Сказка о золотой рыбке - Дышев Андрей Михайлович (читать книги полностью TXT) 📗

Андрей Дышев

Сказка о золотой рыбке

Глава 1

В какой-то момент Титова почувствовала, что перестает понимать, о чем ей говорит Кораблин. Ее внимание рассеивалось, отчего создавалось впечатление, будто Кораблин говорит из закрытой наглухо бочки, и его слова нечленораздельны, а речь спонтанна и бессмысленна. Она уже не могла противиться своей воле, и ее взгляд ненароком пробегал по дорогому костюму Кораблина, по изящным туфлям, роскошным золотым часам «Ролекс», сверкающим на его запястье. «Ну, что же это я?» – подумала она и даже тряхнула головой, будто хотела отогнать от себя дурные мысли. Но мысли оказались необыкновенно прилипчивыми, и Титова едва ли не реально ощущала, как они притягивают к себе все ее прошлое и настоящее вместе с проблемами.

– В общем, надо обживаться здесь, работать и врастать корнями, – подытожил Кораблин и приятно улыбнулся. – Алле, Елена Георгиевна! Мне кажется, вы меня не слушаете!

– Нет, нет, что вы! – спешно ответила Титова, и ей вдруг пришла в голову мысль, что Кораблин догадался о ее мыслях, и потому на его лице играет столь загадочная улыбка человека, от которого не удалось утаить тайну.

– На всякий случай оставляю вам свою визитку…

«На всякий случай!» – мысленно повторила она, машинально выхватывая визитку из руки Кораблина, причем с такой неконтролируемой быстротой, словно она была нищенкой, и некий пьяный богач куража ради протянул ей стодолларовую купюру.

Кораблин повернулся и пошел к своему автомобилю – тяжелому джипу с тонированными стеклами. Не машина, а танк. От нее прямо-таки веет силой и надежностью. Титова смотрела вслед Кораблину и судорожно сглатывала. Во взопревшей ладони грелась визитка. Кораблин удалялся, чуть покачивая широкими плечами. Титовой казалось, что вместе с ним от нее уходит целый мир, наполненный яркими разноцветными шариками… Это было чем-то сродни любви. Той самой любви, о которой Титова уже успела забыть и какая так мучительно терзала ее юную душу в далекой, бесконечно далекой молодости.

«Однако я стала слишком сентиментальна!» – мысленно сказала она себе. Это была надежная формула для самоконтроля. Титова всякий раз мысленно говорила себе эти слова, когда в душе вдруг вскипало волной странное чувство. Это была то ли обостренная тоска по ушедшей молодости, то ли некстати проснувшаяся нежность, и тогда Титовой, вроде беспричинно, хотелось плакать, хотелось налево-направо раздавать старушкам милостыню, хотелось пойти в сбербанк и послать на адрес детского дома анонимный денежный перевод… Но проверенная формула легко гасила эту волну, и Титова снова обретала прежнее качество, какое лелеяла в себе подобно трудовым заслугам или правительственным наградам.

Придя домой, она скинула тесные сапоги, от которых нестерпимо ныли пятки, сунула ноги в теплые тапочки и заскользила по ламинированному паркету. Зашла на кухню, открыла холодильник и скучным взором прошлась по упаковкам с продуктами. Готовить не хотелось, и она лишь отщипнула немного от куска сыра. Потом прошла в комнату, села в кресло и несколько минут сидела неподвижно, закрыв глаза… Из ее головы не выходил Кораблин. До чего ж мощная энергетика у мужика! Аркаша Стуков в сравнении с ним кажется малоопытным мальчишкой, хотя возглавляет «Платиниум-банк» и ворочает приличными деньгами. Но Стуков Титовой не по зубам. Она пыталась прощупать его – нулевой результат. Стуков словно уж выскальзывал из ее рук. Впрочем, на работу он ее взял. У него хорошее чутье на… на…

Титова призадумалась. Каким бы словом точнее охарактеризовать саму себя? У Стукова хорошее чутье на ретивых баб… Нет, не то. На ловких баб? На умных? На стервозных? На хитрых? А может быть, на подлых, чья подлость до поры до времени может быть выгодна?

