Смерть эксперта-свидетеля - Джеймс Филлис Дороти (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗
К трем часам он решил отложить эти дела в сторону и посмотреть, не смогут ли физические усилия стимулировать деятельность его мозга. Давно пора пройти по территории имения и взглянуть на часовню Рена. Он уже было взял плащ с вешалки, как зазвонил телефон. Звонил Мэссингем из Гайз-Марша. Удалось выяснить, что за машина стояла на въездной аллее вечером в саду. Это была серая «кортина», принадлежавшая некоей миссис Морин Дойл. Миссис Дойл в настоящее время гостит у своих родителей в Илфорде, в графстве Эссекс, но она подтвердила, что это ее машина и что в вечер убийства машиной пользовался ее муж, детектив-инспектор Дойл.
Глава 6
Помещение для допросов в полицейском участке Гайз-Марша было маленьким, душным и тесным. Суперинтендент Мерсер, высокий и массивный, занимал гораздо больше места, чем полагалось, и Мэссингему казалось, что он к тому же и вдыхает гораздо больше воздуха, чем следовало бы. Из пяти присутствующих, включая стенографистку, по-видимому, один только Дойл чувствовал себя в своей тарелке и совершенно не был встревожен. Допрашивал его Дэлглиш. Мэссингем стоял спиной к окнам.
– Вчера вы были у Лаборатории Хоггата. Под деревьями справа от входа на земле обнаружены свежие следы ваших покрышек. Если вам угодно зря тратить свое и наше время, можете взглянуть на слепки.
– Я признаю, что это следы моих покрышек. Вечером в понедельник я на некоторое время припарковался под деревьями.
– Зачем?
Вопрос прозвучал так спокойно, был таким естественным, будто Дэлглиш просто по-человечески, искренне интересовался – зачем?
– Я был не один. – Он помолчал, потом добавил: – Сэр.
– Я очень надеюсь, ради вас самого, что вчера вечером с вами кто-то был. Даже алиби нескромного характера лучше, чем отсутствие алиби. Вы поспорили с Лорримером. Вы – один из немногих, кого он впустил бы в Лабораторию. И вы поставили свою машину под деревьями. Если вы не убивали Лорримера, зачем вы стараетесь убедить нас, что сделали это?
– Вы же и сами не верите, что это я его убил. Вы, вполне возможно, подозреваете или уже знаете, кто это сделал. И вы меня не запугаете, потому что я знаю – никаких улик у вас нет. Я взял «кортину» потому, что у моего «рено» полетело сцепление, а не потому, что я не хотел быть узнанным. До восьми вечера я был с сержантом Бийлом. Мы с ним опрашивали одного человека в Маддингтоне, его зовут Барри Тэйлор, а потом мы поехали еще к одному-двум ребятам, которые были на танцах в прошлый вторник. С восьми я ездил на машине один, и куда именно – это мое личное дело.
– Нет, если речь идет об убийстве. Разве вы сами не это объясняете подозреваемым, когда они пытаются дать вам в качестве успокоительного эту старую байку про неприкосновенность их личной жизни? Вам-то надо бы действовать поумнее, Дойл.
– Я не был в Лаборатории в среду вечером. Следы покрышек остались с того времени, когда я поставил там машину в понедельник.
– Покрышка «данлоп» на левом заднем колесе совсем новая. Ее поставили днем в понедельник в гараже Горринджа, а ваша жена забрала «кортину» только в среду, в десять утра. Если вы не заезжали в Лабораторию, чтобы поговорить с Лорримером, то что вы тогда там делали? И если то, что вы делали, не было противозаконным, почему вы поставили машину у самого въезда, да еще под деревьями?
– Если бы я заехал туда, чтобы убить Лорримера, я поставил бы ее в одном из гаражей позади здания. Это было бы гораздо безопаснее, чем оставлять «кортину» на въездной аллее. И приехал я туда уже после девяти. Я знал, что Лорример задержится, чтобы поработать над делом о меловом карьере, но не думал, что так поздно. Лаборатория была вся темная – ни огонька. А дело в том, раз вам так надо знать, что я подобрал женщину на перекрестке, чуть проехав Мэйни. Домой я не очень-то торопился, и мне нужно было отыскать местечко, где бы остановиться – чтобы укрыто было и спокойно. Территория Хоггата показалась мне вполне подходящим местом. Мы пробыли там с девяти пятнадцати до девяти пятидесяти. Никто из Лаборатории за это время не выходил.
Довольно много времени потратил, подумал Мэссингем. А собирался скорее всего все делать по-быстрому – одноразовый перепих, и все.
