Лучше умереть! - де Монтепен Ксавье (книги бесплатно без .txt) 📗
— А оно с удивительной скоростью захирело и больше мне не принадлежит. Что поделаешь, друг мой, — сказал Овид, усаживаясь на стул, не обладаю я, как ты, качествами, что необходимы в таком грандиозном деле. Не по зубам оно мне оказалось.
— К тому же ты продолжал играть в карты…
— К тому же, как ты верно заметил, я продолжал играть в карты… Гадкая, надо сказать, привычка.
— И она заставила тебя в несколько месяцев пустить на ветер огромные деньги!
— Совершенно верно. Мне все время не везло, просто невероятно! И не стоит упрекать меня в этом: упреками потерянных денег не вернешь. Когда я уезжал из Нью-Йорка, денег у меня было в обрез, как раз на то, чтобы добраться сюда вторым классом. Так что в настоящий момент имею лишь двадцать су в кармане, да ту одежду, что сейчас на мне. Гол, как говорят, как сокол; но меня это не слишком смущает. Бояться мне нечего. Пусть я беден, зато ты богат. Ты ведь только что такой завод отгрохал, это чуть ли не всему миру известно. Цеха у тебя просто великолепные. И огромный штат сотрудников — здесь, как и в Америке, найдется ведь местечко и твоему так любящему тебя и горячо тобой любимому братцу!…
— Местечко, тебе, здесь… на моем заводе!… — произнес Поль, содрогнувшись, — это невозможно!
— Почему вдруг? — поинтересовался Овид; голос его звучал уже почти угрожающе.
Лже-Арман умолк в нерешительности. Не мог же он сказать: «Потому что здесь работает сын убитого мною человека, и если вы будете с ним ежедневно общаться, рано или поздно ты, забывшись, ляпнешь что-нибудь такое, что он обо всем догадается».
— Так почему? — повторил Овид.
— Потому что не хочу… К тому же я тебе ничего уже не должен. Там, в Америке, я, кажется, удовлетворил все твои запросы. Вручил тебе целое состояние. Разве я виноват, что ты не сумел сохранить его? Разорился, так на себя и пеняй!
— Напрасно ты так со мной! Ведь все это ты сделал не по доброй воле, а потому, что у тебя не было другого выхода. И ни за что ты не бросишь в нищете своего близкого родственника, который так хорошо к тебе относится… и так много о тебе знает…
— Короче, ты даешь мне понять, что теперь я завишу от тебя больше, чем когда бы то ни было! С ножом к горлу лезешь, как в Нью-Йорке!
— Полегче, полегче! Ну что за гадкие слова ты говоришь, братец, — усмехаясь, произнес Овид. — Я никоим образом не собирался угрожать. Просто кое о чем вспомнил.
— Ты, наверное, думаешь: «Я знаю его тайну. Он всегда будет бояться меня, и от страха готов сделать все, что мне угодно».
— Э, братец! Ну допустим, я и думаю что-то в этом роде! А что, ты считаешь — я не прав?
— Я считаю, что ты ведешь себя бесчестно и самым низким образом меня шантажируешь.
— Опять оскорбления!… Фу! Определенно воздух Франции на тебя не лучшим образом влияет. В Америке ты вел себя куда приличнее. И где же теперь твои родственные чувства?
Жака Гаро охватил глухой гнев.
— Хватит с меня твоих идиотских шуточек! — прошипел он. — И не воображай, что твоя власть надо мной так уж сильна.
— В самом деле, братец? Это как же?
— Да, одно твое слово — и я погиб; но ты-то что с этого будешь иметь? Ты что, вообразил, что я потерплю такой скандал? Да я пулю себе в лоб пущу, как только в воздухе скандалом запахнет, и ты ни гроша не получишь из моих денег, ибо все состояние целиком я оставляю дочери. Стало быть, в твоих интересах меня пощадить. Что бы ты против меня ни предпринимал, все тебе же боком выйдет!
Овид быстро сообразил, что «братец» абсолютно прав. Запугивая его, он сильно рискует: та кубышка, из которой он давно уже греб деньги и на которую и впредь рассчитывал, может в один прекрасный день навсегда для него захлопнуться. Значит, брать нужно скорее мягкостью, нежели силой, и ни в коем случае не перегибать палку. Вследствие этих размышлений выражение лица Овида разительно переменилось, и он — совсем уже медоточиво — произнес:
— Но слушай, сердце-то ведь у тебя такое доброе… не способен же ты бросить своего родича в нищете?
