Эликсир вечной молодости - Арбенина Ирина (прочитать книгу TXT) 📗
Светлову несколько поразила сумма, на которую — пусть и погорячившись! — готова была заключать пари скромная служащая детского учреждения, находящегося в ведении городского департамента образования, вечно бастующего, как известно из “Новостей”, из-за того, что им не выплачивают вовремя их нищенские зарплаты.
— Так в чем же дело? Почему вы, Валентина Терентьевна, к нему, к этому Горенштейну Соломону, не обратились?
— Ну, не хочется распространяться на эту тему… Чужие тайны, знаете ли…
— А все-таки? И почему вам так не хочется сыпать соль на раны?
— Да дело в том… У него, как вам сказать.., волчий билет! Ему практиковать нельзя.
— Как это?
— А так. Ни в коем случае нельзя пациентами заниматься. — Осич хмыкнула. — А пациентками — особенно.
— А что такое?
— Ну, это свежая еще история. То ли пациентка Соломону влюбчивая попалась, то ли сам Соломон какие-то чары свои недозволенные применил… Короче, одна банкирша, пациентка Соломона, вдруг мужа решила своего прогнать и за Соломона замуж выйти. Ну, муж не дурак, порядки знает… Раз — и письмо в ассоциацию! А те Соломона за бока. Это ведь строжайше запрещено…
— Что запрещено?
— Ну, шашни с пациентами заводить.
— И что же?
— Ну вот… Роман-то так ничем и закончился. Полюбились — и расстались. У банкирши-то банк, а Соломон так без практики и остался.
— И ему никак нельзя практиковать? Ни-ни?
— Ни-ни!
— Жаль! — Светлова вздохнула. — Печальная история.
— Да, как говорится, нет ничего нового под луной. И нет повести печальнее на свете, чем повесть о докторе Горенштейне и его пациентке.
— А все-таки… Номер его телефона не дадите? А еще лучше — адресок. Осич хмыкнула.
— Хотите попробовать?
Директриса без дальнейших комментариев черкнула на листке несколько строк и протянула Ане.
— Удачи!
Осич явно была довольна, что встреча идет к завершению.
— Позвольте еще один вопрос, — собравшись с силами и приготовившись к лобовой атаке, попросила Аня. — А как эта девушка попала из вашего приюта в мотель “Ночка”?
— То есть?
— Почему вы ее туда отдали?
— Я отдала?! Да вы меня спрашиваете об этом так, будто я отдала ее в бордель, а не в мотель! Мне что — ее на улицу надо было выставить?! По чести сказать, уже надоели подобные вопросы! Не вы одна интересуетесь!
— Правда?
— Не город, а сборище сплетников! Понимаете, она пробыла у нас в приюте почти два года! Мы не имеем права держать детей так долго. По установленным для нас правилам — не больше года.
— Дальше?
— А дальше ребенок должен вернуться или в семью, если с ним проведена работа и созданы условия для его нормального пребывания, либо в обычный детский дом. Либо… — Осич запнулась.
— Либо?
— Либо, если исполнилось шестнадцать лет, — в самостоятельную жизнь… Девочке этой, будем считать, исполнилось. Мы выправили ей документы, адаптировали, как могли — минимально! — к жизни, которой она совсем не знает. Собственно, в этом и состоит наша цель… Адаптировать, устроить на работу, помочь начать самостоятельную жизнь.
— Адаптировать?
— Да! Адаптировать! Это ведь я Немую всему научила… Мыться и все прочее… Такая чистюля теперь стала…
— Да-да… — кивнула Светлова, припомнив белые кроссовочки.
— Мы старались… А куда такую устроишь? На какую работу?! Да с ней что хочешь можно делать — она наивна и дика… Любой мерзавец может воспользоваться… А Леночку я знаю с детства… На нее я могу положиться!
— Леночку? Вы имеете в виду Туровскую? Хозяйку мотеля?
— Именно Туровскую. В девичестве Котикову. Ей как раз была нужна работница в мотель, которая могла бы справляться с самой простой работой. По силам и дикарке. И я могла быть уверена, что под присмотром Елены Ивановны с девушкой ничего плохого не случится… Я отдала! — пробурчала обиженно Осич. — Да Елена Ивановна пылинки с нее сдувает! Отваживает всех ухажеров, которые без серьезных намерений жениться вокруг нашей девушки увиваются…
«Ага.., понятно, почему свидания с Кикалишвили такие тайные…»
— У вас все?
