В присутствии врага - Джордж Элизабет (версия книг .txt) 📗
— Нет? Не хотите посмотреть, как обернулось дело? — Линли бросил фотографии на стол. Они упали прямо перед Деборой. — Посмотрите. Возможно, захотите запомнить на тот случай, если придет охота убить еще какого-нибудь несмышленыша.
Дебора поднесла ко рту кулак, но не смогла подавить вскрика. Сент-Джеймс грубо оттащил ее от стола и обратился к Линли:
— Уходи отсюда, Томми.
— Так просто вы от меня не отвяжетесь.
— Томми! — Хелен протянула к нему руку.
— Я хочу знать то, что знаете вы, — сказал он Сент-Джеймсу. — Я хочу знать все до мельчайших подробностей, каждую деталь, и упаси тебя бог, Саймон, забыть хоть что-то.
Сент-Джеймс обнял жену и медленно произнес:
— Не сейчас. Я не шучу. Уйди.
— Не уйду, пока не получу того, за чем пришел.
— По-моему, ты только что это получил, — сказал Сент-Джеймс.
— Скажи ему, — попросила уткнувшаяся в плечо мужа Дебора. — Пожалуйста, Саймон. Скажи ему. Прошу тебя.
Линли наблюдал, как Сент-Джеймс тщательно взвешивает свое решение. Наконец он повернулся к Хелен:
— Уведи Дебору наверх.
— Пусть останется здесь, — сказал Линли.
— Хелен, — произнес Сент-Джеймс. Хелен колебалась одно мгновение.
— Идем со мной, Дебора, — сказала она и бросила в сторону Линли: — Или ты нас удержишь? Ты достаточно силен, чтобы это сделать, и я не удивлюсь, если ты не остановишься перед тем, чтобы ударить женщину. Поскольку ты, по-видимому, ни перед чем не останавливаешься.
Обняв Дебору за плечи, она прошла мимо него. Женщины поднялись по ступенькам и закрыли за собой дверь.
Сент-Джеймс рассматривал фотоснимки. Линли видел, как от сдерживаемого гнева ходят желваки у него на щеках. Вдалеке на улице залаяла собака, послышался окрик Коттера. Наконец Сент-Джеймс поднял глаза.
— Это совершенно непростительно, — сказал он. Хотя Линли понял, о чем говорит Сент-Джеймс,
он нарочно предпочел не понять.
— Согласен, — ровно проговорил он. — Это непростительно. А теперь расскажи мне все, что знаешь.
Они смотрели друг на друга, стоя по разные стороны кухонного стола. Во время затянувшейся паузы Линли задавался вопросом, собирается ли его друг поделиться информацией или замкнется в молчании. Прошло почти тридцать секунд, прежде чем Сент-Джеймс заговорил.
Он передавал события сжато, не поднимая глаз. Провел Линли через каждый день, прошедший с момента исчезновения Шарлотты Боуэн. Изложил факты. Перечислил свидетельства. Объяснил, какие он предпринял шаги и почему. И наконец, по-прежнему не отрывая взгляда от фотографий, сказал:
— Это все. Оставь нас, Томми.
Линли понял, что пора малость осадить.
— Саймон…
Но Сент-Джеймс прервал его.
— Уходи, — сказал он. Линли повиновался.
Дверь в кабинет была закрыта. Она была открыта, когда Дебора впустила его в дом, поэтому Линли понял, куда увела ее Хелен. Не постучав, он повернул дверную ручку.
Дебора сидела на тахте, обхватив руками живот и ссутулившись. Хелен сидела напротив нее на диване со стаканом в руках. Она уговаривала Дебору выпить еще, та отказывалась.
Линли окликнул Хелен, Дебора сразу же отвернулась. Хелен поставила стакан на столик рядом с тахтой, легонько дотронулась до колена Деборы и направилась к Линли. Она вышла вместе с ним в коридор и закрыла дверь.
— Я забылся, сожалею.
Она одарила его неприветливой улыбкой.
— Ничего ты не сожалеешь. Полагаю, ты доволен. Надеюсь, тебе удалось как следует сорвать свою злобу.
— Черт, Хелен, выслушай меня.
— Скажи мне вот что. Есть что-нибудь еще, за что ты хотел бы содрать с нас живьем кожу, прежде чем уйдешь? Потому что мне неприятно думать, что ты покинешь нас, не до конца удовлетворив свое желание осуждать, унижать и разглагольствовать.
— У тебя нет права сердиться, Хелен.
— Так же как у тебя нет права судить.
