Все оттенки черного - Степанова Татьяна Юрьевна (книга регистрации .txt) 📗
Колосов сейчас ее тоже беспокоил и удивлял. В этом странном деле он вообще с самого начала вел себя необычно, как бы, наверное, выразился малыш Караулов, «неадекватно».
Работать на месте происшествия, в доме, ему теперь словно казалось уже лишним. Вместо этого он просто висел на телефоне. Его мобильный звонил не переставая: главк, отдел по раскрытию убийств, дежурная часть, ЭКУ, РУБОП («Эти-то костоломы ему зачем тут?» – недоумевала Катя).
А сам Никита вроде бы (кроме разговора по телефону) на месте ничего не делал. Слушал Караулова, слушал их с Ниной внимательно и вместе с тем отрешенно. Да еще смотрел в окно на кусты сирени.
Даже весьма эмоциональный и красочный рассказ Кати о ритуале на Май-горе и поразительном признании Кузнецова о том, что Хованская считает себя истинной ведьмой и какими-то одной ей ведомыми способами заставляет поверить в это и своих несчастных клиентов, словно бы не произвел на начальника отдела убийств особого впечатления. Катя впоследствии, правда, убедилась, что Никита слушал ее очень внимательно и не упустил ни одной детали.
Она же сама, окончив свой рассказ, не стала приставать к нему с расспросами. Да и о чем же было спрашивать в первую очередь Никиту? О черном ли шелковом платке с загадочными узлами из спальни старо-павловского прокурора или его двойнике из комнаты Смирнова? Или о том, найден ли при обыске, кроме иных подозрительных емкостей, и термос, из которого чем-то поили режиссера ночью на вершине горы? Или, быть может, сначала следовало поподробней узнать про семейную трагедию Ачкасова? Про показания Модина? Или о том, зачем же все-таки приходил этим утром к Хованской Ящер-Ищенков?
Ничего этого она спросить у Никиты так и не успела. Он сам спросил ее. Как тогда, на месте самоубийства Ачкасова у той осины на лужайке, он подошел к Кате – телефон его проклятый как раз на одно мгновение умолк, – развернул ее к себе и спросил:
– Ну? Кать, а что ты сама-то думаешь обо всем этом?
Господи, как она ждала подобного вопроса раньше! Сам великий Гениальный Сыщик хочет знать ее скромненькое мнение по такому делу, аналогов которому больше никогда не будет в области! Но… можно было отвечать умно, можно глупо, а Катя, собравшись с духом, ответила честно:
– Никит, я даже не знаю, что и сказать. Это какой-то ужас, все так запутано, так запутано! Ты вот только что с Карауловым клофелин упоминал, обнаруженный в крови Тарантинова. Что он кем-то намеренно был приведен в беспомощное, бессознательное состояние… Никит, но вы же прежде уверены были, что с Тарантиновым мог только мужчина справиться там, в лесу. А теперь… что же это получается? Ты всем этим хочешь сказать: тут и женщина легко бы справилась. Так, что ли?
– Не легко. Но справилась бы. Вполне.
Катя помолчала секунду. А потом вдруг задала ну совершенно неожиданный вопрос:
– Слушай, а тебе не кажется, что Хованская внушает Ищенкову неподдельный страх?
Она подождала его реакции, так и не дождалась и продолжила торопливо:
– Я вот все думаю: конечно, все это и даже то, что видели мои собственные глаза сегодня ночью на горе, бред… Все как-то несерьезно. Словно набор этаких финтов для ужастика: восковая куколка там, иголки, спаленный на свечке волос, заклинания демонов, платки, сложенные в круг магический, одним словом, «панночка помэрла»… Мы ведь с тобой, как Кузнецов скажет, люди умные-вольнодумные. Вольтерьянцы и атеисты, одним словом. И ни во что такое в глубине души и умом не верим. А значит… значит, и всерьез пока все это не воспринимаем, так? Но… но при всем нашем скептицизме факт остается фактом: Ящер боится Хованскую. Это с его-то биографией! И Смирнов ее тоже боится и повинуется ей – я же видела их там вчера… И Александра ее боялась, по-моему, тоже. И вот у меня вопрос: что же в Хованской такое, что она внушает всем настолько сильные чувства?
– Вывод? Ну и какой же вывод? – Колосов опять же слушал и не слушал ее, смотрел в окно.
– Я не знаю, какой тут может быть вывод, Никита, – Катя покачала головой. – Точнее, не знаю никакого иного вывода, кроме: нити трех убийств, каждое из которых, как мы теперь установили, вполне по силам совершить и женщине, и двух загадочнейших самоубийств ведут именно к этой май-горской ведьме.
– Я читал где-то, что ведьмам во время шабаша черт шеи ломал за плохую службу. – Колосов сделал жест, словно скручивает пробку на бутылке. – А простой люд их на кострах жег или вон топил, как кошек. Участковый-то и мне местную байку поведал. Слышала – нет? То-то. Странные существа эти летуньи на метлах, а, Кать? Никто их не любит. Даже тот, кому они служат.
На этом туманном лирическом отступлении Колосова прервали – снова зазвонил мобильный. Катя поняла: долгожданные новости от экспертов наконец-то пришли!
– Ну? – следователь Караулов, от нетерпения едва не вырвавший у Колосова телефон, напоминал бегуна на короткие дистанции перед стартом – вот-вот сорвется с места и как даст стрекача!
– Что говорит эксперт, Никита?!
– Этилмеркурхлорид – гранозан – в бутылке из ванной, в изъятом пакете сока и в образце из стакана потерпевшей. Увеличенная втрое доза по сравнению с той, которая была установлена в случае с Сорокиной. – Колосов из-за гвалта, поднявшегося на террасе, прикрыл трубку рукой. – Кто-то продвигается в своих химических опытах с хлоридом ртути прямо семимильными шагами, нащупывая нужную дозировку яда. Смерть вдовы наступила от сердечной недостаточности, спровоцированной попаданием в организм сильнодействующего отравляющего вещества. Эксперт говорит, у нее было слабое сердце, оказывается, если бы не это, клиническая картина отравления была бы иной, похожей на сорокинский случай.
– Чьи отпечатки на стакане? – хрипло спросил Караулов. – Хованской?
– Самой потерпевшей и… Олега Смирнова.
Катя и Нина слушали затаив дыхание. Как Нина призналась позже, ей все казалось, что они присутствуют при долгожданной развязке событий.
– Кого первого будем из них допрашивать в опорном? Режиссера или эту ведьму нашу? – Караулов был уже одной ногой на пороге. Готовность к действию номер один.
