то непривычно прозвучал его голос? Так или иначе, но тот оторвался от карт и с любопытством посмотрел на молодого человека.

— Она вернулась в одиннадцать. Похоже, смертельно устала.

Это означало, что остаток ночи Рене провела с мужчиной. Но какое Мишелю до этого дело? Ревновал ли он ее?

Может быть, Жеф пытался его искушать? Вообще относительно него и Рене в доме существовал какой-то заговор.

— Само собой, ты не задержишься надолго у старого каймана, верно? — говорили ему.

Он и сам начал привыкать к этой мысли, но испытывал чувство неловкости.

Однако факт был налицо: своей выходкой он порвал с Фершо и остался без гроша в кармане. У него не было ни гроша уже тогда, когда он сошел на берег в Панаме.

Всю жизнь, как проклятие, его преследовало унизительное безденежье.

Он мог бы попросить м-с Лэмпсон уплатить за головку индейца. Он ведь назвал ей стоимость — двести долларов. Но она забыла об этом, а ему не хотелось портить впечатление о себе.

Короче, его ждало, по мнению Жефа и остальных, то же будущее, что и Жюльена Кутюрье и Альфреда Жандра, которых попросту звали Фредом и Жюльеном: они были почти всегда неразлучны. Может быть, что-то большее, потому что Фред и Жюльен в своей среде играли роль лишь служащих при банкире. Не зная их, можно было легко ошибиться на их счет. Это были средних лет мужчины, только Фред начал лысеть, а виски у Жюльена поседели, придав ему внушительный вид.

В особом квартале у них были жены. Они никогда но повышали голоса, вкладывали деньги в бизнес и устраивались так, чтобы раз в три года вместе съездить во Францию, где уже купили землю на берегу Марны.

Рене была свободна. Мишель ей нравился.

— Ты не хочешь пойти с ней поздороваться? — спросил Жеф.

Конечно, пойдет. Он ведь для того и пришел. Ему нужны были деньги. Он уже одолжил десять долларов у Билла Лигета, перед тем как расстаться с ним.

— Оставил дома бумажник. Верну при следующей встрече, — сказал он ему.

Ему нужны были деньги на обратный билет. А теперь?

Попав в подобную ситуацию неделю назад, даже накануне, он испытал бы чувство страха и пошел бы к Фершо на поклон.

— Я схожу наверх, — объявил он. — Поставь два прибора, Напо!

Тот работал на отель и кафе. Здесь кормили только знакомых, можно сказать, приобщенных людей. В большинстве своем — французов из Колона или Панамы.

Мишель добрался до галереи, поискал выключатель, ощупью прошел до двери и толкнул ее.

— Кто там?

— Это я.

— Уже вернулся?

Она проснулась еще до его прихода. Как и Лина, она любила понежиться в постели, неизменно держа руку на животе.

Мишель это знал, и в тот момент, когда зажег свет, убедился, что… Он не ошибся. Левой рукой она защитилась от света, а правую держала между бедрами. Рене была голая, простыня отброшена к ногам. Он смотрел на нее без желания, как на товарища. Был рад встрече, испытывая чувство сообщничества, которое связывало их обоих.

— Который час? Раз ты вернулся, значит, уже за шесть.

— Семь часов.

— Все хорошо прошло?

— Очень.

— Надеюсь, ты не ходил к старику?

— Не ходил и, вероятно, не пойду никогда.

— А еще говорят, что женщины дряни! Ты обошелся с ним очень жестоко!

— Увидишь, он все равно будет приставать ко мне.

— Что ты собираешься делать?

Присев на край постели, он ответил:

— Еще не знаю.

И все. Но этого было достаточно. Разговаривая с Рене, можно было не опасаться, что тебя не так поймут. То, как он присел на край постели, как погладил ее бедра, придавало его словам их истинный смысл: «Еще не знаю».

То есть частично все зависло от нее. Но только частично. Он не брал на себя никаких обязательств. Просто вернулся в Колон без четких планов на будущее — ближайшее будущее, и пока искал кров у Рене.

— Ты сказал, что мы поужинаем вместе?

— Да.

— Ты голоден?

— Не очень.

Раз ей хотелось понежиться в постели, поболтать в интимной обстановке — пусть так.

— Рассказывай.

Он притворился, что не понял ее:

— О чем?

— Кто она такая?

— Некая миссис Лэмпсон, американка, как ты, наверное, догадываешься.

— Не смей говорить о ней в таком тоне. Дальше?

— Как ты ее находишь?

— Главное, я видела, как она тебя находит.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Сам знаешь. Она смотрела на тебя, как бедная девочка на витрину кондитерского магазина. Замужем?

— Вдова. Муж был крупным промышленником в Детройте. Производство секретных замков. У нее по-прежнему контрольный пакет акций.

— Сколько ей?

— Тридцать пять.

— Что было дальше?

— Что — дальше?

— Не хочешь говорить?

— Она привела меня к себе в каюту. Мне было немного неловко из-за Билла Лигета.

— Ну и дурак же ты!

— Почему?

— Зачем ты врешь? Ты был в восторге от того, что мог показаться с ней Лигету. Держу пари, что у нее каюта «люкс».

— Действительно. Только сначала она позвала меня в бар. Он был закрыт, так она заставила его открыть.