Она снова почувствовала, как в душе дрогнуло это предательское чувство. Вот что касается этого чувства, то Титова никогда не пыталась подобрать к нему точное слово. Она прекрасно знала, что в ее душе иногда трепещется некая абстрактная субстанция, химера, которую сопливые писатели и поэты называют совестью. Вот уж бесполезная штуковина! Что-то вроде болезни. Она разрушает организм, делая его чувствительным к боли других. И тогда начинаешь действовать в ущерб себе. И тогда становятся недосягаемыми цели. И если не заглушить эту болезнь в себе, то можно потерять многое, если не все…

Титова открыла глаза, потянулась к пачке суперлегкого «Парламента». Закурила, затянулась, выпустила дым тонкой струйкой к потолку и стала следить за тем, как он растекается сизым облаком, обволакивая люстру. Как символично! Жизнь очень похожа на дым или туман. Она видоизменяется каждую секунду и почти никогда не повторяется. Упустишь момент и уже никогда его не вернешь. Почему она сидит и, пытаясь обмануть саму себя, делает вид, что отдыхает и не думает про Кораблина? Она боится сделать первый шаг? Боится, потому что знает: сделав его, уже не остановится?.. Титова усмехнулась и загасила сигарету в пепельнице из зеленого камня, выточенного в виде раскрытой крокодильей пасти. Ничего она не боится. И уж тем более не думает о совести. Как можно думать о совести, когда каждый день встречаешься с такими пройдохами, как Кораблин? Нынешний мир подчиняется закону сообщающихся сосудов, вот только вместо жидкости балансируют деньги. У кого-то их много, у кого-то мало, и точка, куда деньги стремятся, находится где-то посредине. Тот, кто проворнее, решительнее, умнее и смелее, оказывается в этой заветной точке раньше других… Кораблин очень богат. Деньги оттягивают его карманы. Он приехал в Москву с периферии, словно ворвался в столицу на белом коне. Работал на Крайнем Севере… Точнее, не работал, а распродавал нефтяные трубы со склада, который каким-то чудом приватизировал. И вся продукция, которую шлепал несколько лет большой советский завод, в одночасье стала его собственностью. И потому Кораблин не чувствует ценности денег, которые оттягивают его карманы. Он не горбатился, не потел, не рисковал. Он просто присвоил себе бывшее общественное достояние. Разве это нормально, чтобы человек не чувствовал ценности денег? Чтобы он разъезжал по центру Москвы и выбирал себе дом с таким видом, словно ходил по рынку и приценивался к картошке? Что ж, видать, есть высшая справедливость в том, что Кораблин вышел именно на нее, Титову. Именно она в качестве риелтора приглянулась ему. Интересно бы знать, чем именно она ему приглянулась? Может быть, ее слегка подвядшим, но все еще красивым лицом, которое излучает благонадежность и нежную усталость? Или лучистыми глазами, которым очень хочется верить?

Титова встала и вышла в прихожую. Встала напротив зеркала, убрала волосы со лба… Да, она еще красива. В ней угадывается и опыт, и готовность к глубоким чувствам. Конечно, это всего лишь маска. Титову уже давно волновали не столько мужчины, сколько их деньги. Но эта маска – бесценный дар природы. Это великолепный инструмент, при помощи которого можно забраться в душу любого человека. Это универсальный ключ, которым можно открывать не только мужские сердца…

Титова позвонила дочери и услышала вечно усталый и скучный голос:

– Слушаю…

– Чем занята?

– Чем-чем, – едва скрывая раздражение, ответила дочь. – Перечислять по порядку?

Титова ненавидела в дочери себя. Лучше бы Валя переняла все черты характера отца, лучше бы она вообще ничем не была похожа на мать… Это протяжное, тоскливое «чем-чем», этот вопрос на вопрос «перечислять по порядку?» со скрытой агрессией и недоброжелательностью, от которых хочется удавиться, – это ее, Титовой, гены.

Она не стала больше ни о чем спрашивать и положила трубку. У дочери, как и у нее самой, личная жизнь пошла кувырком. Точнее, никогда не было этой самой нормальной личной жизни. Спуталась с каким-то торгашом, у которого голова была набита лишь неуемным желанием загребать деньги, да вот ума бог не дал, и желание, как это часто бывает, не совпало с возможностями. Семь лет с конфискацией имущества. Хотя какое у него было имущество? Старый хлам. Валька с нищетой мириться не хотела. Требовать у матери деньги она умела и делала это регулярно.