Маэстро теней - Карризи Донато (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
День его начался рано, и начался с самого худшего.
И подумать только: вчера вечером, прослушав прогноз погоды, он запланировал с комфортом переждать бурю у себя дома, в тепле, погрузившись в любимое кресло, в обществе Моцарта, коробки сигар «Монтекристо № 2» и бутылки коллекционного виски «Гленфиддиш» 1937 года.
Несмотря на атмосферу умеренности, царящую с некоторых пор в Ватикане, Эрриага не намеревался отказываться от немалого количества материальных благ. И в отличие от прочих коллег-кардиналов, которые для публики приняли более скромные стандарты в одежде и поведении, оставив роскошь для частной жизни, он на все на это плевать хотел. По-прежнему носил сутаны из шелка и мохера, пошитые в мастерских на улице Честари, надевал на шею золотые кресты, усеянные бирюзой и аметистами. И продолжал посещать рестораны, в которых представители высших сфер Ватикана заключали соглашения со столичными политиками и предпринимателями: «L’Eau Vive» рядом с Пантеоном, где любил заказывать знаменитые Filets de perche à la pèkinoise, [2] «Веландо» в Борго-Сан-Витторио, где всегда брал на десерт мягкое мороженое из каштанов с миндальным кремом, до каковой сласти был большой охотник. Разумеется, запивал он еду самыми дорогими винами: предпочитал красное «Шамболь-Мюзиньи» и «Брунелло ди Монтальчино». И все это потому, что он никогда не был и никогда не будет таким, как другие.
Адвокат дьявола в Судилище душ обладал огромной властью.
«Первому исповеднику» Рима были известны самые тайные грехи людей. И он этим пользовался, чтобы заключать союзы и усмирять врагов как вне, так и внутри Церкви. Кто-то, может, и определил бы его увещевания как шантаж, но Эрриаге, когда он вершил свои дела, нравилось воображать себя добрым отцом семейства, которому иногда приходится наставлять детей, сбившихся с пути истинного. Он полагал, даже наедине с собой, будто преследует высшую цель, которая каким-то образом весьма благотворно влияет на его текущий счет.
Уже много лет Эрриага держал в кулаке половину Рима, благодаря тому что получил доступ к чужим секретам.
Дело в том, что многие, запятнав себя какой-нибудь гнусностью, совершали роковую ошибку: шли к священнику, чтобы облегчить свою совесть. Смертные грехи, которые не может отпускать рядовой служитель Церкви, поступают в Судилище душ, для католиков – последнюю инстанцию, где рассматривается каждый culpa gravis. [3] Там кардинал и знакомился с ними. Эрриага с самого начала отдавал себе отчет, что очередной кающийся грешник рано или поздно возьмется за старое. Все они таковы: вроде бы и одумались, и искренне сожалеют, но достаточно какого-нибудь пустяка, чтобы все началось сначала.
Прощение, отпущение грехов – вот питательная почва, на которой взрастает искушение.
Эрриага сожалел о том, что прошли времена святой инквизиции, когда грешников наказывали телесно, по всей строгости за их злодеяния. Доказано, что многие обращались в веру и больше не поддавались на льстивые посулы демона.
Грех искоренялся болью.
К сожалению, кардинал не располагал подобными средствами убеждения, поэтому терпеть не мог, когда события выходили из-под контроля.
И со вчерашнего вечера две новости глубоко взволновали его.
Первая – объявление блэкаута как непредвиденное следствие разгула стихии. Мысль его сразу же обратилась к определенному моменту в истории. Пророчество Льва Десятого, напомнил он себе, и странное беспокойство овладело им, будто ледяная вода побежала по венам.
Вторая новость поступила после отключения электроэнергии, когда он метался в тревожном сне и никак не мог пробудиться. В первый момент он благословил голос секретаря, который избавил его от мучений. Но, вглядевшись, понял, что перед ним – вестник несчастья.
В стенах Ватикана произошла скоропостижная смерть.
Хотя Эрриага и не был суеверен, но и он призадумался, не связаны ли между собой два этих события.
