Лучше умереть! - де Монтепен Ксавье (книги бесплатно без .txt) 📗
— От того, что вы мне обещаете, у меня просто гора с плеч свалилась, — с улыбкой сказала девушка. — Когда я шла к вам, мне было очень грустно, а выйду' отсюда такая довольная…
— До вечера, Люси, любимая моя! Девушка подошла к жениху и склонила голову. Люсьен прикоснулся губами к ее густым шелковистым волосам; потом она побежала к двери, послав ему воздушный поцелуй.
Знаменитая портниха госпожа Опостин жила почти на углу улиц Сент-Оноре и Кастигльон. Долгий путь с острова Сен-Луи до улицы Сент-Оноре Люси проделала довольно быстро. Войдя в мастерскую, она прямиком направилась в примерочную, где застала госпожу Огюстин в обществе первой мастерицы и какой-то хорошенькой светловолосой девушки лет восемнадцати. Должно быть, девушка была чрезвычайно выгодной клиенткой, раз знаменитая портниха соизволила лично снять с нее мерку для вечернего платья.
— А! Это вы, Люси… — улыбнувшись, сказала госпожа Огюстин. — Вы пришли очень кстати. У меня есть срочная работа. Чтобы ее сделать, нужно иметь очень хороший вкус, и я сейчас поручу ее вам… речь идет о бальном платье для госпожи Арман, я как раз снимаю для него мерку. Я хочу, чтобы у нас получился просто шедевр.
— Ах! — сказала дочь Жака Гаро. — Значит, эта барышня будет шить мое платье?
— Да… — ответила госпожа Огюстин. — Люси — моя лучшая мастерица… мы вполне можем положиться на ее вкус… Я ей очень доверяю. К тому же вам не придется ходить на примерку: она сама принесет вам платье, как только оно будет готово.
— Тогда, госпожа Люси, жду вас у себя дома, — сказала Мэри. — По утрам вы всегда застанете меня в нашем особняке. Ну, до встречи!
Направляясь к дверям, Мэри улыбнулась ей и вышла, за ней — госпожа Огюстин, пожелавшая проводить ее до лестницы. Люси вытащила булавки из принесенного ею свертка и расстелила на столе принесенную блузку.
— Прекрасно! Просто прекрасно! — воскликнула вернувшаяся знаменитая портниха, осмотрев ее. — Люси, да вы просто прелесть! Вас никогда ругать не приходится. Именно поэтому платье госпожи Арман я хочу доверить вам, на нее непросто угодить. Вы уже встречали ее здесь?
— Нет, сударыня.
— Она — американка. Ее отец — промышленник, владеет каким-то страшным количеством миллионов, недавно переехал сюда из Нью-Йорка. А самой этой мисс Мэри восемнадцать лет. Хорошая клиентка, но взбалмошная. Впрочем, она, бедняжка, в этом не виновата. Это все ее болезнь. Она умирает от чахотки, а ведет себя так, словно и не подозревает об этом! Увы, такое сплошь и рядом встречается. Молодая, хорошенькая, богатая — жить бы, да радоваться, а она умирает! Как все это грустно, правда?
— Да, сударыня, очень грустно!
— Что поделаешь, такова жизнь! Ну что ж, милочка моя, платье ей сейчас выкроят, оно будет бледно-розовым и все расшито белым стеклярусом. Так что зайдите в раскроечную, потом — к расчетчице и в кассу. Я очень довольна вами, Люси. Вот вам в награду два луидора.
— Спасибо, сударыня, — горячо сказала девушка, — не знаю, как и благодарить вас, вы так ко мне добры.
— А вы вполне этого заслуживаете, дитя мое. Да! Возьмите адрес американки.
Госпожа Мэри Арман, улица Мурильо, 27.
Пообедав в молочной, Люсьен решил сдержать данное им Люси обещание и как можно скорее узнать, не живет ли Жорж Дарье в Париже. Для этого достаточно было просмотреть список адвокатов. А найти его можно было во Дворце правосудия. Явившись туда, он обратился за помощью к попавшемуся ему навстречу в приемной молодому адвокату в мантии.
— А вам вовсе и не понадобится этот список, сударь, — ответил молодой человек. — Жорж Дарье — один из самых уважаемых моих коллег, я с ним знаком, а живет он на улице Бонапарта в доме номер десять.
— Премного благодарен, сударь.
И, сразу повеселев при мысли, что увидится сейчас с другом детства, Люсьен направился на улицу Бонапарта.