— Да, и не брошу. И даже дам тебе возможность жить так, как тебе нравится.
— Но не рядом с тобой?
— Да. И настаиваю, чтобы виделись мы как можно реже.
— Ой, как нехорошо… но я славный парень: свою вполне законную обиду я проглочу и буду все делать так, как ты хочешь. Только позволь мне изредка заходить в твой особняк на улице Мурильо, чтобы пожать тебе руку и повидаться с племянницей; хоть она меня и не любит, я-то все равно ее безумно люблю.
— Только не сейчас.
— Хорошо! Когда тебе будет угодно. А теперь скажи, что ты собираешься для меня сделать.
— Получишь ренту в двенадцать тысяч франков.
— Тысяча франков в месяц… — горестно скривился Овид, хотя в глубине души был страшно этому рад. — Весьма скромная сумма; ну что ж, придется как-то ограничить свои потребности и довольствоваться малым.
— Сейчас я выдам тебе пять тысяч франков на то, чтобы ты мог привести себя в божеский вид и как-то устроиться, и тысячу франков в счет первого месяца выплаты ренты; ее ты будешь получать до тех пор, пока я жив.
— Ладно, — с улыбкой сказал Овид. — Стало быть, сейчас я получу шесть тысяч франков, и каждый месяц меня здесь будет ждать моя тысчонка.
— Нет… только не здесь. Сообщишь мне свой адрес, туда тебе и будут высылать деньги.
— Ну тогда, значит, сниму себе жилье, там и буду получать их; и позволь надеяться, что раз уж мне сейчас запрещено приходить в твой особняк, ты сам, как и подобает доброму родственнику, станешь меня навещать.
— Хорошо… только не забывай, что я сразу же сделал для тебя все, что мог, и, если вдруг тебе опять что-нибудь от меня понадобится и ты вновь примешься мне угрожать, до добра это нас обоих не доведет!
Поль Арман выдвинул ящик стола, достал пачку денег, отсчитал шесть купюр и молча протянул их своему бывшему компаньону.
— Спасибо, братец! — воскликнул тот, засовывая деньги в карман. — А теперь я хотел бы попросить тебя отобедать со мной, дабы опрокинуть стаканчик-другой за встречу.
— Сегодня это исключено. Найдешь себе жилье, тогда и загляну посмотреть, как ты устроился.
— Договорились. Мы с тобой всегда были добрыми друзьями, и, уверяю, тебе и впредь не придется жалеть об этом! Друзья до гроба! И если тебе вдруг что-нибудь понадобится, помни, что я в любую минуту готов прийти на помощь!
В этот момент кто-то негромко постучал, дверь отворилась, и на пороге появился рассыльный.
— В чем дело? — спросил промышленник.
— К вам господин Люсьен Лабру.
Овид вздрогнул и внимательно вгляделся во входившего в кабинет молодого человека.
— Удаляюсь, дабы не отрывать вас больше от работы, господин Арман… — сказал он, — и буду надеяться, что вы выполните ваше милостивое обещание.
— Не беспокойтесь: не забуду.
На обратном пути Овид размышлял: «Я не ослышался: рассыльный действительно назвал фамилию Лабру, а ведь это фамилия убитого и ограбленного Жаком Гаро инженера. Сын убитого на службе у убийцы, ну и дела!… Должно быть, это действительно так, потому-то дорогой мой братеци не пожелал принять меня на работу. Раз Жак держит парня при себе, значит, он что-то замышляет. Но что? Я пока не знаю, но что-нибудь уж придумаю, чтобы раскрыть секрет и использовать в своих интересах».
Приход Люсьена Лабру помешал лже-Арману сразу же обсудить все возможные последствия появления Овида Соливо в Париже; но, когда их недолгий разговор с главным инженером закончился и тот ушел, он в отчаянии рухнул в кресло и судорожно сжал руками пылающий лоб.
— Ну словно сам дьявол на меня наседает! — пробормотал он. — Все словно сговорились напоминать мне о прошлом… и вызывать оттуда призраки! Люсьен Лабру, Жанна Фортье, Овид!… Ведь стоит ему хоть слово Люсьену сказать — мне конец. И почему он только не умер! Он терзал меня в Америке — я заткнул ему глотку золотом. И вот он является — беднее некуда… и угрожает мне… а я делаю то, чего он хочет… и боюсь!… Да, боюсь! О! Если бы я мог уничтожить всех троих, ведь, пока они живы, я постоянно в опасности.
