Занавес опускается - Марш Найо (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
Такова нынешняя обстановка в Анкретоне. Кое-что я узнал, когда бывал там сам, многое мне рассказал Томас – он, как ты убедишься, парень разговорчивый, и скрытность не относится к числу его пороков.
Вот, примерно так, дорогая Агата, я начал бы задуманный роман, но приступить к нему не осмеливаюсь. И еще: насколько я понимаю, ты будешь писать сэра Генри в образе Макбета. Дочка Полины, знаменитая Панталоша, сейчас тоже находится в Анкретоне, так что у тебя под рукой будет заодно прекрасный типаж и для образа Кровавого младенца, можешь не сомневаться».
III
Дочитав, Агата вложила странички назад в конверт, на котором крупными буквами было написано ее имя. Следивший за ней молодой человек тотчас впился глазами в конверт. Она перевернула его надписью вниз. Журнал у молодого человека сполз с колен и висел, раскрытый на середине. Агата с досадой увидела там собственную фотографию.
Вон оно что. Он ее узнал. Наверно, от нечего делать малюет какие-нибудь акварельки, решила она. По его виду похоже. Если до Анкретон-Холта все выйдут и мы останемся в вагоне одни, он обязательно полезет знакомиться, и поездка будет испорчена. Вот черт!
За окном городские окраины сменились стремительно разматывающимся гобеленом на сельские темы: живые изгороди, кривые овраги, нагие деревья. Агата с удовольствием любовалась пейзажем. Теперь, когда она позволила задурить себе голову и согласилась взяться за портрет, в душе у нее воцарилось некое равновесие. Ей было радостно сознавать, что муж скоро вернется. Мучившие ее сомнения отступили, она больше не боялась, что трехлетняя разлука воздвигнет барьер между ней и Рори. Комиссар Скотленд-Ярда обещал, что за два дня до приезда Родерика ей об этом сообщат; ну а пока поезд вез ее в Анкретон, где она будет работать среди незнакомых, но по крайней мере занятных людей. «Хорошо бы, их семейные коллизии не мешали старику позировать, – подумала она. – Иначе будет паршиво».
Поезд подъезжал к узловой станции, все пассажиры, за исключением сидевшего на чемодане молодого человека, начали собирать вещи. Именно этого она и боялась. Достав корзинку с бутербродами, Агата открыла прихваченную из дома книгу. «Если я буду при нем есть и читать, он вряд ли пристанет», – решила она и вспомнила, как сурово порицал Мопассан людей, которые едят в поездах.
Колеса опять застучали. Агата жевала бутерброд и читала «Макбета». Первые же строки воскресили в ее памяти всю пьесу, а ведь она думала, что совсем ее не помнит, – так одно, самое первое слово, произнесенное старым другом после долгой разлуки, мгновенно помогает нам вспомнить знакомые интонации и догадаться, что мы услышим дальше.
– Ради бога, простите, что я вас отвлекаю, – раздался рядом высокий тенорок, – но я всю жизнь мечтал с вами поговорить, а тут такая, ну просто ва-а-лшебная возможность.
Молодой человек успел соскользнуть с чемодана на скамейку и сейчас сидел напротив Агаты. Томно склонив голову к плечу, он улыбнулся.
– Умоляю, не думайте, что мною движут какие-либо опасные намерения. Вам не придется дергать за стоп-кран, уверяю вас.
– Ни минуты не сомневаюсь, – сказала Агата.
– Ведь вы Агата Трои, да? – суетливо продолжал он. – Не мог же я настолько ошибиться. Но какое, право, потрясающее совпадение! Сижу я себе на чемодане, читаю журнальчик и вдруг – надо же! – вижу эту вашу абсолютно ска-а-зочную фотографию. А рядом вы сами. Это же чудо! Если у меня вначале и были какие-то, совсем микроскопические сомнения, они развеялись, едва я увидел, что вы читаете этот жуткий опус.
Агата оторвалась от книги и подняла на него глаза.
– Вы про «Макбета»? Боюсь, я не совсем вас понимаю.
– Но ведь все сходится, – пробормотал он. – Ах да, конечно, я вам еще не представился. Седрик Анкред.
– Вот как, – помолчав, сказала она. – Начинаю понимать.
