Катастрофа на шоссе - Ваг Юрай (книга бесплатный формат .txt) 📗
– Усильте, – приказал инженер Стеглик конопатой лаборантке. – Осторожно, дайте максимум.
Рука неуверенно нажала красную кнопку. На циферблате выскочили и задрожали цифры, это было мгновенье, длящееся бесконечно. Потом цифры остановили свой бег и жужжание машины стихло.
– Ну, душенька, стоп. Или… – Стеглик распрямился. – Нет, лучше продолжим. – Он выдохнул: – Великолепно. Какова сопротивляемость!
Конопатая лаборантка взглянула на него. Лицо у Стеглика было нездоровое, желтое, с острым носом и узкими губами. Он выглядел на сорок, хотя ему было двадцать шесть. За тонкими стеклами очков лихорадочно блестели глаза.
– Хорошо, – ответила девушка и улыбнулась.
Казалось, он не слышал. Потом, очнувшись, подтвердил:
– Сила!
– Ну-у! – холодно протянул кто-то стоящий за их спиной, – Сила не сила, но наши придут в восторг. Ведь мы в этой области на несколько лет отстаем от Запада.
Голиан возник неожиданно, отлично владея искусством многих, занимающих руководящие посты, появляться неслышно и неожиданно. Хотя руководящего поста вовсе не занимал.
– Отставать – отстаем, – согласился Стеглик. – Но что касается силиконов, то с настоящей минуты уже нет! Выключите приборы, душенька!
Циферблат показал ноль, и жужжание стихло.
Голиана мутило, словно он выпил прокисшего пива.
– Послушайте, коллега, – сказал он. – Старик и сам считает, что это просто хобби. А вы тратите на эту ерунду рабочее время. На заводе горят поставки и план заваливаем. Весь квартал – это уже непреложный факт – летит к чертям. А вы из-за такой…
– Нет, – решительно возразил молодой инженер. – Не из-за этого.
Они стояли в светлой солнечной лаборатории. В этом просторном зале они казались маленькими и затерянными – не только щуплый Стеглик и коротышка лаборантка, но и плечистый, загорелый, высокий Голиан. Голиан сказал:
– Я знаю, простите, я просто так…
– А за что вы его, собственно, так не любите, пан инженер?
– Кого вы имеете в виду, барышня? Шефа? Коллегу Бауманна?
– Да, – подтвердила лаборантка и опустила голову, испугавшись вырвавшегося против воли вопроса. – Не сердитесь, – попросила она.
– Оставьте нас, – сказал ей Стеглик, а когда она вышла, продолжал: – Вот дура! Хотя сказала правду. И я думаю, что шеф пьет из вас кровь. Странно, он такой добряк, – добавил Стеглик смущенно.
– Вы о чем? – словно не понял Голиан и попросил: – Дайте-ка сюда!
Молодой инженер достал тигель и протянул Голиану металлическую пластинку. Пальцы большой, широкой ладони дрожали, казалось, что сейчас они сожмутся в кулак, чтоб смять ее, уничтожить, но ладонь так и осталась открытой.
– Прошел через тепловую реакцию?
– Полтора часа назад.
– Время остывания?
– Одна минута двадцать две секунды.
– В Америке – минута одиннадцать, и никто не делает из этого сенсации.
– Пан инженер, почему вы против?
– Я против во-ро-вства, – Голиан мрачно рубил последнее слово по слогам. – Бауманн использовал мою минутную слабость и… это во-ро-вство, – повторил он и отложил кусок металла.
Инженеру Голиану было сорок семь, ни одного седого волоса не серебрилось в его густой шевелюре, но в этот момент он выглядел стариком.
Голиан сел и облокотился о пульт.