– Вы хоть побеспокоились выяснить, кто она такая? – спросил Дэлглиш. – Назвали себя друг другу?
– Я сказал ей, что меня зовут Ронни Макдоуэлл. Имя не хуже других. Она сказала, что она – Дора Микин. Не думаю, что лгали мы оба.
– И это все? Ни где она работает, ни где живет?
– Она сказала, что работает на сахарозаводе, а живет в доме, что рядом с заброшенной паровой мельницей, в Охотничьем болоте. Если она мне не наплела, найти ее будет нетрудно.
Главный суперинтендент Мерсер мрачно произнес:
– Очень на это надеюсь, ради вас же самого. Но вы, конечно, понимаете, чем это вам грозит?
Дойл рассмеялся. Всем на удивление, смеялся он с облегчением.
– Еще бы, конечно, понимаю. Но пусть это вас не волнует: я подаю заявление об отставке – с сегодняшнего дня.
– А вы уверены, что в Лаборатории не было света? – спросил Дэлглиш. – Что все здание было темным?
– Я бы там не припарковался, если бы свет горел. Ни огонька видно не было. И хотя, должен признать, пару-тройку минут я был некоторым образом занят, я мог бы поклясться, что никто не прошел по аллее, пока мы там находились.
– И из парадного никто не выходил?
– Думаю, это могло случиться. Но ведь въездная аллея не длинная – я бы сказал, всего метров сорок. Думаю, я заметил бы, если только он не выскользнул из двери по-быстрому. Сомневаюсь, что кто-то рискнул бы выйти, во всяком случае, если бы он видел свет фар и знал, что там стоит машина.
Взглянув на Мерсера, Дэлглиш сказал:
– Нам нужно вернуться в Чевишем. В Охотничье болото заедем по дороге.
Глава 7
Перегнувшись через спинку викторианского шезлонга, Анджела Фоули массировала шею подруги. Жесткие волосы щекотали тыльную сторону ее ладоней, когда она сильно и нежно разминала напряженные мышцы, добираясь до каждого позвонка под горячей, туго натянутой кожей. Стелла сидела согнувшись, опустив голову на руки. Обе молчали. Снаружи несильный ветер, сметающий прочь мусор, пролетал над болотами, то затихая, то задувая вновь, шевелил опавшие листья во дворике и играл прозрачными белыми клубами дыма над каминной трубой. Но в гостиной все было тихо, если не считать потрескивания огня в камине, тиканья старинных напольных часов да мерного дыхания подруг. Коттедж был пропитан густым, смолистым ароматом горящих яблоневых поленьев и сочным запахом подогревающегося в кухне вчерашнего жаркого.
Несколько минут спустя Анджела Фоули спросила:
– Ну как? Полегче? Хочешь холодный компресс на лоб?
– Нет. Это замечательно. Почти прошло. Странно, ведь эти головные боли у меня бывают, только когда книга идет особенно удачно.
– Еще две минуты, а потом мне лучше заняться обедом.
Анджела размяла пальцы и снова склонилась над шезлонгом. Голос Стеллы, приглушенный складками свитера, вдруг произнес:
– Как это было, когда ребенком ты оказалась на попечении местных властей?
– Не знаю как. То есть я ведь не жила в приюте или где-нибудь вроде этого. Бoльшую часть времени я жила у разных приемных родителей.
– Ну и как это было? Ты же мне на самом деле никогда об этом не рассказывала.
– Нормально. Да нет, это неправда. Это было так, вроде ты живешь во второсортном пансионе, где тебе не рады, и знаешь, что никогда не сможешь заплатить по счету. Пока я не встретилась с тобой и не переехала сюда, я всегда чувствовала себя именно так. Будто я не дома в этом мире. Я думаю, мои приемные родители были ко мне добры. Хотели быть добрыми. Но я не была миловидной и не выказывала благодарности. Вряд ли очень приятно воспитывать чужих детей, и, я думаю, люди ждут благодарности. Оглядываясь назад, я понимаю, что им от меня было мало радости, ведь я такая дурнушка, и к тому же с дурным характером. Я как-то услышала разговор соседки с моей приемной матерью. Она говорила, что я похожа на зародыш: лоб огромный, выпуклый, а черты лица мелкие. Я терпеть не могла других детей, потому что у них были матери, а у меня нет. Это чувство мне так и не удалось до конца изжить. Я сама себя презираю за это, но я недолюбливаю Бренду Придмор – это наша новая девушка в регистратуре – потому что она явно любимый ребенок в семье и у нее есть по-настоящему родной дом.
