Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна (читать книги без регистрации TXT) 📗
– А сейчас он напоминает мне старого льва. У меня сердце сжимается, когда я вижу его по телевизору. Этот человек знает, что все для него уже кончено, но не сдается.
Они слушали голос – смысл слов, выспренний и необычный, стирался из памяти. А голос – его неповторимый тембр, его глубина, нежность – звучал. И хотелось слышать его еще и еще. Мещерский часто вспоминал потом: как странно, что Зверева впервые заговорила с ними именно о Кастро, то есть о человеке, у которого все в прошлом. Не было ли в этом какого странного знака, предопределения судьбы? Вообще весь тот их самый первый разговор – вроде бы ни о чем – был сложной криптограммой. В нем можно было найти ключ ко многому из того, что случилось в этом доме позже. Ключ… Но кто мог это предположить в тот солнечный день бабьего лета, когда они, словно школьники, замерли перед этой женщиной – нет, не в восхищении даже, а в каком-то странном смятении духа. Потому что словно само время, все знаменитые события, люди, даты, по которым будут вспоминать наш уходящий век, приветствовали их в лице этого загадочного, точно сфинкс, существа: Великой, Несравненной, Божественной Марины.
Когда она повернулась так, что лучи солнца упали ей на лицо, стало ясно, что между фотографиями на стене и ею лежат годы. Черты ее выразительного, изящной лепки лица несколько расплылись. Время не пощадило щек и уголков глаз, прочертило складки у губ, утяжелило подбородок. Время оставило свой отпечаток и на фигуре: теперь уже не только крупной, а весьма крупной, если не сказать больше. Но глаза ее остались прежними – огромными, серо-голубыми, взглянешь – и голова закружится. И от всего ее лица веяло теперь таким царственным покоем, довольством и безмятежностью, что невольно хотелось остаться подле этой женщины навсегда: тут надежно, безопасно. Тут – тихая гавань.
Зверева протянула им руку, и они, так же как и все эти на фотографиях – актеры, принцы, министры, депутаты, заокеанские миллионеры, партийные деятели, – сочли этот жест за величайшую милость.
– Как славно, что вы, Сереженька, навестили нас, – молвила она, подводя их к дивану. – Очень рада познакомиться с вашим другом. Боюсь, я застала вас врасплох своим приглашением, нарушила ваши планы на отпуск.
– Да что вы! – Мещерский взмахнул рукой, словно отсекая нечто кощунственное. – Мы так благодарны вам за приглашение.
– Это глупое письмо… Не знаю, почему я его написала. Елена Александровна – мой духовный вожатый, к ней я всегда обращаюсь со всеми своими болячками. Что-то на меня накатило, и я его написала. А собственно…
– Мы поняли, что вас что-то тревожит, сон лишь проявление…
– Не напоминайте мне о нем. Выставить себя такой слабонервной дурочкой, – Зверева откинулась на спинку дивана. – Я забыла об этом сне через пять минут после того, как отправила письмо. Обычный кошмар, и надо же – я хватаю конверт и доставляю хлопоты таким приятным молодым людям.
– Да какие хлопоты! У вас тут так красиво. Мы никогда бы не выбрались в такое приволье. И вы, вы сами, ваш дом… Но, Марина Ивановна, нам бы хотелось узнать причину, если она… если мы хоть чем-то можем помочь вам, то…
– Причины нет, – быстро перебила его певица. – Я же сказала, Сереженька, это просто непростительный промах с моей стороны. Прихоть дурного тона. Меня ничто не тревожит, ничто не беспокоит. Напротив, я давно не была так счастлива, как сейчас.
– Значит, вас не от кого охранять? Вам ничто не доставляет неприятностей? – спросил молчавший досель Кравченко.
– Нет, – Зверева взглянула на него с улыбкой.
– Какая жалость.
– Почему?
– Я бы многое отдал, чтобы вас от чего-нибудь да защитить. – Кравченко оглянулся по сторонам. – Увы, тут даже осы не летают. Осень.
Зверева засмеялась.
– Вот и права поговорка: дурной сон до обеда – к хорошей компании. Честное слово, я теперь даже рада, что все так вышло. Решено, вы – наши гости, пока вам тут не наскучит. Я с ребятками своими – видите, какая у меня большая дружная семья – думаю пожить тут недельки три. Ну, Петя, может быть, уедет раньше, у него дела в фирме. А мы… Агахан сказал, что вы вчера видели какого-то несчастного на шоссе? Его убили? – Вопрос был задан со спокойным любопытством.
