Убийства на улице Морг. Сапфировый крест (сборник) - Честертон Гилберт Кийт (читать бесплатно полные книги TXT) 📗

Отец Браун помолчал, затем продолжил, мирно осматривая даль ничего не выражающими светло-серыми глазами.

– Я знал одного человека, – сказал он, – который сначала молился вместе со всеми, у алтаря, но потом полюбил молиться на высоких и уединенных местах, находил уголки и ниши в башне или на колокольне. И однажды в одном из этих головокружительных мест, с которых ему казалось, что мир, оставшийся внизу, крутится под ним, как колесо, разум его тоже пошел кругом, и он возомнил себя Богом. А потом, хоть он и был хорошим человеком, он совершил страшное преступление.

Лица Вилфреда не было видно, потому что он отвернулся, но костлявые руки его, которые вцепились в каменный парапет, стали белыми.

– Он решил, что имеет право судить людей и карать грешников. Если бы он преклонял колени внизу, вместе со всеми, подобная мысль никогда не пришла бы ему в голову. Но для него с высоты люди казались маленькими насекомыми. И среди них было одно особенно отталкивающее, которое копошилось прямо под ним… Наглое и ярко выделяющееся зеленой шляпой… ядовитое насекомое.

Из-за угла башни с карканьем вылетела стая грачей, но пока отец Браун не заговорил снова, больше не раздалось ни звука.

– Искушение его усилилось и тем, что в его руках находилась одна из самых страшных сил природы. Я говорю о гравитации, том безумном ускорении, с которым все, что рождено землей, устремляется обратно к ее сердцу, если его отпустить на высоте. Посмотрите! Видите, прямо под нами инспектор расхаживает по двору кузницы? Если я сейчас сброшу отсюда камешек гравия, когда он попадет в него, это уже будет настоящая каменная пуля. Если бы я сбросил молоток… пусть даже маленький…

Вилфред Боэн быстрым движением перебросил одну ногу через парапет, но отец Браун в ту же секунду ухватил его за воротник и оттянул обратно.

– Не через эту дверь, – мягко произнес он. – Этот путь ведет в преисподнюю.

Боэн прижался спиной к стене и уставился на него испуганными глазами.

– Откуда вы все знаете? – воскликнул он. – Вы что, дьявол?

– Я – человек, – с серьезным видом ответил отец Браун. – И поэтому все злые духи у меня в сердце. Послушайте, – немного помолчав, сказал он. – Я знаю, что вы сделали… По крайней мере, почти обо всем догадываюсь. Расставаясь с братом, вы были охвачены праведным гневом, и настолько, что даже схватили небольшой молоток, почувствовав неосознанное желание убить его и прервать поток грязи, извергающийся из его уст. Но в последнюю секунду вас охватил ужас, и, вместо того чтобы пустить молоток в ход, вы сунули его за пазуху и бросились в церковь. Вы неистово молились в разных местах: под витражом с ангелом, потом выше, а потом еще выше, откуда восточная шляпа полковника казалась похожей на спинку зеленого ползающего по двору жука. Потом что-то щелкнуло у вас в голове, и вы обрушили на него гром небесный.

Вилфред поднес к лицу ослабевшую руку и тихо спросил:

– Как вы узнали, что шляпа была похожа на зеленого жука?

– А, вы об этом, – по лицу Брауна скользнула тень улыбки. – Обычный здравый смысл. Но слушайте дальше. Я сказал, что мне все известно, но об этом больше не узнает никто. Я сохраню эту тайну, как тайну исповеди. Если вы спросите, почему я поступаю так, я отвечу, что на то есть много причин, и среди них к вам имеет отношение лишь одна. Я оставляю вам решать, как поступать дальше, потому что вы еще не испорчены окончательно, не превратились в обычного убийцу. Вы не стали перекладывать вину на кузнеца, когда появилась такая возможность, или на его жену, когда стало возможным это. Вы попытались приписать злодеяние умственно отсталому, поскольку знали, что он от этого не пострадает. Я ведь и занимаюсь своим делом, чтобы замечать подобные проблески в преступниках. А теперь давайте спустимся вниз и идите своей дорогой. Вы свободны, как ветер. Я сказал свое последнее слово.

