Школа ужасов - Джордж Элизабет (лучшие бесплатные книги txt) 📗
– А ожоги?
– Да, ожоги от сигареты, как мы и думали, но от них он не мог умереть.
– В волосах обнаружены волокна, – прочел Сент-Джеймс.
– Что это за волокна? Природная ткань или синтетическая? Ты не спрашивал Канерона?
– Я позвонил ему, как только прочел отчет. Он сказал, что, по мнению его экспертов, это смесь природных и искусственных волокон. Природное волокно– шерсть, состав второго они еще не выяснили, ждут результатов теста.
Сент-Джеймс задумчиво уставился в пол.
– Я сперва подумал, что это подвергшаяся обработке конопля, из которой делают веревку, но, очевидно, речь идет о чем-то ином, коль скоро известно, что один из компонентов – шерсть.
– Я тоже сперва подумал о веревке, но мальчика связывали не веревкой, а шнурками из хлопка, скорее всего, шнурками от высоких ботинок, так полагают эксперты из Слоу. Ему заткнули рот кляпом. Они нашли волокна шерсти у него во рту.
– Скорее всего, использовали носок.
– Вероятно. Его закрепили хлопчатобумажным платком. На лице остались микроскопические волокна хлопка.
Сент-Джеймс вновь сосредоточил внимание на предыдущем вопросе:
– Как же они интерпретируют эти волокна в волосах?
– Есть несколько гипотез. Возможно, он на в-то таком лежал – это мог быть ковер на полу комнаты или в машине, старая куртка, одеяло, даже брезент. Любое покрытие из ткани. Сейчас эксперты отправились в церковь Сент-Джилс, они возьмут там образцы, чтобы проверить, не прятали ли тело в храме, прежде чем бросить его на кладбище.
– Полагаю, они зря потратят время. Линли рассеянно потрогал коробочку со слайдами.
– Вероятность все же есть, но я надеюсь, что она не подтвердится: для расследования будет гораздо полезнее, если эти волокна попали в волосы мальчика, когда его где-то держали взаперти. Его, несомненно, прятали где-то в школе, Сент-Джеймс. Патологоанатом установил время смерти между полуночью и четырьмя часами утра субботы. Остается двенадцать часов с того момента, как Мэттью исчез в пятницу после ланча, и до его смерти. Он оставался на территории школы. Эти волокна подскажут нам, где именно. Кроме того, – тут Линли перелистнул страницу отчета и указал пальцем на следующий раздел, – на ягодицах мальчика, на лопатках, на правой руке и под двумя ногтями найдены остатки какого-то вещества. Сейчас они проводят спектральный анализ для точности, но под микроскопом это выглядит как следы одного и того же вещества.
– Опять же из того помещения, где его держали?
– Вполне логичное предположение, разве нет.
– По крайней мере, перспективное. Ты работаешь в этом направлении, Томми?
– Да, и кое-что уже нашел. – Линли сообщил о кассете.
Сент-Джеймс выслушал его рассказ, не перебивая, не меняясь в лице, однако, когда Линли закончил, его собеседник отвернулся и принялся излишне внимательно рассматривать полку, где толпились флаконы с химикатами и всевозможные колбы, пузырьки, бюретки.
– Я-то думал, в школах уже покончено с этим, – вздохнул он.
– Они стараются искоренить это. Это серьезное нарушение устава, и карается оно исключением. – Помолчав, Линли добавил:– В Бредгар Чэмберс преподает Джон Корнтел. Помнишь его по Итону?
– Он получал королевскую стипендию в области классической филологии. За ним всегда хвостом тянулся десяток восторженных малышей из третьего класса. Разве его можно забыть? – Сент-Джеймс снова взялся за отчет и, нахмурившись, спросил: – А какое отношение к этому делу имеет Корнтел? Или ты его подозреваешь, Томми?
– Если причиной гибели Мэттью Уотли стала кассета, то с Корнтелом это никак не связано.
Сент-Джеймс услышал нотку сомнения в голове Линли и решил сыграть в адвоката дьявола.
– А разумно ли предполагать, будто мотивом для убийства могла послужить эта запись?
Если б эта кассета попала в руки директора, последовало бы исключение виновного. Для ученика вьщускного класса это означало бы лишиться шанса на хорошее образование, лишиться права поступить в университет. Это ставило под угрозу все его будущее. Юноша, преисполненный честолюбивых помыслов, мог бы в таком случае пойти и на убийство.
