Смерть под парусом - Сноу Чарльз Перси (книги хорошего качества TXT) 📗
Глава девятнадцатая
Финбоу не торопится с объяснением
Финбоу стремительно вышел из комнаты, и мы услышали, как он позвал миссис Тафтс. Я прислушался: он говорил приглушённым голосом, торопливо, и разобрать, что именно, мне не удалось. Миссис Тафтс повторяла покорно: «Да, сэр. Слушаюсь, сэр». Это её необычное смирение удивило меня. Они вернулись в комнату вдвоём. Экономка бросила на нас беглый взгляд и тут же вышла. Финбоу откинулся на спинку стула.
— Прости меня, Иен, за всё, что тебе пришлось пережить сегодня. Но другого выхода не было, — сказал он сочувственно.
— Что ты имеешь в виду?.. — спросил я растерянно.
— Я вынужден был делать вид, что подозреваю Эвис, — ответил он.
Словно сквозь сон, я увидел, как при этих словах Эвис всем телом подалась вперёд. Все остальные тоже насторожились.
— В чём дело? — нетерпеливо спросила Тони.
— Дело в том, — ответил Финбоу, — что Роджера убил Кристофер.
Я опешил от изумления.
— Но… прошлой ночью… — пробормотал я бессвязно. — Ты говорил, что это не он… что нет причины… почему же ты мне не сказал тогда?
— Кристофер?! — крикнул Филипп. — Но ведь Роджер покончил с собой!
Уильям и Тони ахнули.
Эвис сидела, оцепенев. Коротко и ясно, в нескольких словах, Финбоу изложил ход своих мыслей, который привёл его к выводу, что самоубийство исключено, — по сути, это было то же самое, что я слышал от него в Горнинге. Потом, глядя на меня, он пояснил:
— Когда я сказал тебе, что Кристофер вне подозрений, я сам верил, что это именно так. Однако на следующую ночь в мою душу снова закралось подозрение. До того у меня не было от тебя секретов, Иен: тебе были известны все мои мысли и все факты, которыми я располагал. Все перипетии дела, все мои размышления и догадки были в твоих руках. Но как только мои подозрения снова пали на Кристофера, я перестал посвящать тебя во всё. Почему — ты сейчас увидишь, я объясню тебе природу этого убийства.
— Каким же ослом я, должно быть, выглядел, — пробормотал я. Постепенно ко мне возвращалось блаженное ощущение покоя: наконец-то я был уверен, что Эвис в безопасности и теперь ей ничто не угрожает!
— Да, — подтвердил Финбоу, — порядочным. Но у тебя, по-моему, есть оправдание — было почти невозможно угадать, что дало мне первый толчок к раскрытию дела…
— Интересно, что? — нетерпеливо спросил Уильям.
— Алоиз Беррелл, — ответил Финбоу и улыбнулся.
— Его высокопарные проповеди? — спросила Тони.
— Нет, его поведение. Вчера вечером, перед тем как вы с Филиппом сбежали, — Финбоу рассмеялся, — на моторке прибыл Беррелл, чтобы учинить вам ещё один допрос. Я наблюдал за ним и пришёл к выводу, что он — я, помнится, ещё сказал об этом Иену — виртуозно владеет рулём, просто трюкач!
— Но какое это имеет отношение к делу? — удивился Филипп.
Все сгорали от нетерпения.
А Финбоу спокойно и размеренно — можно подумать, что он читал доклад в литературном обществе, — продолжал:
— Наше несчастье в том, что мы зачастую слишком поверхностно судим о людях. И любим приклеивать ярлыки. А уж когда ярлык приклеен, мы считаем, что носитель оного обязан во что бы то ни стало оправдать наши ожидания. В литературе это явление называется традицией английского романа. А в жизни это выглядит так: с самого начала мы все принимали Беррелла за шута горохового, который только и способен, что паясничать и выкидывать всякие фортели. Вспомните, как Кристофер, Уильям и Иен свалились в воду, когда Беррелл обогнал их лодку в то первое утро. Так вот, перевернуть лодку с людьми — это, по нашему мнению, вполне в стиле Беррелла. Мы — хотя всего пять минут назад познакомились с ним — ничего другого от него и не ждали.
Я мысленно признался себе, что именно это я подумал в то утро.
