Только один выход - Гарднер Эрл Стенли (читаемые книги читать .TXT) 📗

Я зашел в ночную чайную. Мне нужно было посидеть и подумать. Усевшись с чашкой чая перед низеньким столиком тикового дерева и поглаживая бороду, я погрузился в размышления. Хороший актер сливается с персонажем, которого изображает. Обнаружить манеры западного человека в Чайнатауне, да еще будучи загримированным под китайского старца, означало быть разоблаченным. Хорошо зная психологию китайцев, я всегда старался не только говорить и выглядеть в соответствии со своей ролью, но так же и думать.

Сидя в чайной, я пытался мыслить в соответствии с философией китайцев, которая рассматривает время как вечность, а не как короткий промежуток жизни одного человека.

Спокойно, философски, я еще раз вернулся к событиям последних дней. Справа, из-за ширмы, было слышно, как милуются парочки, решившие провести остаток бурной ночи в полумраке китайского ресторанчика. Но мне был слышен также и другой звук: слабые непрекращающиеся всхлипывания — за ширмой тихо плакала женщина.

Движимый скорее любопытством, нежели чем-то другим, я подошел, отдернул занавеску и шагнул за ширму.

На диванчике, отодвинув посуду в сторону и склонив голову на столик, сидела девушка. Закрыв лицо руками, она горько плакала. На левой руке ее была родинка.

Усевшись напротив, я принял полную достоинства позу и стал поглаживать бороду.

— Подобно колесам повозки, прокладывающим свой путь за упряжкой, страдания неотступно идут вслед за нами, — изрек я слабым старческим голосом с сильным акцентом — ведь сейчас я был китайцем, плохо говорящим по-английски.

При звуке моего голоса она распрямилась и изумленно уставилась на меня. Это была та самая девушка, которую я знал под именем Мод.

— Кто вы?

— Назначение старости — утешать юность, — проговорил я, поглаживая бороду.

Она внимательно оглядела меня, глаза ее покраснели от слез. Бояться мне было нечего — в полумраке отгороженного занавесками уголка она не смогла бы меня узнать — мой грим всегда безупречен. Мне кажется, я мог бы сказать, о чем она думает, но воздержался.

— Я могла бы его спасти… — коротко проговорила она. — А теперь он обречен, обречен на смерть… Этот человек ничего не значит для меня, и все же я восхищаюсь им.

— Смерть всего лишь сон, — заметил я, поглаживая бороду. — Чем скорее мы засыпаем, тем скорее просыпаемся.

Она уронила голову на руки:

— Я должна предупредить его. Но если я это сделаю, мне конец. Я у них в руках. Что же мне делать? Господи, что же мне делать?

Я положил руку ей на плечо.

— Ничего не нужно делать, — сказал я. — Я предупрежу его.

— Вы? — спросила она, приподнявшись на месте. — Да кто вы, в конце концов? Прикосновение вашей руки такое ободряющее, оно волнует меня. Откуда вам известно, о чем я говорю?

Я понял, что зашел слишком далеко. Она умела очень тонко чувствовать, эта девушка с родинкой на руке. Я отодвинул занавеску и зашаркал по коридору на кухню — к выходу. Белым девушкам запрещается появляться здесь. Сложив все воедино, я начал представлять всю картину в целом.

Дома я снял грим и принялся ждать. Что-то подсказывало мне, что на меня хотят повесить убийство. Без сомнения, рассуждал я, они попытаются заткнуть мне рот, прибегнув к помощи закона. Хотя нет, едва ли — в суде я мог бы рассказать слишком многое. Меня нужно во что бы то ни стало убрать. И самый правдоподобный вариант — убийство, во время которого погиб бы и я. Предположим, я находился в квартире Р.Си. Руперта, когда там лежало еще теплое тело, и допустим, некто, спрятавшийся в засаде, убивает меня, а потом звонит в полицию и сообщает, что видел, как я вошел в квартиру Руперта. Тогда он, якобы заподозрив неладное, последовал за мной, увидел, как я убиваю Руперта, окликнул меня, пытаясь предотвратить преступление, но я оказал сопротивление, и он застрелил меня. Полиция, разумеется, возьмет его под стражу, допросит и, обнаружив, что убитый не кто иной, как Эд Дженкинс, отпустит на все четыре стороны, да еще рассыпется перед ним в благодарностях.

