Через лабиринт. Два дня в Дагезане - Шестаков Павел Александрович (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Домик оказался совсем небольшим: кухонька, в которой пахло какими-то засушенными травами, и одна комната. В комнате, в кресле, сидел медицинский эксперт, молодой парень с институтским значком на пиджаке, и гладил рыжего котенка. Котенок норовил ухватить эксперта лапками за палец. У раскрытого настежь окна, за письменным столом, пристроился следователь. Поминутно стряхивая плохо работающую авторучку, он выводил на листке бумаги:
«7 мая 196… года я, следователь прокуратуры города Тригорска, юрист 2-го класса Васюченко М.К., в соответствии со ст. 182 УПК РСФСР составил протокол осмотра местонахождения трупа с признаками…»
Понятые — мужчина лет шестидесяти и женщина в косынке, с растрепанными волосами, неожиданно оторванные от каких-то повседневных занятий, пристроились у стенки на стульях.
— Это товарищ Козельский, — коротко бросил собравшимся Волоков. Потом он подошел к кровати, где, накрытая с головой простыней, лежала Дубинина.
Козельский оглядел солнечную комнату со старой приземистой довоенной мебелью, фотографиями на комоде и столом, накрытым клеенкой, на котором стояли пустая бутылка из-под «Московской», стакан и тарелка.
— Что нового, Матвей Кириллович? — спросил Волоков.
Следователь, не отрываясь от бумаги, пожал плечами:
— Ничего пока.
— А у тебя, Глеб?
— Типичное газовое отравление.
Волоков повернулся к Козельскому:
— Похоже на несчастный случай. Нет никакой записки, вообще приготовлений не заметно. Да и смерть скорее всего наступила во время сна. Так, Глеб?
Эксперт кивнул, не выпуская из рук котенка:
— Да, конечно. После вскрытия можно будет установить время смерти поточнее, но, я думаю, не позже двух.
— А откуда шел газ?
— Плитка в кухне.
— Значит, дверь была открыта?
— Да.
— Кто обнаружил труп? — спросил Вадим.
— Соседка.
— Может быть, с ней поговорим?
— Обязательно. Вы, Матвей Кириллович, заканчивайте свое сочинение, а мы еще разок с Алтуфьевой потолкуем.
Козельский с удовольствием вышел на воздух. Лейтенант не считал себя трусом, но трупы действовали на него удручающе.
Соседку одолевали любопытные.
— Разрешите, товарищи! — настойчиво произнес Волоков. — Нам нужно побеседовать с Марией Федоровной.
— Да что ж беседовать-то? Все я вам уже сказала. Она, Валентина, Дубинина то есть, говорит мне вчера: «Пойдем, Маша, завтра на рынок пораньше». А мне картошки нужно было, да и курочку хотела купить. Вот и говорю: «Пойдем!» А сегодня жду — нету ее. Удивилась я, потому что Валентина вставала всегда рано. Смотрю, во дворе не видно, да и окна закрыты. «Вот, думаю, разоспалась, а меня подводит? Ну, решила, ждать не буду, пойду постучу. Если спит, так пусть спит. Может, выпила с вечера да спит. С ней случалось, хоть и грех говорить про покойницу…
— В котором часу вы решили зайти за Дубининой?
— Семи еще не было. Гляжу, дверь закрыта. Ну, думаю, точно спит. Но на всякий случай стукнула. Дверь болтается — значит, не заперта. Потянула я — открывается. А оттуда газ — мамоньки! Чуть сама не отравилась. Распахнула я двери настежь, кричу: «Валентина, Валентина!» Бросилась окна открывать. Потом вошла, газ выключила.
— Вы сказали, что окна были закрыты. Что вы имеете в виду — ставни или рамы?
— Да все закрыто было. И форточки закрыты, и занавески спущены.
— Любопытно. Дубинина всегда так на ночь закупоривалась?
— Что вы! Она и зимой с открытой форточкой спала. Все жаловалась, бывало, что воздуху ей не хватает. Я ей говорю: «Смотри, Валя, не дай бог ворюга какой заберется. Одна ведь живешь!» А она: «Меня Рекс в обиду не даст». Рекс — это собака ее.
— И все-таки в этот очень теплый вечер она заперлась.
Козельский глянул на Волокова.
— Да, нужно будет занести в протокол. Мария Федоровна, а никто к Дубининой вечером не заходил?