Не произнеся больше ни слова, они спустились по винтовой лестнице и вышли на яркий свет рядом с кузницей. Вилфред осторожно отпер деревянную калитку, подошел к инспектору и сказал:

– Я хочу признаться. Брата убил я.

Честь Израэля Гау

Уже сгущался ненастный оливково-серебряный вечер, когда отец Браун, закутанный в серый шотландский плед, дошел до конца серой шотландской лощины и узрел удивительный замок Гленгайл. Он обрывал узкую горную долину, словно это был конец тупика, и казалось, что за ним уже ничего нет, что это и есть край света. Вздымающиеся ввысь крыши и крутые остроконечные башенки, выложенные иссиня-зеленым шифером в стиле французско-шотландских chateaux [77] напомнили англичанину зловещие островерхие колпаки сказочных колдуний, а сосновые леса, рассыпавшиеся вокруг круглых башен, показались ему такими же черными, как бесчисленные стаи воронов. Но не только пейзаж навевал ощущение дремлющей, почти спящей дьявольщины, над этим местом нависли мрачные тучи гордости, сумасшествия и загадочной скорби, которые над благородными шотландскими домами сгущаются сильнее, чем над остальными сынами человеческими. Ибо Шотландия отравлена двойной дозой яда, который зовется наследственностью – это чувство крови у аристократов и предчувствие Страшного суда у кальвинистов.

Священник, находившийся по делам в Глазго, выкроил день, чтобы встретиться со своим другом сыщиком-любителем Фламбо, который на пару с полицейским инспектором изучал обстоятельства жизни и смерти покойного графа Гленгайла. Эта загадочная личность была последним представителем древнего рода, безрассудная смелость, безумство и жестокая хитрость которого повергали в ужас даже мрачную шотландскую знать шестнадцатого века. Никто не уходил так глубоко в лабиринты честолюбия в анфиладах замка лжи, выстроенного вокруг Марии, королевы шотландцев, как Гленгайлы.

Стишок, издревле ходящий среди жителей окрестных деревень и ферм, ясно передает повод и исход их интриг:

За много веков у замка Гленгайл не было ни одного порядочного хозяина. С началом викторианской эпохи можно было надеяться, что чудачества наконец закончились. Однако последний из Гленгайлов не стал отходить от семейной традиции и сделал единственное, что ему оставалось. Он исчез. Я не имею в виду, что он уехал за границу. Если этот человек вообще существовал, то, судя по всему, он находился в замке. Однако, хоть имя его значилось в церковной метрической книге и большой красной книге пэров, никто и никогда его не видел.

Единственный человек, который мог его видеть, – это одинокий слуга в замке, который был чем-то средним между конюхом и садовником. Он был настолько глух, что люди более практичные считали его тугодумом, а люди более проницательные объявляли слабоумным. Молчаливый, высокий, сухой, рыжеволосый трудяга с бульдожьей челюстью и подбородком, но бледно-голубыми глазами был известен под именем Израэль Гау, и кроме него во всем опустевшем замке слуг не было. Впрочем, то старание, с которым он копал в огороде картошку, и тот факт, что на кухню он уходил всегда в одно и то же время, наводили людей на мысль о том, что он обслуживал хозяина, и что странный граф все еще скрывался в замке. Еще одним доказательством этому было то, что слуга постоянно уверял, что хозяина его нет дома. Как-то раз в замок вызвали настоятеля и священника пресвитерианской церкви (Гленгайлы были пресвитерианами). Там они обнаружили, что садовник, конюх и повар в одном лице сделался еще и гробовщиком. Своего родовитого хозяина он самостоятельно уложил в гроб и сам заколотил крышку. О том, какое значение было придано этому странному обстоятельству, было еще не совсем ясно, поскольку никто не занимался официальным расследованием до того, как Фламбо прибыл на север дня два или три назад. К этому времени тело лорда Гленгайла (если, конечно, там было тело) уже довольно долго пролежало в могиле на небольшом церковном кладбище на склоне холма.