– Ну и наконец, в довершение,– ваше имя на конверте! Я, наверно, очень нахально на вас пялился, да? Но мне даже не верится, что вы будете писать портрет нашего Старца во всех его перьях и блестках! Костюм у него – просто ужас какой-то, вы представить себе не можете! А этот его чепчик!.. Будто из железа скроен. Старец – мой дедуся. Я сын Миллеман Анкред. А моего отца звали – только никому не рассказывайте – Генри Ирвинг Анкред. Представляете?!
Не зная, что сказать в ответ на этот монолог, Агата откусила кусок бутерброда.
– Так что, понимаете, я обязан был вам представиться, – продолжал он тоном, который Агата про себя определила как «игриво-обворожительный». – От ваших картин я просто умираю! Когда я понял, что смогу с вами познакомиться, то весь прямо затрепетал.
– Откуда вы узнали, что я буду писать сэра Генри? – спросила Агата.
– Вчера вечером я звонил дяде Томасу, и он мне рассказал. Понимаете, мне велели явиться пред очи Старца в Анкретон, а это выше моих сил, и я хотел отказаться, но тут, конечно, поменял все свои планы. Видите ли, – Седрик произнес это с такой ребячливой непосредственностью, что Агату передернуло, – дело в том, что я и сам немножко рисую. Я художник-модельер в фирме «Понт-э-Сье». Сейчас, конечно, вокруг сплошной аскетизм и занудство, но мы в нашей фирме потихоньку выкарабкиваемся из этой скуки.
Агата внимательно оглядела его: серебристо-зеленый костюм, бледно-зеленая рубашка, темно-зеленый пуловер и оранжевый галстук. Глаза у него были довольно маленькие, подбородок – мягкий и круглый, с ямочкой посредине.
– Осмелюсь сказать несколько слов о ваших работах, – продолжал щебетать он. – В них есть одна безумно импонирующая мне черта. Как бы точнее выразиться… У вас рисунок согласуется с предметом. В том смысле, что художественное решение выбирается не произвольно, не в отрыве от изображаемого предмета, а, наоборот, неизбежно вытекает из его сути. Оттого-то ваши картины всегда так гармоничны. Может, я говорю чепуху?
Нет, кое в чем он был прав, и Агата неохотно это подтвердила. Но она не любила обсуждать свои работы с посторонними. На минуту замолчав, Седрик пристально поглядел на нее. У Агаты возникло неприятное чувство, что он догадался о впечатлении, которое произвел. Следующий его ход был полной неожиданностью.
Пробежав пальцами по волосам – они у него были светлые, волнистые и на вид чуть влажные, – он вдруг воскликнул:
– Боже мой! Ах, эти люди! Только послушать, что они иногда говорят! Пробиться бы сквозь эту трясину, как пробились вы! Боже мой! Ну почему жизнь такая непроглядная мерзость?
«Господи помилуй!» – взмолилась про себя Агата и захлопнула корзинку с бутербродами. Седрик смотрел на нее в упор. Похоже, он ждал ответа.
– Я не берусь судить о жизни столь обобщенно, – сказала она.
– Да-да. – Он глубокомысленно закивал. – Конечно. Я с вами согласен. Вы совершенно правы, разумеется.
Агата украдкой посмотрела на часы. «До Анкретона еще целых полчаса, – подумала она, – но он все равно едет туда же».
– Я вам надоел, – громко заявил Седрик. – Нет-нет, не отрицайте! О боже! Я вам надоел. Тю!
– Я не умею поддерживать подобные разговоры, только и всего.
Седрик снова закивал.
– Вы читали, а я вас оторвал, – сказал он. – Отрывать людей от чтения нельзя ни в коем случае. Это преступление против Святого духа.
– Что за чушь! – не выдержала Агата. Седрик мрачно засмеялся.
– Продолжайте! – воскликнул он. – Прошу вас. Читайте же дальше. На мой взгляд, это чудовищно плохая пьеса, но раз уж вы начали, то читайте дальше.
Ей было трудно читать, сознавая, что Седрик сидит напротив и, сложив руки на груди, наблюдает за ней. Она перевернула страницу. Через минуту он начал громко вздыхать. «Явно ненормальный», – подумала Агата. Внезапно Седрик рассмеялся, и она невольно подняла глаза. Он все так же смотрел на нее в упор. В руке он держал раскрытый нефритовый портсигар.
– Вы курите?
Она поняла, что, если откажется, он опять разыграет какой-нибудь спектакль, и взяла сигарету. Нагнувшись к ней, он молча щелкнул зажигалкой, потом снова отодвинулся в свой угол.
