Лицо во мраке. Этюд в багровых тонах - Уоллес Эдгар Ричард Горацио (читать книги онлайн .txt) 📗

Шли недели, и мой интерес к этому человеку вместе с намерением разобраться в его целях и взглядах на жизнь постепенно становились глубже и острее. Даже внешний вид Холмса способен был привлечь внимание случайного наблюдателя. Росту в нем было более шести футов, а благодаря необычайной поджарости он казался и того выше. Взгляд у него был острый, пронизывающий, кроме тех периодов оцепенения, о которых я уже упоминал. Узкий ястребиный нос придавал его лицу оттенок настороженности и решительности. К тому же у Холмса был квадратный выступающий подбородок, характерный для людей уверенных в себе и энергичных. Руки Шерлока Холмса постоянно были в чернильных пятнах и следах от химикатов, но, несмотря на это, он обладал необычайной точностью движений, в чем я не раз имел возможность убедиться, наблюдая за тем, как он управляется со своими хрупкими алхимическими приборами.

Меня, вероятно, можно посчитать докучливым любителем совать нос в чужие дела, если я признаюсь, какой интерес вызвал у меня этот человек и как часто я пытался пробиться сквозь стену молчаливой замкнутости, которой Холмс окружил все, что касалось его самого. Но, прежде чем читатель вынесет мне приговор, я хочу напомнить, какой бесцельной была моя жизнь и сколь мало меня окружало такого, на что я мог бы обратить свое внимание. Здоровье не позволяло мне выходить на улицу, кроме тех дней, когда погода была исключительно благоприятной, к тому же у меня не было друзей, которые навещали бы меня и нарушали однообразие моего существования. В данных обстоятельствах я по-настоящему обрадовался тайне, которая ореолом окружала моего соседа, и проводил значительную часть своего времени в попытках разгадать ее.

Медицину Холмс не изучал. Как-то раз он сам в ответ на мой прямой вопрос подтвердил предположение Стэмфорда относительного этого пункта. Никаких книг, которые обычно штудируют желающие получить ученую степень в науке или какой-либо другой области, в его руках я не видел. Но в то же время его интерес к определенным дисциплинам был очевиден, хотя кое в чем познания Холмса были поразительно узки и ограниченны. Нет сомнения, что никто не стал бы так отдаваться работе или добиваться такой скрупулезной точности в деталях, если бы перед ним не стояла определенная цель. Те, кто занимается чтением бессистемно, редко отличаются особым вниманием к малозначительным деталям прочитанного. Никто не забивает себе голову мелочами, если на то нет серьезных оснований.

Невежество Холмса было так же примечательно, как и его эрудиция. О современной литературе, философии и политике он не знал ровным счетом ничего. Однажды, когда я процитировал Томаса Карлейля, Шерлок Холмс с самым простодушным видом поинтересовался, кто это такой и чем он известен. Впрочем, мое изумление достигло предела, когда я случайно узнал, что мой сосед не знаком с теорией Коперника и строением Солнечной системы. Я просто не мог взять в толк, как это образованный человек девятнадцатого века может не знать, что Земля вращается вокруг Солнца.

– Вы, кажется, удивлены, – улыбнулся Холмс, видя мое изумление. – Теперь, когда вы мне об этом сообщили, я постараюсь как можно быстрее это забыть.

– Забыть?

– Видите ли, – пояснил он, – я считаю, что мозг человека изначально чем-то похож на маленький пустой чердак, и вы сами должны выбирать, чем его заполнить. Дурак тащит в него все, что попадается ему на глаза, и в результате знания, которые могут оказаться полезными, теряются среди ненужного хлама. В лучшем случае, чтобы до них добраться, приходится разгрести целую кучу мусора. Человек вдумчивый очень внимательно выбирает то, что поместить на своем чердаке. Там у него хранятся только те инструменты, которые необходимы ему для работы, но их у него много, и все они содержатся в идеальном порядке. Неправильно думать, что стенки этой небольшой комнатки эластичны и могут расширяться до любых размеров. Рано или поздно наступает такой момент, когда для того, чтобы запомнить что-то новое, приходится забыть кое-что из того, что вы знали раньше. Поэтому чрезвычайно важно не забивать память ненужными знаниями, которые мешают сохранять необходимые.

– Но это же Солнечная система! – не унимался я.

– Что Солнечная система? – нетерпеливо оборвал меня Холмс. – Вы говорите, что мы вращаемся вокруг Солнца. Если бы мы вращались вокруг Луны, для меня и моей работы это точно так же не имело бы никакого значения.

Я уже хотел спросить, что это у него за работа такая, но что-то подсказало мне, что в данную минуту этот вопрос был бы не к месту. Позже я обдумал этот короткий разговор и сделал кое-какие выводы. Холмс сказал, что ему не нужны знания, не относящиеся к его работе. Следовательно, все имеющиеся у него знания ему необходимы. Я перечислил в уме все известные мне темы, в которых у него были самые глубокие познания. Я даже взялся за карандаш и принялся составлять список. Закончив, я не смог удержаться от улыбки. Вот как выглядел сей документ:

Перечитав составленный список, я в отчаянии швырнул его в камин.

«Если бы только, сопоставив все эти сведения, я разобрался, что движет этим парнем, я смог бы понять род занятий, для которых нужен именно такой набор познаний и навыков, – подумал я. – Нет, пожалуй, это слишком сложно. Можно даже не браться».

Вижу, что я упомянул об умении Холмса играть на скрипке. Действительно, с этим инструментом он управлялся превосходно, но его странности проявлялись даже здесь. То, что он мог сыграть даже довольно сложные партии, было мне хорошо известно: однажды по моей просьбе Холмс исполнил «Песни» Мендельсона и кое-что еще из любимых мною вещей, но, оставаясь один, он редко музицировал и вообще извлекал из скрипки звуки похожие на музыку. По вечерам, откинувшись на спинку кресла, Шерлок Холмс закрывал глаза и начинал монотонно водить смычком по струнам, положив скрипку поперек колена. Иногда у него получались довольно громкие и заунывные звуки. Иногда – яркие и веселые. Нет сомнения в том, что они отражали его мысли, но помогала ли музыка мыслительному процессу, или же Холмс играл просто потому, что у него возникало такое желание, я был не в силах понять. Я мог бы потребовать прекратить это издевательство над инструментом, если бы мой сосед каждый раз не заканчивал свои соло быстрым попурри из моих любимых произведений, очевидно, в качестве небольшой компенсации за испытание моего терпения.

Первую неделю или около того у нас не было посетителей, и я уже начал подумывать, что мой сосед такой же нелюдим, как и я, но потом выяснилось, что у него довольно много знакомых, причем из самых разных слоев общества. Среди них был один невысокий парень с крысиным лицом землистого цвета и маленькими черными глазками, которого мне представили как мистера Лестрейда. В течение одной недели он побывал у нас три или четыре раза. Однажды утром к нам зашла девушка, одетая по последней моде. Она провела в нашей квартире около получаса или даже больше. В тот же день, только чуть позже, к нам наведался седовласый джентльмен весьма потертого вида, похожий на еврея – уличного торговца. Мне показалось, что он был крайне возбужден. Следом за ним явилась пожилая женщина в стоптанных башмаках. Был случай, когда мой сосед долго беседовал с совершенно седым гостем, а в другой раз – с вокзальным грузчиком в вельветиновой форме. Кто бы из этой пестрой компании ни появлялся в нашем доме, Шерлок Холмс неизменно просил меня оставить его наедине с посетителем в гостиной, и мне приходилось уходить в свою комнату. Впрочем, мой сосед всегда извинялся за причиненные мне неудобства.