– Да, возможно, – признал Сент-Джеймс.
– Ты считаешь, что с помощью кассеты Мэттью шантажировал кого-то из старших ребят, так? Ты считаешь, что запись была сделана в спальне, а виновный– кто-то из старшеклассников, из младшего или старшего шестого класса. А ты не рассматриваешь возможность, что запись сделана в другом месте, там, куда этого паренька– Гарри, кажется? – уводили на расправу? Возможно, это было какое-то постоянное, заранее известное место.
– На кассете слышны и другие голоса, голоса детей, сверстников Гарри. Очевидно, это должна быть спальня.
– Вероятно. Но ведь при этой процедуре могли присутствовать и другие жертвы, кроме Гарри. Судя по их крикам, это тоже потенциальные жертвы, верно? – Линли признал правоту Сент-Джеймса, и тот продолжал: – Следовательно, вполне можно предположить, что убийцей Мэттью был какой-то другой человек, не старшеклассник, а кто-то из взрослых?
– Едва ли.
– Ты отвергаешь саму мысль об этом, – указал ему Сент-Джеймс, – отвергаешь потому, что с этим не мирится твое нравственное чувство. Однако любое преступление противоречит нравственному чувству, Томми, не так ли? Почему ты отодвигаешь Корнтела на второй план? Какова его роль в этом деле?
– Он заведующий пансионом, где жил Мэттью.
– И где же он был, когда Мэттью исчез?
– Он был с женщиной.
– С полуночи до четырех утра?
– Нет. Не в эти часы. – Линли предпочитал не вспоминать интонацию, с какой его школьный товарищ описывал внешность Мэттью Уотли, явившись в воскресенье в Скотленд-Ярд, как живо и подробно передавал необычайную прелесть и привлекательность мальчика. Более всего Линли хотел вычеркнуть из своей памяти мысль о сексуальной неопытности Корнтела. Известно ведь, как подозрительны с точки зрения «нормальных людей» те, кто ухитряются сохранить невинность до тридцатипятилетнего возраста.
– Все дело в Итоне, Томми? Старая дружба? Поэтому ты заведомо готов верить в его непричастность?
Итон. Старая дружба. Нет таких вещей, как Итон и старая дружба, – им не место в расследовании.
– Просто мне кажется логичным разобраться в версии с кассетой, посмотреть, куда она нас приведет.
– А если она заведет в тупик? Линли устало усмехнулся:
– Это будет не первый тупик в нашем расследовании.
Не стоит ехать в Аргентину, Барби, – произнесла миссис Хейверс. В одной руке ее были маленькие ножницы, предназначенные для детишек, с притуплённым острием и лезвиями, способными разрезать разве что оттаявшее масло. В другой руке она держала полуразорванный, весь в пятнах проспект турфирмы, помахивая им, точно знаменем. – Помнишь эту песню, милочка? Что-то насчет Аргентины, и еще там «слезы». Вот я и подумала, что там слишком грустно, слишком печально. Все эти слезы… И я решила: как насчет Перу? Что скажешь, дорогая?
Барбара запихала мокрый зонтик в старую, полуразвалившуюся плетеную корзину у двери и стянула с плеч пальто. В доме чересчур жарко, отметила она. Пахнет влажной шерстью, и, похоже, какая-то вещь лежит слишком близко к огню. Барбара посмотрела в сторону гостиной– не оттуда ли доносится эта удушливая вонь.
– Как папа? – спросила она.
– Папа? – Миссис Хейверс попыталась сосредоточить взгляд своих влажных, скрытых за очками глаз. Сквозь правое стекло она, должно быть, ничего не видит, слишком уж много на нем осталось жирных отпечатков. Второй день подряд матери удается одеться самостоятельно– правда, колготки висят на ней мешком, а блуза застегнута не на пуговицы, а на три английские булавки. – Так вот, Перу… Там такие чудные животные. Знаешь, эти, с большими темными глазами и мягкой шерсткой. Как же они называются? Я про себя называю их верблюдами, но это, конечно, неправильно. Смотри, вот фотография. На одного даже шляпу надели. Разве не лапочка? Как же они называются, милая? Никак не могу вспомнить
