Ради Елены - Джордж Элизабет (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
— Вы имеете в виду какого-нибудь придурка, который очень любит убивать именно светловолосеньких да спортивненьких? — спросил Шихан, — Нет, не думаю. Серийные убийцы обычно себе не изменяют. Убийство несет на себе их почерк. Вы меня понимаете: убью-ка еще одну кирпичом, а противные полицаи подумают, что вычислили меня.
Он отер карточку, достал носовой платок ржавого цвета и вытер руки, затем с трудом поднялся на ноги.
— Сними ее, Грэхам, — кинул Шихан через плечо фотографу, который тут же приблизился к трупу.
Криминалисты зашевелились, два констебля в полицейской форме начали дюйм за дюймом прочесывать весь прилегающий участок.
— Мне вон на то поле, если я вам больше не нужен, — сказал Боб Дженкинс и кивнул туда, куда направлялся с самого начала, пока собака не обнаружила тело.
Примерно в трех ярдах от мертвой девушки Линли заметил брешь в изгороди, через которую виднелись ворота, ведущие на соседнее поле.
— Подождите секундочку, — сказал он фермеру и обратился к Шихану: — Нужно поискать следы вдоль изгороди, суперинтендант. Следы ног. Или шин, может автомобильных, может велосипедных.
— Точно, — ответил Шихан и пошел отдать распоряжение.
Линли и Хейверс отправились к воротам. Они были как раз в ширину трактора, с обеих сторон к ним примыкали густые заросли боярышника. Линли и Хейверс осторожно через них перебрались. Земля на поле была рассыпчатая и нежная, поэтому, несмотря на обилие следов у ворот, они представляли собой простые вмятины.
— Ничего интересного, — сказала Хейверс, обследовав местность, — но если он залег и ждал ее…
— Тогда он должен был ждать ее вот здесь, — заключил Линли.
Он внимательно обвел взглядом участок земли у ворот. Найдя, что искал, — отпечаток на земле, непохожий на остальные, — он произнес:
— Хейверс.
Она подошла. Линли указал на вмятину, похожую на восклицательный знак с четко пропечатанной точкой.
— Колено, голень, носок, — произнес Линли. — Вот здесь, под прикрытием изгороди убийца стоял на одном колене, положив ружье на перекладину ворот. И ждал.
— Но откуда он узнал…
— Что она будет здесь пробегать? Так же как и убийца Елены Уивер знал, где ее искать.
Джастин Уивер поскребла ножом краешек сгоревшего тоста, наблюдая, как сажа, похожая на мелкий порох, летит в сверкающую кухонную раковину. Она тщилась найти в себе хотя бы толику сострадания и понимания, зачерпнуть, как из глубокого колодца, воды и наполнить то, что высушили события последних восьми месяцев, последних двух дней. Но если и существовал внутри источник сочувствия, то он давным-давно зачах и превратился в голую пустыню ненависти и отчаяния. А такая почва не дает урожая. Они потеряли дочь, твердила Джастин. У них одно горе на двоих. Вот только с понедельника она чувствует себя несчастной, но не Елена тому виной, все та же мелодия боли, только теперь в другой тональности.
Энтони и его бывшая жена в полной тишине вернулись вчера вечером домой. Они были в полиции. Потом в похоронной конторе. Выбирали гроб, обговаривали детали и с ней, Джастин, ничем не поделились. И только когда она принесла тоненькие бутерброды и пирог, налила чаю, передала каждому ломтик лимона, молоко и сахар, только тогда она услышала человеческую речь вместо прежних односложных ответов. Первой заговорила Глин, дождавшись наконец своего часа и обнажив оружие, которое и по месту и по времени пришлось как нельзя кстати.
Глин говорила, глядя на протянутую тарелку с бутербродами и не прикасаясь к ней:
— Я не хочу видеть тебя рядом с телом моей дочери, Джастин.
Они сидели в гостиной за кофейным столиком. Горел искусственный камин, фальшивые языки пламени с тихим шипением вылизывали фальшивый уголь. Шторы были опущены. Глухо тикали электронные часы. Какая уютная, какая элегантная комната.
Сначала Джастин промолчала, посмотрела на мужа, ожидая, что он сейчас остановит Глин, скажет ей что-нибудь. Но тот внимательно разглядывал чашку с чаем и блюдце. И только на скуле заиграли желваки.
Он знал, что рано или поздно это случится, подумала Джастин.
