Собрание сочинений. Том 4 - Дойл Артур Игнатиус Конан (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Джон Гердлстон, сидевший в ожидании сына за квадратным письменным столом, несомненно, обладал незаурядной внешностью. Это суровое, худое лицо с резкими чертами и глубоко посаженными глазами говорило о сильном характере, который мог быть отдан служению как добру, так и злу. Он был брит, если не считать косматой бахромы седых бачков, соединявшихся с седыми волосами. По его непроницаемому лицу нельзя было прочесть решительно ничего, и свидетельствовало оно только о суровости и твердости, то есть о качествах, которые бывают свойственны и самым благородным натурам, и самым низменным. Быть может, именно благодаря этой неопределенности свет оценивал старого коммерсанта очень по-разному. Его считали фанатически религиозным, пуритански нравственным и щепетильно честным в делах. И все же находились люди, которые относились к нему подозрительно, и никто, за исключением только одного человека, не мог бы назвать его другом.
Когда в кабинет вошел его сын, Джон Гердлстон поднялся и встал спиной к огню. Он был гораздо выше сына, но плотное сложение молодого человека свидетельствовало о большей силе, которая объяснялась не только разницей в возрасте.
В кабинете отца Эзра оставил саркастический тон, который находил наиболее удобным для бесед с клерками, и стал самим собой, то есть резким и грубым.
— Ну, в чем дело? — спросил он, бросившись в кресло и побрякивая монетами в карманах брюк.
— Пришло известие от «Черного орла», — ответил его отец, — оно отправлено из Мадейры.
— А! — оживившись, воскликнул младший партнер. — Ну и как?
— Идет как будто с полным грузом. Так по крайней мере сообщает капитан Гамильтон Миггс.
— Удивляюсь, что Миггс был способен хоть что-то сообщить. И еще больше удивляюсь тому, что вы ему верите, — раздраженно сказал младший партнер. — Он же никогда не бывает трезвым.
— Миггс — хороший моряк, и его уважают на побережье. Возможно, он иногда забывает о воздержанности, но у нас у всех есть свои недостатки. Вот список грузов, заверенный нашим агентом. Шестьсот бочек пальмового масла…
— Цены на масло упали, — перебил Эзра.
— Они поднимутся еще до прибытия «Черного орла», — уверенно возразил старший партнер. — Кроме того, он везет большую партию кокосовых орехов, камедь, черное дерево, шкуры, кошениль и слоновую кость.
Молодой человек даже присвистнул от удовольствия.
— Тут старик Миггс не промахнулся, — сказал он. — Слоновая кость стоит очень высоко.
— Несколько выгодных рейсов нам совершенно необходимы, — заметил Гердлстон. — Последнее время в наших делах был неприятный застой. Однако печальное событие мешает нам испытать ту радость, которую доставило бы нам это известие. Три матроса скончались от злокачественной лихорадки. Имен их он не назвал.
— Черт подери! — воскликнул Эзра. — Мы-то хорошо знаем, что это означает. Три бабы, каждая с кучей ребятишек, будут торчать в конторе с утра до вечера и требовать пенсии. И почему это матросы не имеют обыкновения сами обеспечивать свои семьи?
Его отец неодобрительно поднял белую руку.
— Мне хотелось бы, — сказал он, — чтобы ты не говорил о столь священных предметах с таким легкомыслием. Семья, неожиданно лишившаяся кормильца… Что может быть печальнее? Я не в силах выразить, как мне это горько.
— Так, значит, вы собираетесь назначить пенсию вдовам? — осведомился Эзра с легкой улыбкой.
— Отнюдь, — без колебаний ответил его отец. — Фирма «Гердлстон и К°» это не страховая компания. Труженик достоин своего вознаграждения, но, когда он покидает наш мир, его семье следует рассчитывать лишь на то, что он сумел накопить благодаря трудолюбию и бережливости. Мы не можем назначить пенсии женам умерших матросов, потому что это создаст опасный прецедент и лишит их товарищей всякого желания откладывать деньги на черный день, а значит, косвенным образом явится поощрением порока и распущенности.
Эзра усмехнулся и громче забренчал мелочью и ключами в кармане.
