Лицо ее закройте - Джеймс Филлис Дороти (читать книги TXT) 📗

– Она просила тридцать фунтов, пото­му что хотела запастись деньгами к возвра­щению мужа. Они так условились – она пойдет работать и сэкономит, сколько по­лучится. Салли хотела сдержать слово – хотя и появился ребенок. Она решила выманить у дядюшки деньги, прибегнув к обычной уловке. Сказала ему, что собирается вы­ходить замуж, не сказала за кого, и что, если он не заплатит ей за молчание, они с мужем расскажут всем, как он с ней обра­щался. Угрожала, что выведет его на чис­тую воду: его хозяева и соседи в Кэннингбери, люди все приличные, узнают, ка­кой он прохвост. Говорила, что он восполь­зовался тем, что был ее опекуном. А если он заплатит отступного, ни она, ни ее муж никогда в жизни не напомнят о себе Про­кторам.

– Но это же шантаж, – воскликнула Кэтрин. – Ну и рассказала бы, что она там придумала. Кто бы ей поверил? От меня бы она пенни не получила!

Проктор молчал. Все, казалось, забы­ли о нем. Далглиш продолжал:

– Полагаю, Проктор с радостью бы пос­ледовал вашему совету, мисс Бауэрз, если бы его племянница не произнесла одну фразу. Она сказала, что он воспользовался свои­ми правами опекуна. Может, она имела в виду, что к ней не так относились, как к ее кузине, хотя Проктор станет отрицать это. Не исключено, она знала больше, чем мы думаем. Но по причинам, которые нам нет необходимости обсуждать здесь, эта фраза очень насторожила дядюшку. Реакция, ве­роятно, была весьма неожиданной, а Сал­ли, девица сметливая, тут же ухватилась за эту ниточку. Проктор – плохой актер. Он пытался выведать, что же именно знает его племянница, и чем больше выведывал, тем больше уступал. К тому времени как они расстались, Салли поняла, что тридцать фунтов, а может, и больше, у нее в кармане. Вмешался Проктор.

– Я сказал, что мне нужна от нее рас­писка, – скрипучим голосом заговорил он. – Я-то понимал, куда она гнет. Я сказал, что всей душой готов ей помочь, раз она собралась замуж и у нее будут расходы. Но на этом точка. Если она попытается еще раз ко мне приставать, я обращусь в поли­цию, так что мне нужна ее расписка.

– Больше она не попытается, – сказа­ла тихо Дебора. Все посмотрели на нее. – Салли я имею в виду. Она просто играла вами, дергала за ниточки и забавлялась, наблюдая, как вы пляшете. А уж коли к забаве еще и тридцать фунтов прибавит­ся – совсем хорошо, но главное развлече­ние – посмотреть, как вы пыхтите. Но она не стала бы снова так забавляться. После первого раза новизна пропадает. А Сал­ли любила пожирать свои жертвы свеженькими.

– Нет, нет, – Элеонора Макси про­тестующе развела руками, – она не была такой. Мы просто не знали ее по-настоя­щему.

Проктор оставил ее слова без внимания и вдруг улыбнулся Деборе, словно прини­мая ее в союзники.

– Это правда. Вы ее раскусили. Я был у нее на удочке. Она продумала весь трюк со мной. Я должен был принести тридцать фунтов тем вечером. Она заставила меня проводить ее до дома и подняться к ней в комнату. Отвратительно себя чувствовал – пробирался как вор. Тогда-то мы и повстре­чались с вами на лестнице. Она показала мне дверь на черный ход и сказала, что откроет ее для меня к полуночи. Я должен был спря­таться в деревьях, что за лугом, пока она не включит и не погасит свет в спальне – подаст сигнал.

Феликс расхохотался:

– Бедняжка Салли! Ну что за страсть к спектаклям! Она не могла жить без пред­ставлений, даже если это и обернулось бы смертью.

– В конце концов так и вышло, – сказал Далглиш. – Если бы Салли не пускалась в игры с людьми, она была бы жива по сей день.

– Она была сама не своя в тот день, – вспомнила Дебора. – Обезумела просто. Мало того что платье, как у меня, наде­ла, еще притворилась, будто принимает пред­ложение Стивена. Она, точно ребенок, но­ровила все сделать назло. Получала, вид­но, от этого удовольствие.

– Она отправилась спать в прекрасном настроении, – сказал Стивен.

