Записки полицейского (сборник) - Дюма Александр (онлайн книга без .txt) 📗
Однажды воскресным вечером все собрались у меня, устроившись за столом для чаепития. Вдруг госпожа Ирвинг, бледная и дрожащая от страха, вбежала в комнату, держа своего малютку на руках, и в изнеможении опустилась с ним в кресло. Она была охвачена сильным нервным возбуждением, так что довольно долгое время не в силах была оправиться и ответить на наши вопросы. Но я и без слов мог догадаться о том, что произошло.
Наконец, когда госпожа Ирвинг смогла говорить, она рассказала мне, что уже дня два или три господин Ренсгрэйв пугает ее своими странными поступками. Подкарауливает ее на дороге и обращается с такими речами, из которых она ничего не может понять, называет ее то госпожой Ирвинг, то Лаурой Гаргравес, упорно утверждая, что она – та особа, которую он знал в графстве Йоркшир. Генри настаивал, что именно он должен был на ней жениться, а не тот человек, который недавно умер.
Он наговорил ей еще много странностей, как, например, то, что ее сын очень похож на своего отца и напоминает ей о слишком печальном прошлом и именно поэтому она упорно не сознается, что знала господина Ренсгрэйва еще до своего знакомства с Джорджем Ирвингом. Но, бесспорно, говорил он, если бы ребенок умер или исчез, к ней вернулась бы память. В довершение всего господин Ренсгрэйв предложил ей немедленно выйти за него замуж, а она ответила, что, разумеется, не сделает этого за все сокровища Индии. Тогда он, взбешенный ее отказом, убежал за какой то бумагой, которая должна была доказать ей – как он утверждал, – что она именно та самая Лаура, о которой он говорит.
–?Что вы скажете на все это, господин Уотерс? – спросила с тревогой молодая женщина. – Не усматриваете ли вы в страшных словах этого человека какой нибудь угрозы? Нет ли опасности для моего ребенка и меня самой?
Я ничего не заметил, кроме нового припадка сумасшествия. Но сумасбродство это, как предполагала госпожа Ирвинг, могло быть опасно. Очевидным в этом деле было то, что господин Ренсгрэйв, пребывая в возрасте бушевавших страстей (ему было лет тридцать пять – тридцать шесть, не больше), до безумия влюбился в хорошенькую грустную молодую женщину и в новом припадке сумасшествия считал ее той самой Лаурой, которая в свое время пробудила в нем похожие чувства.
При любых других обстоятельствах и с другим человеком, а не с Генри Ренсгрэйвом, мы с женой посмеялись бы над таким дурачеством. Но поскольку госпожа Ирвинг заметила в глазах этого человека некую угрозу, говорившую о том, что с ним шутки плохи, то мы откликнулись на ее просьбу, ибо она пришла к нам, и проводили до ее квартиры, где решили дождаться господина Ренсгрэйва, пригрозившего ей своим возвращением.
В самом деле, не прошло и десяти минут, как на лестнице послышались торопливые шаги. Он не должен был застать нас у нее, но между тем мы хотели остаться, чтобы в случае необходимости быть готовыми прийти на помощь госпоже Ирвинг. Так что мы с женой поспешно вышли в небольшую боковую комнату, сквозь застекленную дверь которой могли слышать и видеть все происходящее.
Генри Ренсгрэйв вошел. Он был бледен и весь дрожал, он пытался заговорить, что то бормотал, в руке его была зажата бумага. Вся она была измята и дрожала, как и рука, в которой он ее сжимал. Он подошел к миссис Ирвинг и положил перед ней эту бумагу.
–?Вот вам, – наконец, выговорил он, – вы не осмелитесь сказать, что не знаете этой песни, вы не осмелитесь сказать, что эти слова на полях написаны не вашей рукой, а если дерзнете сказать так, то я здесь же и докажу вам обратное!
–?Господин Ренсгрэйв, – ответила молодая женщина со смелостью, которую ей внушало наше близкое присутствие, – господин Ренсгрэйв, клянусь, я этой песни не знаю, и признаюсь, что все, что вы говорите, совершенно нелепо. Тринадцать лет тому назад мне не было еще и девяти лет, я была тогда совсем ребенком!
–?Ага! Так вы упорствуете, жестокосердая! После всех страданий, которые я вытерпел за вас, после тех дней, которые провел в слезах, после мучительных ночей, терзающих меня с той злополучной минуты, когда увидел, как вытаскивают из воды ваше бездыханное тело, с той проклятой минуты, когда мне сказали, что вы умерли?