Я снова принялся прокручивать в голове весь план, пытаясь поставить себя на место своих противников. Я уже почти решил, что съеду с квартиры и устроюсь в какомнибудь надежном местечке, пока все это не закончится.

Единственное, что меня смущало, так это бумаги Чэдвика. Заполучить их я мог, только играя на стороне негодяя с ледяными глазами. Ну ладно, в следующий раз ему не удастся ускользнуть от меня, сколько бы его убийц ни охотилось за мной.

На третий день я получил письмо. Без подписи, напечатанное на машинке:

«Эд, я узнала тебя, когда ты коснулся моего плеча. Спасибо. За мной следят, и у меня нет возможности связаться с тобой. Над тобой нависла опасность, но какая именно, мне узнать не удалось. Знаю только, что она связана с каким-то коридором. Но что это за коридор — не представляю. На всякий случай не ходи темными коридорами».

Я прочел письмо и усмехнулся. Это могло быть честное предостережение, но могла быть и западня. Да, не надо было дотрагиваться до ее плеча. Женщины чувствительны к мужским прикосновениям, и в моей руке конечно же было больше тепла и силы, чем в старческой руке китайского мудреца. Я совершил ошибку, зато я знаю теперь слабое место в своем гриме.

Если это письмо не искреннее предостережение, значит, оно является частью разработанного ими плана, и тогда мне трудно понять, как этот план сработает. Я не мог забыть, какое выражение было в глазах Хорька, предупреждавшего меня о девушке с родинкой на левой руке. А потом прозвучали те выстрелы… Я думал и думал обо всем этом, но рано или поздно работе человеческой мысли наступает предел, и тогда мысли начинают вращаться по кругу.

Это очень опасно, потому что, когда приходит время действовать, мозг отказывается работать. Я предпочитаю спокойно ждать, как будут развиваться события, чтобы получить дополнительную информацию. В таких случаях мой мозг восприимчив, свеж, и я готов встретить опасность лицом к лицу.

Прошло еще три дня, и в утренней газете я прочел о смерти Стэнли Брандиджа. Полстраницы занимал панегирик — описание жизни и деятельности усопшего. Я, не останавливаясь, прочел его до конца, после чего лег в постель, чтобы хорошенько выспаться.

Ближе к вечеру позвонил Колби:

— Мне нужно увидеться с вами, Дженкинс. Можете прийти ко мне в контору?

Я усмехнулся про себя — он не держал конторы, во всяком случае под именем Колби.

— Хотя… может, мне самому зайти к вам? — быстро прибавил он. — Я мог бы прийти прямо сейчас, дело не терпит отлагательства.

— Хорошо, — сказал я и повесил трубку.

Через десять минут он, беспрестанно облизывая губы, уже стоял на пороге моей квартиры — нервный, возбужденный, с моргающими слезящимися глазами и дергающимся носом.

— Дженкинс, я очень спешу и не могу сейчас объясняться, однако мне известно, что в награду за вашу работу вам были обещаны некие бумаги. Так вот, я только что узнал, что вас обманули. Приходите сегодня вечером ко мне домой, и мы во всем разберемся. Ведь вы выполняли эту работу по моему заказу, и я, в известной степени, считаю себя ответственным и хочу, чтобы вы получили интересующие вас бумаги. Во всяком случае, я мог бы дать вам кое-какую полезную информацию.

Я бросил на него быстрый взгляд, изобразив на лице немалое удивление:

— Вот как? А я думал, они все здесь.

Он покачал головой, поправил свой дикий галстук и пригладил напомаженные волосы. Вид у него был довольный. По-моему, он считал меня этаким тупым болваном, который если в чем и смыслит, так только в открывании сейфов.

— Нет, вас пытались надуть. Приходите ко мне сегодня в девять вечера, и я кое-что расскажу вам.

Я взял карандаш и раскрыл записную книжку:

— Так где это?

— Саут-Хэмпширд, 3425, — проговорил он, глядя на меня пристальным взглядом ястреба.

С самым что ни на есть невинным видом я записал адрес. По моему лицу не пробежало ни тени подозрения, хотя я сразу понял, что он дал мне адрес Л.А. Дэниэлса.