Побег - Томпсон Джим (версия книг .txt) 📗
«Я знал это, — думал он тупо; это были почти последние его мысли. — Тогда, много лет назад, когда я был совсем еще мальчишкой, с тех пор, как я себя помню, я знал, что все будет именно так. Становится все холоднее и холоднее, и темнота становится глубже и глубже... и я знал. ЗНАЛ!»
«Знал». Это слово грохотало в его сознании, посылая сигнал через годы, через тысячи миль, через мрачные серые стены и холодные стальные решетки тюрьмы особо строгого режима. А обратно, через время и расстояние, пришел голос, который сообщил Руди Голова Пирогом, входящему в первую десятку социально опасных элементов общенационального масштаба, что он — глупое маленькое дитя, совершеннейший несмышленыш.
Руди заморгал, и на его посеревшем лице проступил легкий румянец.
— Макс?.. — прошептал он с надеждой. — Ты... ты здесь, Макс?
— Ну конечно, я здесь. А где мне еще быть, когда мой маленкий малтщик Руди в беде? А теперь делай, что я тебе говорю, сейчас же!
Руди сделал. Нечего и говорить, что он был совершенно один, наедине с журчащим, наполовину высохшим ручьем и густыми тенями выгнувшихся деревьев и солено-сладким запахом собственной крови. Но мысленно он был не один. С ним был единственный человек, которого он когда-либо любил и который любил его. Маленький Макс. Герр доктор Макс. Макс Вондершейд, доктор медицины, доктор философии, доктор психиатрии — подпольный акушер, врач для уголовников; человек, который никогда не мог сказать «нет» нуждающемуся, независимо от законов и профессиональной этики.
Они с Руди были сокамерниками в течение трех лет. Эти годы, проведенные в так называемой тюрьме строгого режима, принесли человеку по прозвищу Голова Пирогом то единственное подлинное счастье, которое он когда-либо испытывал. Такие вещи не забываются, не забываются такие люди. Начинаешь дорожить каждым его поступком, каждым его словом.
Руди распластался на земле, закрыл глаза. Расслабился настолько, насколько мог, и на какой-то момент задержал дыхание. Потом стал медленно считать. Один, два, три, выдыхая и вдыхая на счет. Когда он три раза досчитал до десяти, его дыхание почти пришло в норму, а его сердце перестало колотиться как сумасшедшее. Он продолжал держать глаза закрытыми, выжидая, и голос снова обратился к нему.
У него хорошо получилось — о, просто замечательно! Он вспомнил, что шок — страшный убийца; во-первых — шок, во-вторых — инфекция. Если ты поддашься шоку, даже очень маленькая рана может оказаться смертельной.
— Но, Макс. — Руди почувствовал, как на миг его снова охватила паника. — Она не маленькая! Между нами и десяти футов не было. И он выстрелил мне прямо в...
Руди сел. Хриплый смех клокотал у него в горле. Прострелил сердце? Черт возьми, да случись такое, его бы и в живых не было! Он снова осмотрел свой торс, задавшись вопросом, что именно случилось и как.
До некоторой степени загадка оставалась загадкой. Вернее, здесь присутствовал элемент чуда. Окованный металлом кончик кобуры, очевидно, заставил пулю чуть отклониться, а еще больше она отклонилась из-за крепкого, как железо, нагромождения поломанных костей и хрящей, образовывающих его грудную клетку. И все-таки ему очень повезло, что он остался жив, хотя рана была совсем не шуточной.
Начиная от точки прямо над его сердцем мясо было взрезано до самой кости поперек груди, а оттуда разрез доходил до середины его левого бока. Вероятно, из-за того, как он упал, — его грудь плотно прилегала к одежде и ремню кобуры, — крови у него вытекало сравнительно мало, в любом случае гораздо меньше, чем вытекло бы при обычных обстоятельствах. Но теперь, из-за того, что он двигался, рана его открылась широко и он терял кровь с угрожающей быстротой.
Руди сделал повязку из своей майки, крепко связав ее с брючным поясом и ремнем кобуры. Это помогло, но не слишком; помогло не намного больше и когда он добавил к повязке свои носки и носовой платок. У него оставалась одна вещь, вернее, две вещи, вполне пригодные для того, чтобы положить их на рану. Две толстые пачки денег, которые он урвал из добычи в банке. Но если он воспользуется ими, перепачкает их в крови... Хотя от них, наверное, и так не будет никакого проку...
Гм. Ему нужно сохранить эти бабки. До тех пор, пока у него есть бабки, и пушка, и машина, — но в первую очередь — бабки, у него есть шанс. Выжить. И догнать Дока с Кэрол. Дальше этого — того, чтобы догнать их и убить, — он не способен был думать в настоящий момент. Для него это было одновременно и средством, и целью. В их смертях каким-то образом он обретет жизнь для самого себя.
Он кое-как забрался в машину и запустил мотор на полную мощность, с ревом проехав вверх по руслу ручья и вырулив на дорогу, пробуксовывая, продвигаясь со встрясками и толчками. Так было нужно. У него не хватило бы сил для разведки — сил и времени. Все, что он мог сделать, — это действовать быстро и надеяться на лучшее.
Ему по-прежнему везло: никто не встретился с ним по дороге. Удача продолжала сопутствовать ему и когда он проехал глухими переулками Бикон-Сити и снова вырулил на автостраду по другую сторону. Потом быстро, вместе с его кровью, удача начала иссякать.
Он порылся в бардачке машины, достал наполовину полную бутылку виски в одну пинту. Сделал осторожный глоток, потом, почувствовав, что согрелся и окреп, глоток побольше. Прикрыл бутылку ладонью, вытащил из кармана сигареты. Нашел одну, которая все еще годилась, и зажег, втягивая дым глубоко в легкие. Внезапно, без всякой причины — за исключением того, что он был пьян, — он грубо загоготал.
Смеясь, он сделал еще один глоток, еще одну долгую затяжку сигаретой. Внезапно бутылка выпала из его руки, и машина бешено вильнула в сторону кювета.
Сигарета спасла его. Стараясь справиться с управлением и не попасть в кювет, он зажал горящий окурок между ладонью и рулем, и боль не давала угаснуть его сознанию, придавая ему ту остроту, в котором оно нуждалось. Но оно начало угасать почти сразу же после того, как вернулось к нему.
Он то находился в сознании, то неумолимо, стремительно опять терял его.
«Глупый Руди. У него так мало крови. А он смешивает ее с алкоголем!»