–?Умерла! – воскликнула госпожа Ирвинг. – Боже милосердный! Перестаньте безумствовать, господин Ренсгрэйв! Я – Лаура?.. Я – родом из графства Йоркшир?.. Я – утонула? Да, есть с чего мне самой сойти с ума, слушая ваши речи! Неправда!.. Меня никогда из воды не вытаскивали! Никогда и никто не мог предположить, что я умерла! Вы пугаете меня!.. Да, я вам говорю, вы меня пугаете!
–?Забавно! – закричал Ренсгрэйв. – Разве вы, я и этот проклятый Бефорт… не катались ли мы седьмого августа 1821 года по Льюфильдскому озеру?.. Лодка, в которой мы сидели, не опрокинулась ли во время ужасной схватки, возникшей между ним и мной из за вас, потому что мы оба были влюблены? О! Теперь мне все понятно!.. Причиной всему ребенок!.. То прошлое, о котором он вам напоминает, мешает….
Госпожа Ирвинг пронзительно вскрикнула – рука сумасшедшего сжимала горло мальчика, но я не отрываясь смотрел сквозь стеклянные двери на Ренсгрэйва, а потому в ту же минуту ворвался в комнату. Я мгновенно освободил малютку и с такой силой оттолкнул безумца, что он отлетел в другой конец комнаты и упал навзничь, но тут же вскочил и подбежал ко мне, обшаривая между тем свои карманы, где, вероятно, искал нож или какое нибудь оружие, но, не найдя ничего и понимая, без сомнения, что проиграет в рукопашном бою, он бросил на меня один из тех ужасных взглядов, которые были ему так свойственны, и выбежал из комнаты.
Теперь дело приняло нешуточный оборот: понятно было, что этот человек упорствовал в своем безумии. Потому я тем же вечером отправил по почте письмо в графство Йоркшир. Письмо это извещало господина Оксли о случившемся и приглашало прибыть в Лондон для принятия решения о дальнейшей судьбе племянника. В ожидании Оксли мы усилили меры предосторожности, чтобы защитить госпожу Ирвинг и ее сына от любых посягательств со стороны помешанного.
Но сумасшедшие в своем безумии проявляют необыкновенную настойчивость и настолько хитроумны, что даже самый проницательный и рассудительный человек не может предугадать их поступков.
По делам службы я часто с самого раннего утра отсутствовал дома и иногда даже всю ночь должен был находиться в местах, весьма удаленных от той части города, где проживал.
Вернувшись домой к обеду, на четвертый вечер после того дня, когда я отправил господину Оксли письмо, я застал в своей квартире всех соседей, чрезвычайно взволнованных. Госпожа Ирвинг, как мне хором поведали с десяток человек, – госпожа Ирвинг умирала. Причиной ее жестоких предсмертных мучений был малютка Джордж, который непонятным образом упал в реку Лею и утонул. По крайней мере такое у всех сложилось мнение, после того как реку обшарили вдоль и поперек. Черная пуховая шляпа несчастного малютки, украшенная перышком, была найдена плавающей около берега на довольно большом расстоянии от того места, где он предположительно упал; тело, розыски которого так ничего и не дали, вероятно, было унесено в Темзу сильным течением.
Ужасная догадка вдруг промелькнула в моем сознании.
–?Где господин Ренсгрэйв? – спросил я.
Никто этого не знал, никто не видел его с двух часов пополудни, то есть именно с тех пор, как исчез ребенок. Из всего того, что я видел и слышал, из той ненависти, которую господин Ренсгрэйв испытывал по отношению к маленькому Джорджу, было очевидно, что, кроме сумасшедшего, никто не мог совершить такого ужасного преступления. Итак, прежде всего я выпроводил из дома всех сочувствующих, которые его заполонили, потом поспешил к госпоже Ирвинг, где застал доктора Горлона, который оказывал ей помощь. Удар был жестокий – опасались воспаления мозга, доктор Горлон пустил ей кровь и поставил пиявок. Благодаря этим энергичным действиям надеялись, что лихорадка пройдет.
Подозрения доктора были схожи с моими, но он уклонился от каких бы то ни было советов, доверяя моей предусмотрительности. К несчастью, в то время я был еще новичком в делах подобного рода, теперь я уже приобрел некоторый опыт, и, если бы мне вновь случилось оказаться в подобных обстоятельствах, последствия были бы не столь неприятны, как в то время.
