По моей могиле кто-то ходил - Дар Фредерик (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
– Господа присяжные заседатели, ваше мнение? – обратился он к своим сообщникам.
– Лиза права: не время болтать обо всем этом! – решительно сказал Паоло, не пытаясь скрыть своего раздражения.
– Ах, вот как ты считаешь?
– Да, я так считаю!
Франк дружелюбно хлопнул его по затылку.
– До чего же приятно и просто разделять твою философию, Паоло!
– Что ты еще там напридумывал! – возразил человечек, пожимая плечами. – У меня нет никакой философии.
И, повернувшись к Фредди, он прибавил:
– Иначе – я бы знал об этом!
На берегу фарватера суетились тени в полицейской форме. К ним медленно направлялся катер. Когда он вошел в устье канала, человек, стоявший на мостике, включил прожектор. Громадный белый луч погрузился в серую воду. Перегнувшись через поручни, комиссар и инспекторы вглядывались в открывшуюся перед ними фантасмагорическую картину. В нескольких метрах под ними, на куче мусора, слегка покосившись набок, покоился тюремный фургон. Его затухающие фары были похожи на гигантские тусклые сонные глаза.
– Это – именно он, – сказал комиссар. – Господа, пусть только внутри не окажется охранников.
Он дал команду пристать и выскочил на захламленный берег. Дождь поливал спорящих о чем-то двух полицейских в форме и молодую блондинку.
– Предупредите портовых пожарных! – приказал комиссар. – Немедля ни минуты нужно вытащить этот фургон...
Полицейские на мгновение осветили электрическими фонариками старый бункер.
– Нет ни малейшего сомнения, – сказал комиссар, – мы можем быть уверены, что речь идет о побеге.
– Должно быть, беглец уже далеко, – вздохнул один из инспекторов.
– Да, – согласился комиссар. – Мне кажется, побег был серьезно подготовлен.
И он грустно взглянул на затопленный автомобиль. Зрелище было зловещим. Марику сотрясали конвульсивные рыдания.
– А когда она выучила немецкий язык, что еще вы там вдвоем варганили в этой чертовой комнате с окном, выходящим в парк? – крикнул Франк, встряхивая Гесслера за лацканы пиджака.
Взяв его за запястье, адвокат резким движением высвободился.
– Я продолжал говорить ей о любви, а она рассказывала мне о вас, – признался он, – но вы никогда не поверите нам... Хотя, может быть, чему-то и поверите, если вам нужно будет поверить! Сейчас вашей тюрьмой стало сомнение, и никто больше ничего не может сделать для вас. Пока вы любите Лизу, это мучение никогда не кончится, оно будет сверлить вас, как бормашина.
– Заткнись! – крикнул Франк, бросившись на него.
Он схватил Гесслера за горло, не обращая внимания на крики Лизы и попытки Паоло разнять их. Когда он отпустил его, адвокат был пунцового цвета и задыхался. И все же немцу удалось улыбнуться.
– Как этой женщине удалось сделать из меня преступника? Своим телом или своей душой? И что было бы предпочтительнее для вас: что я занимался с ней любовью или что я учил ее немецкому языку? – задыхаясь, выговорил адвокат. – Подумайте хорошенько, потому что проблема заключается именно в этом, именно в этом лежит великая тайна!
Его лицо приняло нормальный цвет. Погладив себя по шее – он еще чувствовал боль – Гесслер с ненавистью смерил Франка взглядом и продолжал:
– Да, милейший, я люблю Лизу. Все, что я сделал, я сделал ради нее. Однажды днем, вы припоминаете, Лиза, мы прогуливались с вами по берегу Ауссен-Альстера. Дело было зимой, и все здания в Гамбурге были как из мрамора. Озеро уже замерзало, в его лед вмерзла барка. Вы сказали мне: "Я похожа на нее – я раздавлена отсутствием Франка. Если он вскорости не выйдет из тюрьмы, я потеряю все человеческое". Не так ли, Лиза? Это – ваши собственные слова.
Она закрыла глаза рукой.
– Мы гуляли там около часа, – продолжила Лиза. – Я как сейчас вижу белые от изморози лужайки, пустые скамейки...
Тоскливое состояние любовницы угнетало Франка.
