Убийства на улице Морг. Сапфировый крест (сборник) - Честертон Гилберт Кийт (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
– Он там смеялся, Боже помоги! – вскричал Фламбо, содрогнувшись всем телом. – Наверное, сам дьявол внушает такие идеи людям!
– Эту идею подсказали ему вы, – ответил священник.
– Что? – взвился Фламбо. – Какого дьявола! Я? Что вы имеете в виду?
Священник достал из кармана визитную карточку и поднес к ней огонек сигары. На карточке стала видна надпись зелеными чернилами.
– Помните это приглашение, – спросил он, – и похвалу, которую вы получили за свои преступные выходки? «Ваша проделка с двумя сыщиками, когда вы заставили одного арестовать другого», написал он. Он всего лишь повторил ваш старый трюк. Когда его с двух сторон зажали враги, он просто отступил, дав им столкнуться и погубить друг друга.
Фламбо вырвал карточку из рук священника и с остервенением разорвал ее на мелкие кусочки.
– Больше я не хочу видеть этот череп со скрещенными костями, – сказал он и швырнул обрывки в темную покачивающуюся воду. – Боюсь только, как бы рыбы не отравились.
Последний кусочек белого картона с зелеными буквами пошел ко дну и скрылся из вида; робкий, мерцающий, похожий на утренний, свет наполнил небо, и луна за высокой травой побледнела. Лодка тихо скользила по течению.
– Отче, – неожиданно произнес Фламбо. – Вы думаете, все это было во сне?
Священник покачал головой, то ли сомневаясь, то ли не соглашаясь, но остался безмолвен. Поднявшийся ночной ветер донес запах боярышника и орхидей, а в следующий миг покачнул маленькую лодку, наполнил парус и понес их дальше по извилистой реке к местам более счастливым и домам, где живут честные безобидные люди.
Неверный контур
Некоторые из больших дорог, выходящих на север из Лондона, тянутся далеко за город, почти рассеиваясь, но сохраняя призрачное подобие единой линии. За кучкой магазинов идет огороженное поле или загон, потом какой-нибудь известный трактир, за ним, возможно, чей-то огород или сад, затем большой частный дом, за ним еще одно поле, еще один трактир и так далее. На одной из таких улиц есть дом, который, возможно, привлечет ваше внимание, хотя вы вряд ли сумеете определить, что именно заставило вас бросить на него взгляд. Это длинное приземистое здание, стоящее вдоль дороги, выкрашенное в основном в белый и бледно-зеленый цвета, с террасой и странными навесами, похожими на деревянные зонтики в форме куполов, которые еще можно увидеть на старых домах. Вообще-то здание действительно очень старое, очень загородное и очень английское, в стиле старого доброго зажиточного Клапама. И все же у этого сооружения такой вид, будто его строили для места, в котором большей частью стоит жаркая погода. Когда смотришь на его белые стены и навесы, в голове сами собой возникают смутные мысли о тюрбанах или даже о пальмах. Не знаю, отчего возникает такое ощущение. Может быть, потому что его возвели англо-индийцы?
Любой, кто будет проходить мимо этого дома, не устоит против его чар, почувствует, что с этим местом, должно быть, связана какая-то история. И будет прав, в чем вы сами скоро убедитесь, ибо вот какая история – история странная, но правдивая – произошла здесь в 18… году на Троицу.
Любой, кто проходил мимо этого здания в четверг перед Троицей примерно в половине пятого вечера, наверняка видел, как парадная дверь отворилась, и из нее, попыхивая большой трубкой, вышел отец Браун, священник церквушки Святого Манго, в компании с очень высоким французом, своим другом Фламбо, который курил очень маленькую сигарету. Сами эти личности читателю могут быть и не интересны, но дело в том, что, кроме них, открывшаяся дверь бело-зеленого дома явила и другие любопытные вещи. У здания этого есть некоторые особенности, о которых следует упомянуть в самом начале, чтобы читатель смог понять не только суть произошедших здесь трагических событий, но и то, что именно явила открывшаяся дверь.
