Узник опала - Мейсон Альфред (книги полностью бесплатно .txt) 📗

Но я не собиралась попадаться в ловушку. Если бы я сказала ему это, то… как бы лучше выразиться?., установила бы между нами какие-то отношения и даже стала в какой-то мере ему обязанной. Он мог бы заявить: «Когда вы велели мне пожертвовать собой, я подчинился. А теперь, когда я прошу о мелочи, вы мне отказываете». Поэтому я быстро ответила: «У меня нет ни малейшего желания вмешиваться, а вы и так слишком часто со мной танцевали. Терпеть не могу бросаться в глаза. Доброй ночи!»

Я подошла к Дайане и сказала ей, что устала и хочу лечь. Несколько секунд она недоуменно смотрела на меня, словно не понимая, кто я и откуда взялась. Потом ее лицо прояснилась, и она ответила: «Я поднимусь с тобой, Джойс, и посмотрю, есть ли у тебя все необходимое. Очень рада, что ты смогла выкроить время и навестить меня здесь».

Дайана взяла меня под руку, а Робин Уэбстер, стоящий рядом и, несомненно, опасающийся, что я его выдам, обратился ко мне слащавым голосом опереточного любовника: «Но ведь вы вернетесь? Я буду ждать вас здесь. Это чудесный вальс. Штраус написал его для вас и меня!»

Проводив меня в мою комнату, Дайана окинула ее беглым взглядом, сказала: «Да, я вижу, что у тебя все есть», и в следующую минуту побежала вниз.

Я действительно устала и, будучи здоровой девушкой, должна была бы сразу же заснуть и проснуться только утром, когда Марианна принесет мне кофе. Но я прибыла в Шато-Сювлак с определенной целью, и то, что я увидела вечером, не принесло мне облегчения – напротив. Дайана была не похожа на себя, мосье де Мирандоль не вызывал симпатии, а Робин Уэбстер был просто невыносим. У меня создалось впечатление, что против Дайаны что-то планировалось и мое присутствие мешало этому плану.

Очевидно, я заснула, размышляя об этих проблемах, но спала так беспокойно, что меня разбудило бормотанье голосов под окном. Луна уже взошла, и в комнате было так светло, что я могла посмотреть на часы, не зажигая ночник. Было начало первого. Граммофон уже выключили, и я не слышала никаких звуков, кроме шепота и бормотанья на террасе, причем, если кто-то чуть повышал голос, тут же раздавалось: «Ш-ш!» Потом я услышала свое имя.

«Она пробудет здесь две недели и прямо отсюда отправится в Америку».

Я не могла не узнать высокий тонкий голос мосье де Мирандоля, как и четкое произношение Робина Уэбстера, который ответил: «Ее уберут с пути. Дайана специально поместила ее в комнату наверху». И сразу же послышалось очередное «ш-ш!».

Я села в кровати. Уберут с пути? С какого именно? Я напрягла слух, но голоса звучали тихо, и, кроме «ш-ш!», я ничего не могла разобрать.

Больше я не могла этого выносить. Не думая о хороших манерах, я соскользнула с кровати, подползла на четвереньках к окну, осторожно приподняла голову и посмотрела вниз. На краю террасы, не совсем под моим окном, а чуть правее, напротив окна гостиной, стояли в лунном свете три человека – мосье де Мирандоль, Робин Уэбстер и Эвелин Девениш. Хотя граммофон уже смолк, в гостиной еще горел свет, и Эвелин внимательно наблюдала за ее открытой дверью. Она стояла спиной к саду и время от времени издавала предупреждающее шипение. К счастью, мое окно ее не интересовало. В гостиной время от времени кто-то подходил к стеклянной двери, а я, несомненно, считалась крепко спящей.

«В среду или в пятницу, – сказал Робин Уэбстер. – Чем скорее, тем лучше».

«Тогда в среду через две недели, – отозвался мосье де Мирандоль. – Понадобится время, чтобы дать знать нужным людям. К этому сроку я сумею все устроить».

Но его голос звучал неуверенно. Для меня было очевидно, что мосье де Мирандоль встревожен. Дело, в чем бы оно ни заключалось, получило слишком большую огласку, а это было опасно. Люди, прослышавшие об этом, могли настаивать на своем участии. Де Мирандоль упрекал Эвелин Девениш, что она чересчур много болтала в Бордо и что какая-то «affreuse» [78] женщина навязала ей себя буквально силой. Эвелин оправдывалась. Я услышала фамилию Коризо – тогда де Мирандоль пожал плечами с видом светского льва и четко произнес своим писклявым голосом: «А, Жанна Коризо! Это другое дело – не возражаю. Но старуха!»

