Грешная женщина - Афанасьев Анатолий Владимирович (книги онлайн полностью бесплатно TXT, FB2) 📗

— Ты бы — да, но не я. Да у ней же СПИД. Про это весь магазин знает. Меня еще в том году Cepera-грузчик предупреждал. Ты, говорит, с Галкой будь поаккуратнее. К ней весь Кавказ переходил, и негритоса она принимала. А эта моя дурища ревнует. К кому, говорю?

— Неужели у Галки СПИД? Никогда бы не подумал. С виду такая чистоплотная, приветливая.

— Тут я ничего не возражаю, подольститься она умеет. Соку бабьего много, вот и распирает ее…

Какое-то озорное воспоминание озарило чело капитана, и я воспользовался паузой, чтобы откланяться. Завтра с утра Сережа заступал на дежурство и обещал позвонить с работы, но предупредил, чтобы все же сгоряча я не рыпался.

— Этих с «мерседесами» лучше всего в норах давить, — поделился он тайным опытом. — Но норы у них на сигнализации, без шифра не отомкнешь.

Дома я снова прилег на кровать, тупо смотрел на телефон. Дожидался, пока сердце угомонится. Эту немочь надо было преодолеть к приходу друзей. Ни перед кем я не желал выглядеть слизняком. Да и что особенного случилось? Подумаешь, ограбили. Разве это беда?.. Пора было подумать о Татьяне, но думать о ней было больно. Я не сомневался, что налетчики как-то были связаны с ней, напрямую или косвенно, но что было делать с этим кошмарным знанием? Вся соль была в том, что — избитого, униженного, подозревающего ее в страшных грехах, — меня по-прежнему тянуло к ней. Я не хотел знать о ней правду, а хотел быть с ней, лежать в постели, слушать ее лепет, насыщаться темной силой ее взгляда и, наконец приникнув к ней, каждой клеточкой погрузиться в ее податливую, упругую, душистую, истомную плоть. Мучило меня не то, что Таня, скорее всего, наводчица, а что вчера не овладел ею.

Если это не умопомешательство, подумал я, то что же такое нормальный рассудок?

Покряхтывая, я слез с кровати и немного прибрался. Рассовал в холодильник продукты и поставил в воду увядшие тюльпаны с переломанными стеблями. Вскипятил чайник и мелкими глотками, обжигаясь, выпил чашку крепчайшего кофе. Потом позвонил родителям и извинился перед мамочкой за то, что не смог приехать, как обещал. У отца все было в порядке, но, кажется, он оглох и на правое ухо.

Вскоре прибыл Саша, а следом за ним и Дема Токарев, но я не знал, о чем с ними говорить, и уже сожалел, что их потревожил. Со своей маленькой неприятностью я должен справиться в одиночку. Чем тут могут помочь друзья? Чем вообще можно помочь идиоту, который врезался дурной башкой в столб? Но они уже сидели передо мной с глубокомысленно-печальным видом и ждали объяснений. Каким-то чудом в холодильнике обнаружилась початая бутылка водки, и я торжественно поставил ее на кухонный стол.

— За этим нас и звал? — презрительно бросил Саша. Дема за все время не проронил ни слова. Это было невероятно. Чтобы проверить, не онемел ли он, я спросил:

— Дема, ты как? Если по маленькой?

Дема молча кивнул.

— Я даже считаю, что это неучтиво, — брюзгливо продолжал Саша. — Все-таки девятый час… Мы срываемся с места, как дураки… Ну, наливай, чего же ты? Только сначала скажи честно, может, тебе не мы нужны, а врач?

— Какой врач?

— Обыкновенный. Который изгоняет чертей. Ты уж меня извини, но, по-моему, вы с Дмитрием не просыхаете вторую неделю. Какая психика это выдержит.

— Заткнись, моралист! — Наконец-то Дема обрел дар речи. — Не видишь, у него беда. Я догадываюсь, какая. Триппер, да, Женечка?

Я не стал им наливать, двум свиньям, а налил только себе и выпил с удовольствием, зажевав кусочком сыра. Теперь-то уж я точно понимал, что не смогу открыть им всю правду. Никому не смогу признаться, как продал отцову дачу. Да и сам я в это уже до конца не верил. Есть поступки, которые по прошествии времени кажутся сном. В моей жизни их было немало, и некоторые напоминали даже не сон, а бред.

— Пришли сегодня двое, — сказал я, — и ограбили. Прямо среди бела дня.

— И это все? — спросил Дема. — То-то у тебя голос был по телефону какой-то встревоженный. И что забрали?

— Да ничего особенного. Деньжат немного и так — по мелочи. Я еще толком не разобрался. Я же был в отключке.

— Били сильно? — спросил Саша.

— Со сноровкой.