– Да, милиция говорит, что знает, кто убийца. Шабашники, что дачи строят на том берегу, повздорили. У одного с головой не все в порядке, – соврал Кравченко.
– Жестокость, варварство. Каждый день по телевизору – убийства, какие-то… разборки. Между кем? В Чечне заложников берут, торгуют людьми точно скотом. – Зверева передернула полными плечами. – Неудивительно, что снятся кошмары. А музыка, которую транслируют? Все эти бездарные концерты, оглушающий шум вместо мелодии? Пошлость. Кстати, вы в Москве не видели таких плакатов – я на Садовом из машины видела, – водку рекламируют. На них бутылка, а рядом скрипка и что-то там о чистоте… А еще мне Гриша рассказывал, есть водка «Петр Ильич Чайковский». Ее пьют и закусывают луком с селедкой, – она провела рукой по глазам. – Здесь ужасно все изменилось за эти годы.
Мещерский отметил, как легко она перескакивает в разговоре с предмета на предмет: и снова слова были не важны, только голос. В этот момент стеклянная дверь отворилась и с террасы вошел Андрей Шипов.
– Я вас жду-жду, а вы вот где, оказывается. Пойдемте на озеро, погода – чудо. Димка с Егором пошли на корт. Звали болеть за них.
Кравченко украдкой разглядывал эту пару. Муж и жена. Скорее стареющая львица и ее подрастающий львенок. Кстати, тянет он на мужа-то? Вон белобрысая барышня за столом что-то там о кастратах загнула. Чушь, конечно, но… Он скользнул по фигуре Шипова – цыпленочек: хрупкие косточки, тонкие ручки, плечики как гардеробная вешалка – в пажи такому. А этот… Чем он ее привлек, интересно? Голосом? Или тем, что ему на двадцать пять меньше, чем ей? Ну, она, конечно, на свои пятьдесят не тянет – кожу вон подтянула, накрасилась, ухоженная, холеная. Для чего так себя холить? Для него?
Он вспомнил, как однажды в метро они с Катей видели одну женщину – увядшую сорокалетнюю домохозяйку. Она читала в газете про свадьбу Пугачевой и Киркорова. Потом уронила руки с газетой на колени и не мигая смотрела в черноту за вагонным стеклом. Грезила… Он попытался пошутить тогда, а Катя его одернула. Он так до сих пор и не понял почему.
«Вот отчего тебя, парень, к этой богатой даме тянет, мне объяснять не надо. – Кравченко изучал кроссовки Шипова, запачканные землей. – Как же – ступенька к славе, успеху. Звезда со связями. Слово скажет, и будешь петь где пожелаешь: на лучших сценах мира. За это можно себя продать… – Тут он поднял голову и перехватил взгляд, которым Шипов смотрел на жену. И покраснел: – Черт возьми. Мальчишка…»
Они спустились по ступенькам террасы, пересекли подстриженный газон, где трава все еще была по-летнему свежей и зеленой, и направились к воротам. Перед ними блестело озеро – точно гигантское зеркало, уложенное среди сосен. Шипов шел впереди, и на фоне слепившего глаза солнца его фигура казалась особенно четкой и хрупкой – словно тень. Кравченко надел темные очки. По его виду Мещерский понял: приятель его смущен. Зверева произвела на него сильнейшее впечатление, но даже себе он не хочет в этом признаться. «Вот что значит быть знаменитостью, – подумал он. – Вот оно, значит, как».
– Не желаете полюбоваться на местный Кубок Кремля? – пошутил Шипов. – Дима Егорку там каждое утро до семи потов гоняет.
– Пойдемте. А ваш брат хорошо в теннис играет?
– Воображает, что играет.
– Ну, судя по нему, он со спортом в ладах.
– Я был бы рад, если бы он больше был в ладах с учебниками, чем с ракеткой и футбольным мячом.
– Оставь ребенка в покое, – в голосе Зверевой зазвучали заботливые нотки. – Егорка еще растет. В его возрасте мальчикам надо двигаться, расходовать переизбыток силы.
«Хорош ребенок, – подумал Кравченко. – Бугай лет двадцати. А почему не в армии, интересно? Сверстники вон на Кавказе «силы расходуют», а этот… Кстати, как называется жена брата? Свояченица или кума? Нет, вроде свояченица».