– Я начал заниматься этой проблемой давно, почти сразу же после войны. Был я тогда еще совсем зеленый и ничего не достиг, но идея возникла у меня у первого… Когда я потом вернулся – вам ведь известно – из-за границы то снова принялся за дело. Короче: иное время было, мне не давали ни к чему допуска, вы и представить себе не можете, что это было за время… Но я не о том… Я знаю Бауманна давно. Когда я только начинал, я открыл ему свою идею, раза два он давал мне советы, он-то был уже опытным специалистом. Не скажу, чтоб он очень всем этим заинтересовался, но приблизительно через год, когда я объявил, что сдаюсь и бросаю, Бауманн попросил у меня расчеты и я, идиот, дал их! Более пятидесяти плотно исписанных страниц на машинке. Он поблагодарил и вскоре все охаял, свел на нет, утверждая, что истины я не достиг, а лишь крутился вокруг да около. А теперь он будет лауреатом, хотя в Америке и в других странах силиконы уже имеются, давно имеются, но на другой основе! И в наших исследовательских институтах над этим работают! Но он открыл гликостеры из метанолизы раньше, – Голиан сжал пластинку металла, ощупал ее и отшвырнул, – и они, вероятно, дешевле! Намного, чтоб его черт взял! – Он усмехнулся, это была горькая, болезненная усмешка. – Если вам кажется, что я не люблю Бауманна… И у простого ремесленника должна быть рабочая совесть, а у такого прекрасного специалиста – тем более! Вы меня извините, если я вам испортил настроение, извините, что стою над душой, когда вы работаете… – Он пожал плечами и вздохнул: – Не сдержался, поймите меня, ведь это же сущий грабеж! Голиан, кусая губы, встал. Казалось, он хочет что-то добавить, но он лишь провел рукой по глазам и медленно двинулся вдоль прохода между пюпитрами и низкими подоконниками. Стеглик смотрел ему вслед.
– Пан инженер! – крикнул он.
Голиан остановился.
– Что?
В соседнем отсеке гудели машины. Обычный звук, лаборанты уже давно не замечали его. Но Стеглик еще долго вспоминал, что в тот момент он вдруг отчетливо услыхал этот шум.
– Нет, ничего, я просто так, – ответил Стеглик и наклонился к тигельку.
И вдруг услышал смех. Смеялся Голиан. Стеглик подскочил к нему, но тот уже смолк. Голиан смотрел в окно. Стеглик взглянул на него и тут же перевел взгляд: метрах в двадцати пяти от них на зеленой скамейке сидел немолодой, но и не старый человек. Рядом лежал портфель, на спинке скамейки висел плащ-болонья.
Машины гудели, Стеглик все еще слышал их. И тут голос Голиана перекрыл шум машин:
– Не дадите ли вы мне ключи от вашей дачи?
– Они у Сикоры. Вам нужны?
– Да, буду вам очень обязан, – ответил Голиан неожиданно искательным тоном.
– Пожалуйста, – охотно согласился молодой инженер.
– Я схожу к Сикоре, – сказал Голиан и ушел.
А Стеглик все держал в руке металлическую пластинку и думал о Бауманне: а вдруг тот и в самом деле украл…
Неизвестный за окном достал из портфеля черешню и все сидел и сидел, терпеливо выплевывая косточки.
2
Зеленые глаза уродливой фарфоровой черепахи фосфоресцировали на красном ковре. Слева от нее было окно на улицу. Справа – письменный стол, на нем кофе, а у стола – одетый в милицейскую форму лейтенант Бренч. Пожилой мужчина, сидящий рядом с ним, тяжело вздохнул: – …и это только июнь. В июле совсем расплавимся.
– Повесим жалюзи, – сказал лейтенант.
– Это точно?
– Обещали.
– Еще в мае, помнится. Что у вас еще, Брепч?
– Все, товарищ капитан. Только сообщение о Шнирке. Наверное, им остается уточнить имя.
– Уже уточнили. – Капитан прищурился. – Дело ведет Лазинский, он сейчас связывается с Прагой, просит поскорее выслать фото. Пока их не пришлют – мы связаны по рукам и ногам. Искать человека по описанию – напрасный труд: «Тридцать семь лет, гладкое, симметричное лицо, темные волосы и нормальная фигура». Иными словами: две руки, две ноги, уши и голова и все прочее, что положено существу мужского пола. Кроме того, серый в полоску костюм, который можно сто раз в день снять и надеть, ну, скажем, шорты. Знаю, знаю, Бренч, в донесении все это сказано по-другому, профессионально, но я вам с официального языка перевел на человеческий. Из определения «рост 173 – 177» да из мудрого заключения «особых примет не имеется» вытекает именно то, что я сказал. Остроумное примечание о том, что господин Шнирке грассирует, они могут оставить при себе. Грассирующих агентов не забрасывают в славянские страны. В ГДР – куда ни шло. Немцы почти все картавят.
– Товарищ капитан, ведь Шнирке-то немец.
– Знаю, родом из Либерца, там и на свет появился в двадцать восьмом, кажется. Это единственное, что более или менее известно. Плюс то, что его папаша работал в пивной, плевать хотел на Генлейна, был мобилизован и погиб где-то в Норвегии. Я вам, лейтенант, так скажу: возможно, это тревога ложная. Бывает, какой-нибудь ревнитель кого-то увидел и – готово, переусердствовал – половина наших ребят ищет, ловит. Запомните это, лейтенант: никогда не будьте излишне усердны. Такое, с позволения сказать, рвение только вредит делу.