Дема понюхал водку и проглотил ее с отвращением. Саша демонстративно отодвинул свой стакан. Я приготовил кофе специально для него. Мы с Демой в такое время кофе не пили. Еще немного потолковав об этом злосчастном инциденте и придя к общему мнению о том, что на милицию, увы, в таких случаях теперь полагаться не приходится, мы постепенно перешли к обыкновенному трепу, и я с каждой минутой чувствовал себя лучше. Душа привычно отмякала в кругу друзей. Их милое брюзжание действовало гипнотически. Мое положение уже казалось не таким унизительным, скорее, забавным. Детское нелепое чувство обездоленности — истаяло, сникло. Так бы и слушал их до утра, но это было невозможно. На мне повис должок, и я знал, что пока его не верну, покоя не будет. Может, только тем и отличается живой человек от мертвеца, что постоянно выплачивает долги либо уклоняется от них. И то, и другое привносит в жизнь ощущение собственной полноценности.

Саша после кофе от нравоучений перескочил как-то неожиданно на любимую тему: еще более насупясь, заговорил о Наденьке. В этот раз его беспокоило не столько ее психическое состояние, грубость и тупость, сколько проявленный утром совершенно патологический заскок. Оказывается, она предложила ему усыновить чужого ребенка. Речь шла о конкретном мальчике десяти лет, каком-то беженце из Ташкента, сироте, у которого, кроме того, что не было родителей, не было еще и двух пальчиков на руке, а также он был почти слепенький и не умел ни читать, ни писать. Где она повстречала несчастного малыша, Наденька не призналась, но сказала, что если Саша будет возражать, то она сделает вывод, что была замужем за самым последним негодяем. Поведав удивительную новость, Саша обвел нас прокурорским взглядом, словно подозревал в соучастии. Помимо воли я блудливо улыбнулся, а Дема сурово заметил:

— Благородно! Вам обоим, конечно, этого не понять, но это благородный поступок. Поздравляю тебя, Санек!

У Селиверстовых не было детей по причинам, которые были мне неизвестны. Мы никогда не обсуждали эту деликатную тему. За глаза с Демой Токаревым, конечно, строили всякие предположения, сводившиеся, естественно, к физиологии. Мы гадали, кто виноват в бесплодии — Саша или его жена. Обыкновенно сходились во мнении, что «вина» на женщине, иначе Наденька, будучи ведьмой, конечно, исхитрилась бы забеременеть на стороне; но иногда грешили и на Сашу — уж больно он был скрытен и самоуверен. С годами этот вопрос как бы утратил свою актуальность, и вот теперь на новом витке возник в необычном ракурсе.

— Если ты по привычке не врешь, — сказал я, — то Надька действительно чего-то не того. Зачем ей нужен больной мальчишка, когда кругом полно здоровых? Мне вон недавно предлагали двух прелестных карапузов по сто долларов за штуку. Матери их родили по контракту с иностранцами, а те в последний момент передумали.

Дема отпил глоток и обернулся к Селиверстову с сочувственной гримасой.

— Цинизм Вдовкина не имеет границ, — заметил он сокрушенно, — но все-таки в данном случае он немного прав. Наденька поступает благородно, но как ей самой-то придется с десятилетним инвалидом. Да еще неизвестно, какая у него наследственность.

Почувствовав поддержку, Саша вдруг засветился самой трогательной своей улыбкой, какой он в последний раз улыбался, когда я года три назад, оступясь на гололеде, грохнулся на ровном месте и повредил себе колено.

— Эх, ребята, это же в ее понимании акт самопожертвования. Когда женщина бескорыстно протягивает кому-то руку помощи, она попутно обязательно разрушает несколько человеческих жизней.

Тут мы с Демой вынуждены были с ним согласиться, но только в принципе. Если рассуждать шире, сказал Дема, доливая водку, то можно вспомнить поразительные исключения из этого правила. У него, оказывается, была в молодости подружка, которая в трудную для него минуту (он проиграл в карты бригадную бензопилу) заложила в ломбарде дубленку и золотые серьги, чтобы его выручить. А я вспомнил, как однажды Раиса получила большую премию и на все деньги купила мне костюм, чтобы, как она объяснила, соседи не показывали на нее пальцем. Заговорив о женском благородстве, мы слегка повздорили. Саша утверждал, что если женщина совершает красивый поступок, то за этим всегда прячется какая-то глубинная корысть; Дема, напротив, полагал, что женской натуре как раз свойственно бескорыстие и она вполне способна на добрые деяния, но, разумеется, в состоянии полного умственного расстройства. Я был несогласен с обоими и высказал мнение, что мы вообще ошибаемся, рассуждая о женщине как о человеке в гуманитарном смысле. Понять женщину можно, лишь отнесясь к ней как к одомашненному животному.