И все замолкли, вспоминая. Где-то мягко и чисто пробили часы, затем прошелесте­ла бумага – Далглиш перевернул страни­цу. Где-то там в прохладе и тишине тяну­лась вверх лестница, по которой Салли под­нималась со своей кружкой в последний раз. Они прислушались – почти явственно раз­дались ее мягкие шаги, шорох халата по ступеням, раскаты смеха. Вдали в темноте чуть поблескивал луг, и свет от настоль­ной лампы отражался в нем бликами, по­добно ряду китайских фонариков в напол­ненной ароматами ночи. Мелькнуло белое платье, копна волос. Или это почудилось? Где-то там, над ними – детская, теперь опустевшая, белая и стерильная, точно морг. Мог ли кто из них решиться сейчас под­няться, открыть дверь в детскую, не боясь, что на кровати лежит кто-то? Дебора, по­ежившись, сказала:

– Прошу вас, пожалуйста, скажите нам, что же случилось на самом деле!

Далглиш поднял на нее взгляд. И снова зазвучал его спокойный, глубокий голос.

– Думаю, убийца отправился к мисс Джапп, поддавшись внезапному желанию до конца разобраться в чувствах и намере­ниях девушки, понять, насколько она опасна. Может, хотел попросить ее о чем-то, хотя не думаю, что мое предположение обосно­ванно, более вероятно, он хотел заключить с ней какую-то сделку. Гость или просто вошел в комнату Салли, или постучал, и его впустили. Как видите, этот человек ничего не боялся. Салли была раздета и лежала в постели. Должно быть, уже дремала, но она отпила самую малость из кружки, и снот­ворное не подействовало, просто была слиш­ком усталой, чтобы думать о каких-то там тонкостях, да просто думать, что делает. Она даже не удосужилась встать с постели и надеть халат. Вы можете сделать вывод, учитывая особенности ее характера, о ко­торых мы сейчас услышали, что она вела себя так, потому что гость был мужчиной. Но эти доводы вряд ли стоит принимать во внимание.

Мы до сих пор не знаем, что произош­ло между Салли и гостем. Знаем только, что, когда гость ушел, закрыв за собой дверь, Салли была мертва. Если мы сойдемся на том, что это было непреднамеренное убий­ство, то можем предположить, что же слу­чилось. Теперь мы знаем, что Салли была замужем, любила своего мужа, ждала, когда он вернется и заберет ее из Мартингейла, ждала его со дня на день. Мы можем пред­положить, исходя из того, как она обра­щалась с Дереком Пулленом и как блюла тайну своего брака, что она черпала силы и радость в этой тайне. Пуллен сказал: «Она любила все держать в тайне». Женщина, с которой Салли работала, сказала мне: «Она была такой скрытной девчонкой. Проработала у меня три года, но я знала о ней под ко­нец ровно столько, сколько знала, когда она появилась у нас. Салли Джапп храни­ла молчание насчет своего замужества, даже когда ей очень трудно было. Конечно, ничего умного в этом не было. Муж был за тридевять земель, преуспевал. Фирма вряд ли отправила бы его домой. Фирме ни к чему было знать об этом браке. Если бы Салли сказала правду, кто-нибудь помог бы ей. Думаю, она хранила тайну частично для того, чтобы доказать свою верность и уме­ние держать слово, а частично потому, что такой уж она была – ореол тайны был для нее слишком притягателен. Благодаря ей она могла допекать дядю и тетку, которых не любила, и получала от этого удоволь­ствие. Благодаря ей она приобрела на семь месяцев прибежище. Ее муж сказал мне: „Салли всегда твердила: „Лучше всех уст­раиваются матери-одиночки“. Не думаю, чтобы кто-нибудь из присутствующих согла­сился со мной, но Салли Ритчи была убеж­дена, что мы живем в обществе, которое утешает себя, помогая с большей охотой заблудшим, попавшим в переплет, чем тем, кто действительно заслужил эту помощь, но судьба его неприметна; она смогла про­верить свою теорию на практике. Думаю, ей нравилось в приюте святой Марии. Ду­маю, она не теряла присутствия духа, теша себя мыслью, что она не такая, как все. Какой она, наверно, испытывала восторг, представляя себе удивленную мину мисс Лидделл, когда та узнает правду, и как она веселилась, изображая мужу своих подружек по приюту. Вроде того: «А теперь пусть Сал расскажет вам о том, как она была матерью-одиночкой“. Думаю также, что она наслаждалась властью и силой, которые ей давала ее тайна. Наслаждалась, видя ужас, который охватил Макси перед лицом опас­ности, – ведь только она одна знала, что опасность ложная.