— Погиб человек.
— Мы в этом не виноваты. И я отказываюсь, Томми, отказываюсь склонять голову, падать на колени и умолять тебя о великодушном прощении. В данной ситуации я не сделала ничего плохого. М Саймон не сделал. И Дебора.
— Если не считать твоей лжи.
— Лжи?
— Ты могла сказать мне правду вечером в прошедшую среду. Я просил. Ты солгала.
Хелен взялась рукой за горло. В тусклом освещении коридора ее темные глаза стали еще темнее.
— Ах вот оно что, — проговорила она. — Ты гнусный мелкий лицемер. Не могу поверить… — Ее пальцы сжались в кулак. — Ведь дело не в Шарлотте Боуэн, да? К ней это не имеет никакого отношения. Ты явился сюда и фонтанировал, как прорвавшаяся канализационная труба, из-за меня. Потому что я решила оставить в своей жизни какой-то личный уголок. Потому что я не сообщила тебе то, о чем ты не имел права знать.
— Ты сошла с ума? Ребенок погиб… погиб, Хелен, и, полагаю, ты отдаешь себе отчет, что это означает… так о каких правах ты мне тут говоришь? Когда под угрозой жизнь, никто не имеет никаких прав, кроме человека, находящегося в опасности.
— И кроме тебя, — сказала она. — Кроме Томаса Линли. Кроме родившегося с серебряной ложкой во рту лорда Ашертона. Вот что тебя волнует: твои божественные права, и в данном конкретном случае — право знать. Но знать не о Шарлотте, потому что она всего лишь симптом. Она не болезнь.
— Не переноси это на нас.
— А мне и не надо переносить. Я и так все вижу.
— Да? Тогда можешь увидеть остальное. Если бы ты ввела меня в курс дела, девочка могла бы остаться в живых.
— Только потому, что я сказала бы тебе правду?
— Это послужило бы очень хорошим началом.
— Не обязательно.
— Это была единственная возможность спасти ей жизнь.
— Неужели? — Хелен отступила, глядя на Линли с выражением, которое он мог определить только как глубоко сочувствующее. — Для тебя это будет тяжелым ударом, Томми, — сказала она, — и мне тяжело приносить тебе эту весть, но ты не всемогущ. И, несмотря на твои поползновения играть эту роль, ты не бог. А теперь, прошу меня простить, мне нужно взглянуть, как там Дебора. — Она взялась за дверную ручку.
— Мы не закончили, — сказал Линли.
— Ты, возможно, нет, — ответила Хелен, — а я закончила. Полностью.
И она оставила его перед темными панелями двери. Он уставился на них, пытаясь совладать с нарастающим желанием пнуть деревянную обшивку или ткнуть кулаком в стену или оконное стекло, чтобы испытать боль в той же мере, в какой иi причинить ее.
Линли заставил себя отойти от кабинета и направиться к выходу. На крыльце он заставил себя перевести дух.
Он почти слышал, как бы оценила его беседу сержант Хейверс: отличная работа, инспектор. Я даже кое-что записала. Обвинил, оскорбил и всех против себя настроил. Блестящий способ обеспечить их сотрудничество.
Но что еще он должен был сделать? Поздравить с неумелым вмешательством? Вежливо проинформировать о кончине ребенка? И даже использовать это глупое, безобидное слово — кончина, — лишь бы они не почувствовали того, что очень хорошо должны были прочувствовать в тот момент: ответственности?
Они сделали все, что было в их силах, возразила бы Хейверс. Вы слышали отчет Саймона. Они проработали каждую ниточку. Проследили все передвижения девочки в среду. Прошли с ее фотографией по всему району Мзрилебон. Поговорили с людьми, которые последними видели девочку. Что еще сделали бы вы, инспектор?
На каждого завел бы досье. Поставил бы на прослушивание телефоны. Направил бы в Мэрилебон дюжину констеблей в штатском. Поместил бы фотографию девочки в теленовостях. Передал бы ее имя и описание в общенациональную полицейскую базу данных. И это только для начала.
А если бы родители не захотели этого начала? — спросила бы Хейверс. Что тогда, инспектор? Что бы вы сделали, если бы они связали вам руки, как связали Саймону?
Но они не смогли бы связать руки Линли. Человек не звонит в полицию и не сообщает о преступлении, чтобы затем определять, каким образом полиция будет его расследовать. Уж это-то Сент-Джеймс знает, даже если Хелен и Дебора не в курсе. В их власти было перевести расследование на другой уровень. И все они это знали.