Пророчество… Знаки…
Он с досадой отмахнулся от этой мысли. Но как ни пытался кардинал ее отогнать, идея пустила мелкие корешки в его уме, словно зловредный сорняк, который вырастает снова и снова, сколько его ни вырывай.
Если бы не блэкаут, он позвонил бы на голосовую почту по номеру, известному только ему, и оставил бы сообщение. Но пришлось выкручиваться по-другому. Эрриага снял облачение и надел единственный штатский костюм, который хранил в глубине шкафа и использовал, когда хотел пройти неузнанным по улицам Рима. Потом натянул плотную куртку, нахлобучил на голову кепку с козырьком и отправился в район Монти по определенному адресу. Там прождал больше, чем следовало. Потом, потеряв терпение, в досаде удалился, оставив обитателю квартиры недвусмысленное приглашение.
Обсидиановый крестик.
Вернувшись домой, он отпустил прислугу и остался один. Эрриага знал, что этих предосторожностей недостаточно. Так или иначе, он рисковал, но выбора не было.
Тут он услышал слабый шорох у себя за спиной. Открылась дверь, прошелестели шаги.
Дверь черного хода специально оставили открытой, и Маркус поднялся по служебной лестнице. Обычно все добирались на лифте прямо до верхнего этажа, но в данный момент лифт, разумеется, не работал. Но даже если бы электричество не отключили, Маркусу не следовало пользоваться лифтом. Пенитенциарий знал, что само его присутствие в этом доме представляет собой фактор риска. Кардинал, встречаясь с ним, всегда принимал меры предосторожности, выбирал тайные или уединенные места. Личность пенитенциария и его миссия хранились в глубокой тайне, никто не должен был обнаружить между ними связь. Если Эрриага взял на себя труд побывать в его мансарде, а потом вызвал его к себе, значит дело серьезное.
Кардинал обернулся, взглянул на него. Маркус стоял неподвижно в самом темном углу комнаты, одежда его насквозь промокла под дождем, и у ног образовалась небольшая лужа, которая медленно растекалась по полу из белого каррарского мрамора. На лице пенитенциария остались явные следы того, что ему пришлось пережить этой ночью. Эрриаге он не станет рассказывать – пока… но по взгляду кардинала Маркус определил, о чем тот подумал. А именно: сможет ли он в таком состоянии выполнить поручение?
– Сегодня ночью умер один человек, – заговорил филиппинец. – Не абы кто. Человек могущественный. – Последнее слово Эрриага особо выделил. – Из тех, кто, как правило, мнит себя бессмертным. А сам умер, и умер по-дурацки.
Маркус заметил, что под сарказмом, под обычным пренебрежительным тоном кардинала что-то скрывается. Неужели страх?
– Ты знал епископа Горду?
В памяти тотчас же всплыло лицо. Артуро Горда – человек, которого невозможно не знать. Харизматичный лидер мощной конгрегации, организующей духовные радения. Толпы и толпы людей, собравшихся ради молитвы. Горда – человек, вселяющий надежду, защитник бедных и беспомощных. Как никто, способный словом, жестом воспламенить огромные массы людей.
В Ватикане не спешили признавать его достоинства. Его воспринимали как фигуру неудобную, не вписывающуюся в рамки, далекую от определенных политических игр. Его продвинули и приняли в Римскую курию только на склоне лет. Возможно, потому, что он не мог уже претендовать на престол святого Петра. Горда, однако, пользовался особым расположением понтифика, который желал всегда иметь его при себе. По настоянию папы Горде выделили небольшую квартиру в Апостольском дворце, рядом с его собственными апартаментами. Он был больше чем простой советник. Устами его говорил сам папа.
Сильные мира сего боролись за право получить у него аудиенцию. Но Горда предпочитал популярность среди простого народа. Его любили, он, хотя и имел право на определенные привилегии, вел скромную жизнь.
По этой причине и по многим другим епископ являл собой полную противоположность Батисте Эрриаге. То, что эти двое друг друга не жалуют, ни для кого не было секретом. Но смерть соперника не обрадовала кардинала. Более того – и сам момент смерти, и ее обстоятельства представляли проблему.