– Боже мой, Лиза, – сказал он, – мне кажется, что я начинаю понимать. Ты больше не была влюблена в меня, ты была влюблена в мое отсутствие. Влюблена в свою тоску, в свое одиночество. Влюблена в Гамбург и, может быть, в конце концов, влюблена в Гесслера.
– Ты все разрушаешь собственными руками, Франк, – ответила она.
– Вы вместе гуляли... на берегу озера... зимой!
Снаружи до них донесся шум полицейских сирен, рев моторов, свистки. Подбежав к стеклянной двери, Фредди рискнул выглянуть на улицу.
– Если бы ты видел всю эту суматоху! – вырвалось у него. – От военной формы в глазах темно. Как в мае сорокового!
Паоло скорчил свою знаменитую гримасу.
– Признайтесь, что было бы глупо попасться за несколько минут до прихода корабля.
С яростным видом, как обвинитель, он ткнул указательным пальцем во Франка:
– Мы сидим на бочке с порохом, а ты тут выпендриваешься с Лизой. Надеюсь, что завтра, когда ты уже будешь в Дании, то, наконец, усвоишь, что ты свободен, а жизнь прекрасна!
Лиза почувствовала надежду, заключенную в этих словах, поэтому она бросилась к Франку, пытаясь защитить его, неизвестно от какой напасти.
– Он прав, Франк, ты сам увидишь...
Франк на мгновение прижал ее к своей груди.
– Все правильно, – согласился он, – Дания... Ты мне поможешь?
– Я помогу тебе, – с жаром пообещала Лиза.
– Ты думаешь, мне когда-нибудь удастся забыть эти пять лет?
– Да, Франк.
– Я говорю не о своих пяти годах, – поправил беглец, приподнимая подбородок Лизы, – а о твоих.
– Я знаю.
– Когда-нибудь я снова начну верить тебе?
Она покачала головой.
– В глубине души ты уже веришь мне, Франк!
– Ты скажешь мне: "Я никогда не спала с Гесслером", и это прозвучит так очевидно, да?
– Я никогда не спала с Гесслером, Франк!
– И ты не испытываешь никаких чувств к нему?
Она медленно, с опаской посмотрела на адвоката. Выпрямившись на стуле, сложив руки на коленях, Гесслер, казалось, ничего не слышал.
– Ничего, Франк, только глубокую признательность!
– Это также, – сказал он, – нужно будет забыть. Ну, это совсем просто.
– Я забуду!
– А немецкий? – внезапно спросил он.
– Что немецкий?
– Ты и язык забудешь?
– Как будто никогда и не знала его, любимый.
– Ты мне клянешься?
– Клянусь тебе!
– Ты больше никогда не вспомнишь об Ауссан-Альстере, покрытом льдом?
– Никогда, – пообещала она.
Лиза как будто перешла в другое измерение. Все вернулось на круги своя, их окружал совершенно благостный мир. Несмотря на внешнюю опасность, они ощущали полнейшую безмятежность.
– И ты забудешь, каким выглядит парк зимой, с изморозью и деревьями из мрамора?
– Навсегда забуду!
Он грубо оттолкнул ее. Лицо его исказилось.
– И ты надеешься, что я поверю тебе, Лиза?
– Франк!
– Лгунья! Грязная лгунья! Шлюха и лгунья!
Зажав уши руками, она качала головой.
– О! Нет! Перестань! Я схожу с ума!
– До недавнего времени ты лгала мне. Неужели ты хочешь, чтобы сейчас я поверил тебе?
– Я не лгала тебе, Франк!
– Ты говорила мне, что встречалась с Гесслером раз в неделю, а надо было сознаться, что вы виделись каждый день. Ты говорила мне, что приходила в его кабинет, хотя на самом деле он являлся в твою комнату!
Внезапно его голос прервался рыданием.
– В твою комнату! – подавленно повторил Франк. – А я никогда и не видел твоей комнаты, Лиза! Никогда! Хотя ты и рассказывала мне об обоях, об обстановке, о картинах на стенах...
– Это – как с твоей камерой, – возразила Лиза. – Я ведь тоже никогда не видела ее. И все же камеру легко представить себе! Даже слишком легко: я так и не смогла сделать этого!
Она продолжала с нарастающим пылом:
– Именно в этой камере ты не отвечал на мои письма! Ты молчал, сидя у себя в камере, а я сходила с ума от этого молчания. Ты мучаешься вопросом, не изменила ли я тебе. А я спрашиваю себя, не забыл ли ты меня.
