Все оттенки черного - Степанова Татьяна Юрьевна (книга регистрации .txt) 📗
– Станислав Сергеевич, подождите, – оборвал его Колосов. – Нам срочно надо увидеться. Если где-то через час с небольшим я к вам подъеду, я не очень помешаю вашим сборам?
– Да нет, что вы, приезжайте. Все собрано. И я один на даче. Жена пока в больнице. Знаете адрес? Хотя у кого я спрашиваю, старый болван…
– Адрес есть. – Колосов посмотрел на часы. – А в аэропорт я вас утром сам отвезу, не волнуйтесь. До встречи. – Он опустил трубку на рычаг. У него было такое ощущение, что сообщение Модина не явилось такой уж неожиданностью. После новостей по делу Полунина подсознательно он ждал чего-то подобного.
Фары на шоссе. Катя столбиком застыла на обочине, и фары приближающейся машины слепили ее. Она все еще никак не могла прийти в себя и отдышаться. И сейчас ей хотелось лишь одного: скорее добраться до телефона, позвонить Никите. Пусть он немедленно приезжает и разбирается во всей этой чертовщине сам.
Автомобильные фары смахивали на желтые береговые прожекторы. В машине – а это была «девятка» темного цвета – наяривала музыка. Катя, как сломанная кукла, шагнула на дорогу. Господи, песня «Любэ» из автомагнитолы. Как она была сейчас рада ей!
«Девятка», взвизгнув тормозами на полной скорости, затормозила, и из окна высунулся Кузнецов. Катя бессильно облокотилась на капот: слава богу… Ноги просто отказывались ее держать.
Встревоженный Кузнецов выскочил из машины, распахнул дверь и усадил Катю на переднее сиденье. От него сильно разило спиртным. Он наверняка так припозднился где-нибудь в пивном баре на шоссе. Как и Сорокин, он был в темном костюме и даже при галстуке. Да ведь сегодня день похорон, подумала Катя. Точнее, не день, а уж ночь. Боже, какой же это нескончаемый, безумный день, какая сумасшедшая длинная ночь…
– Катя, что стряслось? Что с вами… с тобой? Вся дрожишь! – Кузнецов заглядывал ей в лицо. – Что вы делаете одна на дороге? Половина первого уже! А где Нина? Что-то случилось?
Катя хотела ответить, но язык не повиновался. Ее действительно трясло как в лихорадке.
– Ну-ка погоди. – Кузнецов нагнулся и извлек из-под сиденья початую бутылку водки, скрутил пробку. – Ну-ка глотни. Да пей, говорю, сразу полегчает!
Это был просто вселенский позор: водка, и какая – «брынцаловка», из горла, на темной пустынной дороге в компании полузнакомого полутрезвого дачного соседа! Но было уже не до приличий и церемоний. Катя глотнула послушно из горла. Захлебнулась, закашлялась. Водка огнем обожгла горло. Глаза защипало. Кузнецов деловито взболтнул жидкость в бутылке, словно это было пиво, и приложился со смаком сам. Потом завинтил пробку и вернул бутылку на место. Сел за руль.
– Ну? Легче? То-то, знай наших. Объяснишь ты мне, в конце концов, что ты тут делаешь?
Перед глазами Кати все поплыло. Испанское вино, легкий шум после него в мозгах, прилив решительности и сил, этот сумасшедший бег в ночи, фреска Сан Аполлинаре Нуово в альбоме, комментарии библейского псалма, Май-гора, руки Смирнова, судорожно царапающие землю, искаженное злобой лицо Хованской и тот таинственный потерянный ореховый прут, из-за которого все вдруг нарушилось и пошло прахом в том странном ритуале, спуск по склону – напролом через заросли и крапиву, ноющие ссадины, ушибы и синяки, предчувствие опасности, невидимой и жуткой, погоня по пятам, страх, тисками сдавливающий сердце, и тот грохот в небе, рев взлетающего самолета – все это Катя и помнила и не помнила. И даже эту вот горькую огненную водку на губах и слезы… жалкие соленые слезы, такие же жгучие и горькие, слезы растерянности, страха, полнейшего разочарования в слабых своих силах…
Впечатления этой ночи уже не вмещались ни в какие условности, запреты и табу. Катя не могла больше сдерживаться. Что она наговорила тогда Кузнецову? Понял он хоть что-то из ее слов? Впрочем, его понимание или его сочувствие в тот миг было для Кати не так уж и важно. Просто перед ней сидел обычный, нормальный человек, пусть и не совсем трезвый, как и она, но нормальный, который слушал ее, не перебивал и не задавал глупых вопросов. И потом, ведь Шурка Кузнецов был… «Он, кажется, не одобряет всего того, что так сближает нас», – всплыли в Катиной замутненной страхом памяти холодные слова Хованской. И воспоминание это тоже вселило в Катю надежду.
Кузнецов сначала приглушил, а затем и вообще выключил музыку. Снова потянулся за бутылкой. – На-ка, выпей еще, расслабишься немножко, – сказал он.
– Н-не могу, – Катя замотала головой. – У меня и так язык заплетается. Шура, Шурочка, милый, но что же это за люди-то, а? – Она всплеснула руками. – Кто же она, эта Юлия Хованская? Кто?
– Ведьма.
– Кто?! – Катя уставилась на Кузнецова: шутит, что ли, племянничек? Но лицо его было мрачным, серьезным и брезгливым.
– Ведьма она, – сказал он. – Ну, сейчас разные там шуруют по объявлениям: магия, мол, черная и белая, колдуны, волхвы и шаманы потомственные. Ну и прочая шишголь.
– Но она же… но ведь ты же…
– Со сдвигом по фазе она, вот что. – Кузнецов сплюнул в окно. – Я тетке тысячу раз твердил: гнать надо в шею эту шизоидную дуру! Не очень-то ее, правда, выгонишь. Они с теткой не разлей вода с некоторых пор. Юлия, эта чертова коза, видите ли, себя ведьмой истинной воображает! Не смотри на меня так, Кать. Ну да, ведьмой. К экстрасенсорике, целительству у нее, правда, кой-какие способности есть. И в медицине она неплохо сечет, в гомеопатии. В прошлом она, я слыхал, медсестрой вроде в ведомственном кагэбэшном госпитале работала чуть ли не четверть века. А на старости лет с катушек сдвинулась – нате вам! Тетку с панталыку сбивает, вроде мастерство ей свое какое-то там передает. А тетка Шура и рада стараться. Вы, бабы, Кать, ей-богу, – иногда смотришь на вас и не понимаешь – голова у вас на плечах или горшок со щами.
– Шура, но это же… да разве такое возможно… вот сейчас, в наши дни… разве можно сейчас в это серьезно верить? – Катя чувствовала себя от водки совсем, совсем пьяной. Голос Кузнецова доносился до нее словно из тумана. – Разве можно?
– Ты ж говоришь, Олега только что с ней вместе на этой чертовой горе видала! Выходит, можно. Мы с тобой в такое не верим, а эти… Старая чертовка сама фанатически верит, я ж говорю – баба со сдвигом! Она и мне не раз твердила: вера, мол, наша горами двигает, не то что людьми. Ну-ка, расскажи еще раз, что они там вытворяли?