Жорж Дарье сидел дома и корпел над очень важным делом, когда явилась его служанка Мадлен и сообщила о том, что пришел Этьен Кастель. Жорж поспешил навстречу художнику, некогда бывшему его опекуном, а теперь — лучшим другом. Этьен был уже далеко не тем молодым человеком, что двадцать один год назад сошел с поезда возле деревни Шеври с рюкзаком за спиной. Ему было далеко за сорок, но, хоть волосы и усы засеребрились сединой, лицо у него было по-прежнему открытым, взгляд — чистосердечным, движения — легкими, а настроение — беззаботно-веселым. В петлице у него красовался орден Почетного Легиона. Протянув к нему руки, Жорж воскликнул:
— Известно ли вам, дорогой мой опекун, что вы стали здесь весьма редким гостем? Я ведь не видел вас долгие две недели!
— Да… — ответил художник. — Мне нужно было закончить картину. Впрочем, от улицы Бонапарта не так уж далеко до улицы Асса, мог бы и сам зайти.
— Мне страшно хотелось так и сделать, но я тоже был завален работой.
— Тем лучше! Я на тебя нисколько не в обиде, в доказательство чего — если, конечно, я тут не лишний — намерен у тебя поужинать.
— Вы — да вдруг лишний! Ах, дорогой мой опекун, вы сами не знаете, что говорите!
— Ну ладно! Тогда вели Мадлен поставить лишний прибор и приготовить нам одну из тех запеканок из лапши с сыром и соусом, секрет которых известен только ей.
Жорж рассмеялся и позвонил. Служанка поспешно явилась.
— Мой опекун ужинает со мной, — начал Жорж, — и…
— И я сейчас приготовлю запеканку из лапши… — закончила за него Мадлен, — ровно в семь ужин будет на столе… я принесу две бутылки кортона, ведь господин Этьен очень любит это вино.
— Браво, Мадлен!
Служанка удалилась, и художник вновь заговорил:
— Теперь, когда я закончил срочную работу — эти картины я писал на заказ, — хочу вернуться к полотну, написанному мною двадцать один год назад, набросок к которому я сделал в Шеври, у своего старого друга, твоего замечательного дядюшки-священника. В связи с этим у меня к тебе просьба.
— Всегда к вашим услугам.
— Я знаю, что ты свято хранишь как воспоминание о своем детстве старую картонную лошадку.
— Которую подарила мне матушка… — добавил Жорж. — Она купила ее мне, когда я был совсем маленьким, это было так давно, что я уже ничего не помню и храню ее как ценную реликвию.
— Она-то мне и нужна для той картины.
Молодой адвокат посмотрел на него с удивлением.
— Что же представляет собой эта картина? — спросил он.
— Одну трогательную и трагическую сцену из жизни…
Жандармы являются в некий дом, дабы арестовать укрывающуюся там женщину, обвиняемую в преступлении. Кроме этой женщины, жандармов, мэра, сельских стражников, я изобразил на этом полотне твою мать, дядюшку, себя самого, делающего набросок, и, наконец, тебя, мой дорогой Жорж.
— Меня! — повторил Жорж.
— Да, тебя: ты, похоже, умоляешь стражей порядка сжалиться над несчастной.
— Такое и в самом деле было?
— Да.
— И я был там?
— Совершенно верно!
Рассказывая, Этьен Кастель пристально вглядывался в лицо Жоржа, изучая, какое действие производит рассказ на молодого человека и пытаясь догадаться, не пробуждают ли его слова смутные воспоминания. Жорж слушал его совершенно спокойно.
— Странно… — сказал он. — Ведь говорят, будто впечатления, полученные в детстве, врезаются в память на всю жизнь. А со мной дело обстоит совсем иначе… Я ничего не помню. Сколько же мне тогда было лет?
— Три с половиной года.
— Значит, с тех пор прошел уже двадцать один год. В том возрасте я себя совсем не помню.
— А ты постарайся вспомнить.
— Нет смысла. Какой-то сплошной мрак… абсолютная тьма…
— Ну и ладно! — сказал Этьен Кастель. — В саду, где разыгралась эта сцена, рядом с тобой стояла на земле подаренная тебе матерью лошадка, и, поскольку я хочу в точности воспроизвести все детали, столь же живописные и характерные, мне нужна эта игрушка, чтобы написать ее с натуры, ведь на картине она написана по памяти.
— Я пришлю вам ее, друг мой, или сам принесу.
— Заранее очень благодарен.