— Однако я позвал тебя вовсе не для этого, — продолжал Гердлстон. — Моим правилом всегда было ставить дела фирмы выше моих личных дел, какими бы неотложными эти последние ни казались. Меня известили, что Джон Харстон умирает и хотел бы повидаться со мной. Оставить в настоящее время контору для меня крайне неудобно, но я чувствую, что долг христианина требует, чтобы я откликнулся на подобный призыв. Поэтому я прошу тебя заменить меня здесь на время моего отсутствия.
— Да неужели это правда? — удивленно воскликнул Эзра. — Наверно, произошла какая-то ошибка. Я же сам еще в понедельник разговаривал с ним на бирже.
— Это случилось очень неожиданно, — ответил отец, снимая с вешалки широкополую шляпу. — Однако сомневаться, увы, нельзя. Доктор говорит, что он вряд ли проживет до вечера. Какая-то форма злокачественного тифа.
— Вы же с ним старинные друзья? — заметил Эзра, задумчиво поглядывая на отца.
— С самого детства, — ответил тот с сухим покашливанием, представлявшим самую высокую ноту его ограниченной эмоциональной гаммы. — Твоя мать, Эзра, умерла в тот самый день, когда у жены Харстона родилась дочь, — тому минуло уже семнадцать лет. А миссис Харстон скончалась через несколько дней после родов. Я не раз слышал, как он говорил, что, быть может, и нам с ним суждено вместе покинуть эту юдоль. Однако все мы в руце Всемогущего, и, по-видимому, он пока призывает к себе только одного.
— А кому достанутся его деньги, если доктора не ошиблись? — с интересом осведомился Эзра.
— Все получит девушка, — ответил коммерсант. — Она будет богатой невестой. Насколько мне известно, у него нет других родственников, кроме Димсдейлов. А они и так богаты. Однако мне пора.
— Ах, кстати, тиф ведь очень заразителен, верно?
— Да, так говорят, — спокойно ответил коммерсант и, твердым шагом пройдя через всю контору, удалился.
Оставшись в кабинете один, Эзра Гердлстон протянул ноги к огню и, глядя в пламя, задумчиво пробормотал:
— Папаша — настоящий кремень. А все же это наверняка задело его больше, чем он показывает. Само собой! Единственный друг, который у него был на всем свете, а уж другим он больше не обзаведется! Впрочем, мне-то какое дело? — И, утешившись этой мыслью, он, насвистывая, принялся листать секретный журнал фирмы.
Возможно, что Эзра был прав в своем заключении, и невозмутимость сдержанного коммерсанта скрывала страдающее сердце, когда он подозвал извозчика и поехал в Фулем, где жил его друг. Они с Харстоном вместе учились в школе для бедных, вместе терпели тяготы в юности, вместе вырвались из нищеты и вместе разбогатели. В те дни, когда Джон Гердлстон был долговязым юнцом, а Харстон — круглолицым мальчишкой, этот последний привык смотреть на старшего товарища, как на своего защитника и руководителя. Бывают характеры паразитические по своей природе. Они чахнут в одиночестве и стремятся прилепиться к более сильной натуре, чтобы заимствовать чувства и мысли, так сказать, из вторых рук. Энергичный, деятельный ум со временем неизбежно собирает вокруг себя много других интеллектов, представляющих собой лишь слабую его копию. Вот почему с годами Харстон привыкал все больше и больше опираться на товарища своих школьных лет; он стремился привить многие из его суровых свойств своему простому и безвольному характеру, так что в конце концов превратился в нелепую пародию на оригинал. Для него Гердлстон был совершенством, поступки Гердлстона — единственно правильными, мнение Гердлстона — справедливейшим и непогрешимым. Сорок лет такой неизменной преданности не могли не произвести впечатления на Гердлстона, как бы он ни пытался это скрыть.
Харстон, неустанно трудясь и во всем себе отказывая, сумел основать экспортную торговую контору. В этом он последовал примеру своего друга. Однако интересы их столкнуться не могли, поскольку торговые операции Харстона ограничивались Средиземным морем. Его предприятие росло и процветало, так что в Сити на Харстона посматривали с уважением. Его единственной дочери Кэт недавно исполнилось семнадцать. Близких родственников у него не было, если не считать доктора Димсдейла, преуспевающего врача, практиковавшего в Вест-Энде. Не удивительно, что деловитый Эзра Гердлстон (а вероятно, и его отец) заинтересовался тем, как умирающий распорядится своим состоянием.