Здание это по форме напоминало букву «Т», только с очень длинной горизонтальной частью и очень короткой ножкой. Длинная двухэтажная горизонтальная часть с парадной дверью прямо посередине была фасадом и тянулась вдоль улицы. В ней находились почти все основные комнаты. Короткая ножка «Т» была расположена с задней стороны прямо напротив парадного входа. Эта часть здания была одноэтажной и состояла всего из двух длинных комнат, одна из которых была проходной. Первая из комнат была тем кабинетом, в котором знаменитый мистер Куинтон сочинял свои безумные восточные поэмы и повести. Дальняя комната была оранжереей, полной причудливых тропических растений удивительной и даже жутковатой красоты, которые в такие дни, как тот, купались в необычайно ярком солнечном свете. Поэтому, когда дверь в дом отворялась, иной прохожий мог от восхищения буквально замереть на месте, потому что в перспективе богато обставленного кабинета мог увидеть нечто подобное «волшебному превращению», неожиданной смене декораций в праздничном спектакле: фиолетовые облака, золотые солнца и малиновые звезды, которые одновременно были обжигающе реалистичны и в то же время призрачно далеки.
Леонард Куинтон, поэт, потратил много сил на то, чтобы добиться такого эффекта, и весьма сомнительно, что в каком-то из своих стихотворений ему удалось выразить себя так же блестяще, ибо он был человеком, который упивался цветом, купался в цвете, человеком, который в удовлетворении своей страсти доходил почти до полного отрицания формы… Даже идеальной формы. Именно поэтому гений его обратился к восточному искусству и образности, к тем затейливым восточным коврам или ослепительным вышивкам, где все существующие цвета словно смешиваются в один счастливый хаос красок, ничего не изображающий и не имеющий никакого смысла. Он, если и не с великим художественным дарованием, то с завидным воображением и выдумкой творил эпические поэмы и романтические истории, в которых буйствовали безумные, даже беспощадные палитры. То были рассказы о тропическом рае, зажженном пылающим золотом и кроваво-красной медью заката; о восточных героях в многоярусных тюрбанах на лиловых или иззелена-синих слонах; о сверкающих древним таинственным огнем горах сокровищ, которые не под силу поднять и ста невольникам.
Проще говоря, писал он о том восточном рае, который хуже иного западного ада, о тех восточных самодержцах, которых мы, скорее, назвали бы безумцами, и о тех восточных сокровищах, которые ювелир с Бонд-стрит (если бы сто изнемогающих невольников все-таки дотащили их до его мастерской), вполне возможно, не посчитал бы подлинными. Куинтон обладал гением, пусть даже нездоровым, и пусть даже нездоровость эта больше проявлялась в его жизни, а не искусстве. Сам поэт был человеком хилым и раздражительным, к тому же здоровье его в немалой степени истощилось восточными экспериментами с опиумом. Жена его, красивая и работящая (вернее сказать, со следами постоянной усталости на лице), неодобрительно относилась к опиуму, но еще более неодобрительно она относилась к настоящему индийскому монаху в бело-желтых робах, жившему у них в доме по настоянию ее супруга месяцами и являвшемся для него чем-то вроде Вергилия, который должен был провести его дух через восточные небеса и преисподние.
Вот из этой обители муз и вышли отец Браун и его друг, и, судя по их лицам, покинули они ее с облегчением. Фламбо был знаком с Куинтоном еще с лихих студенческих лет в Париже, и на эти выходные они решили возобновить знакомство, но теперь, ступив на стезю добродетели, он уже не находил былого удовольствия в обществе поэта. Одурманивание себя опиумом и сочинение эротических стишков с последующим записыванием их на пергаменте не было для него образцом поведения джентльмена, желающего скорой встречи с дьяволом. Когда мужчины остановились на пороге, собираясь свернуть в сад, калитка у дороги неожиданно отлетела в сторону, и молодой человек в съехавшем на затылок котелке решительно поднялся по ступенькам. Растрепанного вида юноша в крикливом красном галстуке, сбившемся набок и помятом, будто он в нем спал, держал в руке небольшую складную трость, которой нетерпеливо рубил воздух.