— Энтони?
— С Еленой тебя по-настоящему ничего не связывало, — продолжала Глин. Ее голос звучал необыкновенно ровно, рассудительно. — Поэтому прошу тебя не ходить на похороны. Надеюсь, ты сама все понимаешь.
— Я десять лет была ей мачехой.
— Пожалуйста, не надо, ты была второй женой ее отца, не больше.
Джастин поставила тарелку на стол. Она окинула взглядом ровненькую стопку бутербродов, отметила, что у нее получился правильный узор. Яйца, салат, крабы, холодная ветчина, плавленый сыр. Корочки аккуратно удалены, хлеб нарезан ровно, будто по линеечке. Глин продолжала:
— Мы отвезем тело Елены в Лондон на прощальную церемонию, поэтому без Энтони ты пробудешь всего-то несколько часов. А затем будете устраивать свою жизнь, как вам нравится.
Джастин уставилась в одну точку и никак не могла найти ответ.
Глин не умолкала, словно весь свой монолог продумала заранее:
— Мы так и не выяснили до конца, почему Елена родилась глухой. Говорил ли тебе об этом Энтони? Мне кажется, мы могли бы это выяснить, провести какие-то обследования, например на генетическом уровне, ты меня понимаешь, надеюсь, но нам тогда это и в голову не пришло.
Энтони наклонился, поставил чашку на столик. Он не выпускал из рук блюдце, словно оно вот-вот Упадет.
— Я не понимаю… — произнесла Джастин.
— Видишь ли, Джастин, у тебя тоже может родиться глухой ребенок, если у Энтони с генами не все в порядке. Я решила, что должна тебя предупредить. Справишься ли ты, я имею в виду твое эмоциональное состояние, если у тебя родится ребенок-инвалид? Готова ли ты к тому, что ребенок с такими особенностями будет вставлять палки в колеса твоей карьеры?
Джастин посмотрела на мужа, но он избегал ее взгляда. Одну руку Энтони нетвердо сжал в кулак, положив ее на бедро.
— Неужели этот разговор так необходим, Глин?
— Да.
Глин потянулась за чашкой и некоторое время внимательно изучала фарфоровую розочку, вертя чашку то вправо, то влево, будто любуясь рисунком.
— Так-то. Вроде я все сказала. — Глин поставила чашку на место. — Я не останусь на ужин. — И ушла, оставив их наедине.
Джастин повернулась к мужу, ожидая объяснений, но тот не шевелился. Уивер весь растворился в себе, его скелет, плоть и кровь будто рассыпались в прах и пепел, из которых возникли все люди на земле. Какие маленькие у него руки. Впервые в жизни Джастин задумалась над тем, почему ей так хотелось надеть ему на палец именно это широкое обручальное кольцо из белого золота — самое большое, самое яркое в магазине, только такое кольцо могло венчать собой их брак.
— Ты тоже этого хочешь? — наконец спросила Джастин.
Веки у него были воспаленные, опухшие.
— Что?
— Хочешь, чтобы я не присутствовала на похоронах? Ты тоже этого хочешь, Энтони?
— Да, так будет лучше. Попытайся понять.
— Понять? Что понять?
— Она не несет ответственности за свои слова и поступки. И действия свои не контролирует. Это слишком глубоко внутри, Джастин. Попытайся понять.
— И не ездить на похороны.
Он шевельнул пальцами, поднял и опустил их, и Джастин уже знала, что он ответит.
— Я причинил ей боль. Я бросил ее. Я столько ей должен. Я обеим им слишком много должен.
— О боже.
— Я уже говорил с доктором Теренсом Каффом о заупокойной службе в пятницу в церкви Сент-Стивенз. Ты будешь там присутствовать. Все ее друзья будут там.
— И это все? Все? Так, значит, ты рассудил? А насчет нашего брака? Нашей жизни? Моих отношений с Еленой?
— Речь не о тебе. Ты не можешь обижаться.
— Ты даже не спорил с ней. Ты мог бы вступиться за меня.
Энтони наконец посмотрел на Джастин:
— Так надо.
Джастин промолчала. Ненависть еще сильнее сдавила ей грудь. Но она не сказала больше ни слова. Будь умницей, доченька, повторяла мама, если вдруг в Джастин просыпалось желание поскандалить с мужем, словно она какая-нибудь сварливая бабенка. Будь умницей.