«Ведь все будут замаскированы», – настаивала Эвелин.

«Кроме меня», – сказал Робин Уэбстер.

«И меня, поскольку использован мой дом», – подхватил де Мирандоль.

«Ш-ш! Она идет!» – зашипела Эвелин Девениш.

«Тогда я ухожу, – заявил Робин Уэбстер. – Доброй ночи».

У меня создалось впечатление, что он ухватился за предлог, чтобы улизнуть. Когда Робин повернулся и зашагал по террасе в сторону рощи и своего шале, прозвучала фраза, которая все мне объяснила. Я могла бы сотню лет слушать намеки и никогда не добраться до истины. А теперь она вспыхнула у меня перед глазами таким ужасным, слепящим пламенем, что я сползла на пол и забилась в угол.

«Доброй ночи, дружище Гибур», – с писклявым смешком отозвался де Мирандоль. Робин Уэбстер тихо засмеялся, обернувшись – его лицо, освещенное луной, внезапно приобрело хитрое выражение. «Пожалуйста, тише!» – шепотом взмолилась Эвелин Девениш и впервые посмотрела вверх, на мое окно. Тогда я испугалась и соскользнула на пол, молясь, чтобы она меня не увидела. Я утешала себя мыслью, что в любом случае она должна быть уверена, что я ничего не поняла из слов де Мирандоля.

Эвелин не знала, что я работала в большой библиотеке и что мой раздел алфавита начинался с М и оканчивался О. На букву О начиналось слово «оккультизм», поэтому я обладала кое-какими знаниями об этом предмете. «Доброй ночи, дружище Гибур», – сказал мосье де Мирандоль, а Робин Уэбстер засмеялся в ответ. Очевидно, это имя было каким-то образом связано с предприятием, намеченным на будущую среду. Но в историю вошел только один Гибур – бесчестный аббат, служивший черные мессы. Мосье де Мирандоль упомянул среду или пятницу – именно эти два дня обычно отводились для нечестивых церемоний. Теперь я знала секрет Дайаны, причину ее задумчивости и равнодушия, а также моих предчувствий. Тривиальные фразы ее писем доносили до меня сообщения из иного мира, на краю которого стояла, трепеща, ее душа.

Снова осторожно подняв голову, я увидела, что Дайана присоединилась к мосье де Мирандолю и Эвелин и что Робин Уэбстер исчез среди деревьев. Все трое говорили открыто, а через несколько минут вернулись в дом. Я услышала, как закрылась стеклянная дверь, и увидела, как погас желтый свет, падавший из гостиной на пол террасы. Теперь дом и сад освещала только луна. Лишь между ветвями деревьев у аллеи проникал луч света из верхнего окна шале Робина Уэбстера.

Джойс Уиппл опускала в своем повествовании обычные развлечения, которым предавалась днями и вечерами маленькая группа в Шато-Сювлак. Ее полностью игнорировали Эвелин Девениш и мосье де Мирандоль, постоянно торчавший в доме. Робин Уэбстер, напротив, все больше досаждал ей своим вниманием, а старая миссис Тэсборо наслаждалась недавно обретенной властью. Каждый вечер несколько соседей приходили обедать и танцевать в Шато-Сювлак, а один-два раза аббат Форьель играл здесь в вист. Что касается Дайаны, то она держалась особняком, предаваясь своим мечтам. Даже домашняя прислуга стала ей безразлична, гостям она тоже уделяла мало внимания, и таким образом у Джойс, естественно, вошло в привычку готовить коктейли и подавать напитки перед тем, как группа расходилась.

На третий вечер пребывания Джойс в Шато-Сювлак произошли два маленьких, но важных инцидента. Она неохотно танцевала с Робином Уэбстером, который подвел ее к краю террасы, подальше от других.

«Так больше не может продолжаться, – сказал он, внезапно остановившись. – Вы должны спуститься в сад и поговорить со мной». Робин отодвинул ее от себя и снова окинул ее с головы до ног таким жадным взглядом, что она почувствовала себя обесчещенной. «Хорошо», – ответила Джойс, освободив руки, и направилась вместе с ним в сад.

– Это было ужасно, – сказала она, – но я боялась, что он устроит при гостях какую-нибудь ужасную сцену, из-за которой мне придется покинуть Сювлак. Мы пошли через лужайку к изгороди, которая отделяет сад от болотистого участка у реки.