— Кажется, все… Спасибо за аудиенцию. “Как Осич сказала? “Леночку знаю с детства”? — думала Аня, выходя из “детского учреждения”. — Еще одна подружка!
Амалия Кудинова тоже знает Туровскую с детства. В этом городе не просто все знают друг друга… Они знают друг друга с детства!"
В доме доктора Горенштейна щелкало, свистело, заливалось. В многочисленных клетках, расставленных среди горшков с цветами, переливались разноцветным оперением всевозможные попугайчики и янтарно желтели канарейки. А сам хозяин, несмотря на прохладный осенний, правда, солнечный день, расхаживал по-летнему — в шортах, что придавало ему вид беспечного курортника. И то подкладывал птичкам корма, то подливал цветочкам водички.
Представившись психологом и сославшись на Осич, Аня завела речь о своих мифических исследованиях. И чисто отвлеченно рассуждая о том и о сем, понемногу, стараясь сохранять непринужденность, перешла к случаю с девочкой-Маугли. Немота, знаете ли…
— Любопытный вариант невроза, не так ли, доктор?
Надо сказать, что Светлова уже так сама стала привыкать к своей легенде, что с некоторым опасением думала о том, что постоянное вранье не проходит ни для кого бесследно…
— А как вы думаете, доктор, — ну, чисто теоретически, возможна ли в таком случае коррекция и даже полное излечение?
— Возможно, возможно и полное излечение, — согласился, пощелкав игриво языком — в ответ попугайчикам, — Горенштейн. — Это, правда, случится не быстро, — предупредил он. — Я уж не говорю о том, что это нелегко. Если то, что вызвало у немой девушки потрясение, коренится где-то глубоко в детстве, то добраться до корня проблемы непросто… Понадобится несколько сеансов. Это, знаете, словно многослойную повязку снимаешь, постепенно, слой за слоем, начиная с верхнего, последнего, пока до раны не доберешься…
— Но ведь как интересно! — лицемерно воскликнула Светлова.
— В общем, да… Пожалуй. Для того, кто бы взялся за это, — интереснейший случай!
— Послушайте, но как же?..
— Что “как же”?
— Ведь в основе сеанса — попытка дать пациенту возможность высказать то, что он таит от самого себя?
— Разумеется.
— Но как же она будет высказывать, если не разговаривает?
— А вот это еще неизвестно, разговаривает или не разговаривает. Надо посмотреть, как она поведет себя в гипноидном состоянии… Великий Фрейд был против таких вещей… Но я не Фрейд и, знаете, иногда пользовал…
— То есть вы все-таки думаете…
— Да, я почти уверен, что, если снять внутренний запрет, мы услышим ее голос.
Светлова с трудом подавила внутреннее ликование.
— Соломон Григорьевич, а вы не могли бы…
— Нет, нет и нет! — Горенштейн в ужасе замахал руками, как будто ему привидение на кладбище примерещилось. — Не могу… Не могу, любонька, никак не могу!
— Но почему?!
— Не могу — и все!
Птички щелкали, свистели, цветочки цвели, Горенштейн махал руками.
В своих уговорах Светлова не продвинулась ни на миллиметр.
Гор, как Светлова для краткости стала его про себя называть — надо сказать, этот видный мужчина действительно немного смахивал на вице-президента США, — был непреклонен.
— Кроме того, вы меня обманули! — крикнул вконец разгорячившийся “вице-президент” Светловой напоследок. — Тоже мне психолог-теоретик! Ради отвлеченной теории так не стараются! Врунья какая… Иногда, знаете, прекрасная девушка, чтобы добиться от людей помощи, достаточно сказать правду.
"Остается только выяснить, когда наступает это “иногда”?” — хмуро подумала Светлова.
Она не была убеждена, что ей следует быть до конца откровенной с Гором.
Расстроенная Светлова; у которой, кажется, появился уже было в руках ключ от “буфета со скелетом” — так, кажется, говорят англичане о чужих тайнах, — ехала к Богулу.
"Ключик”, образно говоря, у нее отобрали: Горенштейн отказался наотрез превращать немую девушку в говорящую.