— Вот этого не скажу. Я еще в обед к золовке пошла, поздно вернулась.
— Ну ладно, спасибо. Во дворе они закурили.
— На газовой плите есть отпечатки пальцев?
— Алтуфьевой. Она ж ее выключала.
Из домика вышел Васюченко.
— Кажется, все. Можно ехать.
Подошла милицейская машина. Пронесли носилки.
— Дом пока опечатаем… Я думаю, не стоит там все ворошить до приезда Игоря Николаевича.
Но связаться немедленно с Мазиным не удалось.
— Уехал в Береговое, — ответили на другом конце провода.
— В Береговое? Зачем?
— Не знаю. Что ему передать?
Козельский сказал:
— Попытаемся разыскать в Береговом.
Вадим опустил трубку.
«Все-таки не доработал я там! — это было первое, о чем он подумал. — Но откуда новые нити? Неужели Брусков?»
— Пойдем-ка, Вадим, позавтракаем, — предложил Волоков. — Васюченко — мужик дотошный и скрытный. Пока все заключения не соберет, ничего не скажет, хоть бы и думал что. Осторожный. Так что одно остается — ждать.
Козельский согласился, но ел без аппетита. Спокойствие Волокова действовало ему на нервы. «Дубинину проморгали и топчемся в потемках», — злился он, потому что никак не мог связать смерть Дубининой с предшествовавшими событиями. А Волоков бодро жевал бифштекс и как будто ни о чем не думал, только похваливал польское пиво.
— Нет, это не несчастный случай! — не выдержал Козельский. — Кран был открыт полностью до того, как Дубинина легла в постель. Такую утечку газа она бы наверняка заметила раньше, чем заснула.
— Возможно, — согласился Волоков, макая мясо в горчицу. — Пожалуй, на самоубийство больше смахивает. Если вспомнить закрытые окна.
И эта кажущаяся легкость, с которой капитан, не давно считавший смерть Дубининой несчастным случаем, соглашался с ним, тоже раздражала Вадима.
— А скорее всего — убийство. Нужно искать следы постороннего.
— Но стакан-то на столе один.
— Второй можно выбросить. А след должен остаться.
— Васюченко не пропустит. Опытный работник. Козельскому Васюченко показался просто усидчивым чиновником. Но сейчас он хотел сказать о другом.
— Важно установить, что делал ночью Кравчук.
— Спал.
— Это по вашим сведениям? — не выдержал Вадим. Капитан усмехнулся и вытащил из пачки сигарету:
— По нашим.
— И вы уверены, что знаете каждый его шаг?
— Более или менее.
— А вы знаете, что вчера вечером он был на Лермонтовской?
Волоков, не говоря ни слова, полез во внутренний карман пиджака, достал фотографию и протянул Козельскому. На снимке был ясно виден Кравчук, разговаривающий во дворе с Дубининой.
Козельский присвистнул:
— Что же вы молчали?
— Это не доказательство того, что Кравчук убил Дубинину. После того как сделали снимок, она была жива еще не меньше шести часов. И все это время Кравчук находился далеко от ее дома.
— Или сумел создать видимость этого, — пробормотал Козельский, хотя раздражение его против капитана уже начало проходить.
— Возможно. Однако пока мы знаем слишком мало и не должны спугнуть Кравчука, дать ему догадаться, что подозреваем его. А вы, между прочим, нервничаете.
Вадим покраснел:
— Да, есть немного. По правде говоря, я не понимаю, какая связь между смертью Дубининой и убийством Укладникова.
— Если б мы это знали, было бы гораздо проще. Но нервничать не стоит. Давайте-ка делать все, что можно, до приезда Игоря Николаевича. Он разберется быстрее.
Козельский согласился.
Расстались по-деловому. О том, что выяснит Васюченко, Волоков обещал сообщить немедленно. Вадим отправился в гостиницу.
Там его ждал сюрприз.
В холле, в кресле, вытянув большие ноги, сидел Кравчук. Говоря откровенно, Козельский не думал, что увидит его сегодня. Лейтенанту потребовалось усилие, чтобы повести себя как ни в чем не бывало.
— Вадим, здравствуйте. Вас жду.
— Здравствуйте. Я ходил завтракать.
— Может быть, погуляем? Хочу с вами поговорить.
— Поговорить? О чем?