— Но это совсем не в его духе, — продолжал Финбоу. — Беррелл во многом действительно фигляр, он, например, способен выйти из себя, увидев Тони в прозрачной пижаме, — как все пуритане, он человек ограниченный. Но это не мешает ему быть очень сообразительным и обладать мгновенной реакцией. Если он попадёт в хорошие руки, из него выйдет отменный работник. Словом, Беррелл — человек, отлично справляющийся с делами, не требующими большого ума, но требующими быстрой реакции, как, например, при управлении моторной лодкой. Если бы вы выработали у себя привычку думать о человеке как о существе более сложном, чем герой английского романа девятнадцатого века, то вы бы увидели, что опрокинуть лодку по неловкости так же мало похоже на Беррелла, как… скажем, на Иена или на меня.
— Ну, допустим, — вставил Уильям.
— С другой стороны, — сказал Финбоу, — Кристофер — хороший гребец. Поэтому трудно представить себе, чтобы тот или другой опрокинул лодку случайно. Когда я наблюдал, как Беррелл управляет моторкой, мне пришла в голову мысль, что эпизод с перевернувшейся лодкой был, скорее всего, инсценирован умышленно… Кристофером.
— Но зачем? — перебил Уильям. — Ведь он не сумасшедший.
— А у меня в результате этого, — продолжал Финбоу, — снова всплыли пять вопросов, которые я поставил себе в день убийства. В этих вопросах, с моей точки зрения, заключалось всё существо дела. Вот они. — И он показал листок бумаги, на котором делал свои заметки в то первое утро, когда мы сидели в саду.
— На пятый вопрос — какие чувства скрываются за внешним спокойствием Уильяма — я уже давно дал ответ, — объяснил он. — Как-нибудь я расскажу вам об этом, Уильям. Сейчас могу сказать одно: будь я на вашем месте, я бы не ставил свою судьбу в такую зависимость от Роджера. Вопрос четвёртый — почему Филипп и Тони так демонстративно ищут общества друг друга после убийства — в целом не представлял больших трудностей. Я твёрдо знал, что Филипп вне подозрений, а поведение Тони продиктовано какими-то осложнениями в их взаимоотношениях, это почти не вызывало у меня сомнений. — Он поднял глаза и улыбнулся им обоим. — Не обижайтесь, что я говорю о вас, как о подопытных кроликах. Но могло оказаться так, что странное поведение Тони трудно было бы объяснить одними сердечными переживаниями; однако тут нас выручил случай: мы с Иеном стали невольными свидетелями разговора между Тони и Филиппом в лодке на озере. Глаза Тони гневно сверкнули.
— Значит, вы подслушивали? — возмутилась она. — Что же именно вы услышали?
— Достаточно, чтобы быть более или менее уверенным, что для вас предпочтительнее видеть Роджера живым, чем мёртвым, — ответил он. — Если вы желаете, чтобы я подробно проанализировал ваше отношение к Роджеру, я не премину сделать это как-нибудь в другой раз, с глазу на глаз.
На лице Уильяма было написано полнейшее недоумение.
— Погоди, но ведь Тони же не знала Роджера раньше! — воскликнул он.
Та пропустила его вопрос мимо ушей и продолжала возбуждённо наседать на Финбоу:
— Что ещё вы знаете обо мне?
— Довольно много, — улыбнулся Финбоу. — Вполне достаточно, чтобы у меня были основания держать язык за зубами… и чтобы проникнуться к вам ещё большей симпатией.
К этому времени ко мне окончательно вернулась трезвость мышления. Я заметил, что Тони была так поглощена своим романом с Филиппом, что её чувства заглушили в ней всякие другие эмоции, даже убийство Роджера оставило её безразличной. И для самого Филиппа, который с тревогой следил за допросом, который Тони учинила моему другу, всё, что касалось его невесты, было во сто крат важнее, чем раскрытие преступления Кристофера. Такова уж человеческая природа… и это, должно быть, в порядке вещей.
— В тот день к полуночи мои сомнения по поводу четвёртого и пятого вопросов были рассеяны, — продолжал свой рассказ Финбоу. — Правда, это ещё не привело к раскрытию преступления, но всё-таки сузило круг проблем… а кроме того, позволило мне увидеть Роджера в истинном свете. В то время как Иен вёз меня по реке домой, я начал постепенно понимать, какой ответ можно было бы дать на третий вопрос: почему Эвис и Кристофер избегают друг друга после убийства? Он долго не давал мне покоя. Некоторое время я пытался объяснить охлаждение, наступившее между Эвис и Кристофером, сложными душевными переживаниями: Эвис, возможно, любила Роджера и теперь, после его смерти, оставалась ему верна и поэтому не подпускала к себе Кристофера… Но скоро я понял, что это не так.
