Соколиная охота - Александрова Наталья Николаевна (книга жизни .txt) 📗
Крыса радостно заржал.
«Далась им эта Муму, – в раздражении подумала Надежда, – одну Муму из всей литературы и вспоминают, только до пятого класса, что ли, доучились…
Знал бы Тургенев, как он популярен среди определенного слоя молодежи, пожалуй, в гробу бы старик перевернулся…»
Вспомнив, однако, чем кончила несчастная Муму, Надежда внутренне содрогнулась.
Витек куда-то вышел, долго орал: «Стручок, Стручок!» – и явился снова в сопровождении маленького худенького парнишки, почти подростка, а может, так казалось из-за его щуплости.
– Давай ключ от подвала! – приказал Витек. – Хотя ладно, сейчас вместе туда пойдем.
– Чего я в подвале забыл? – заныл парень, но Витек ловко щелкнул его по носу, и тот замолчал.
В подвал отправились все четверо: впереди Крыса, за ним Надежда с костылем, потом Витек, и замыкал шествие Стручок.
В подвальном этаже Стручка пропустили вперед.
– Шумни там, – обратился к нему Витек, – я страсть крыс боюсь…
Впереди был коридор, потом дверь, потом еще коридор и широкий проем, и только потом Стручок отпер прочную дверь с маленьким окошечком для часового.
– Вот, тетя, тебе персональная камера! – пригласил Витек.
Надежда поежилась.
– Ты не беспокойся, – ласково продолжил Витек, – там свет есть, а крысы при свете близко не подойдут, верно, Стручок?
Стручок разразился длинной тирадой с большим количеством мата.
Витек галантно пропустил Надежду вперед и вошел следом. Комната была довольно большая, потолок низкий – подвал все же. Над дверью тускло мигала лампочка под сетчатым колпаком.
«Ну как погаснет? – испугалась Надежда. – Мышей я не боюсь, но с крысами все же лучше не встречаться…»
Мышей она не то чтобы не боялась, но, имея кота замечательной охотничьей рыжей породы, привыкла видеть на даче его многочисленные трофеи. Бейсик мышей не ел, не имел такой глупой привычки. Он занимался охотой исключительно из спортивного интереса и разбрасывал тушки несчастных мышей и кротов в местах наибольшего скопления хозяев, а именно: на тропинке, на пятачке у колодца и под столом позади дома, где Надежда стирала и мыла посуду.
В углу комнаты стоял пустой фанерный ящик, в каких раньше отправляли с юга фрукты, а с Севера – соленую рыбу. Стручок взял его было и хотел вынести.
– Оставь тетке стул, а то окочурится еще раньше времени, – приказал Витек.
Стручок снова произнес несколько матерных слов, в ответ Крыса схватил его за нос и больно оттаскал.
– Не выражайся при женщине! – дурашливо приговаривал Витек во время экзекуции.
Надежда понимала, что воспитательные меры вызваны вовсе не заботой о ее нежных ушах, просто парням было нечем заняться, а Стручок, надо полагать, в силу своего малого роста и маломощности являлся обычным объектом издевательств. Надежда поглядела на него сочувственно и отвернулась.
– Ладно, мы пойдем наверх, – сказал Витек, – а ты сиди здесь, в коридоре, охраняй эту…
– Чего ее охранять? – взвыл Стручок. – Куда она денется отсюда на…?
– Делай, что велят! – рявкнул Крыса. – Если не устережешь и что-нибудь с ней случится, Дух с тебя шкуру снимет!
«Это с вас он шкуру снимет, – подумала Надежда, – а вам неохота в подвале сидеть, вы меня этому затравленному Стручку перепоручили… Ну, надо это использовать…»
Она отступила к стене, спрятав за спину костыль, чтобы не отобрали, и тут же в глазах у нее потемнело от резкой боли: это Стручок, выходя, пнул ее изо всей силы по ноге.
– Ox! – Надежда села прямо на пол.
В дверях Стручок злорадно оглянулся на нее. Это стало последней каплей в череде сегодняшних неудач.
Надежда почувствовала, что по щекам ее потекли слезы. Ударить женщину, вдвое старше его, беспомощную, которая ничего плохого ему не сделала!
«Просто мелкий гаденыш, – уговаривала себя Надежда сквозь слезы, – бандиты над ним издеваются, и ему хочется кому-то боль причинить. Причем ударил не по здоровой ноге, а по больной – заранее высмотрел, сволочь! А ведь я ему в матери гожусь…»
Она тут же опомнилась:
«Господи, спаси и помилуй от такого сыночка! Задушила бы собственными руками, если бы такая скотина у меня выросла…»
Нога прошла. Надежда оперлась на костыль и пересела на ящик, чтобы не простудиться. Хотелось пить, голова была тяжелой. Она поглядела на часы: было четверть второго ночи. Самое трудное время – организм привык спать, а тут где же поспишь?
Да и разве можно заснуть, если нежданно-негаданно попала к садистам, к зверям в облике человеческом, и они, даже если получат интересующие их сведения, все равно не выпустят Надежду живой? Что им любая человеческая жизнь? Они и своей-то не дорожат, иначе не выбрали бы такую опасную профессию.
Убили их главного мафиози, а с ним – двух охранников. Были люди – и нету.
«А впрочем – люди ли? – опомнилась Надежда. – Разве ж это люди…» Вот, пожалела она Стручка, а он с ней как поступил?
Надежда осознала внезапно, что жизнь ее висит на волоске и волосок этот становится все тоньше. Надеяться ей не на кого. Никто не знает, где она и что с ней случилось. В больнице не хватятся до завтрашнего утра. А если и хватятся – что толку? Вон Сырникову-то так и не нашли… Ну, допустим, она не Сырникова, сообщат мужу. Сан Саныч примчится и устроит в больнице страшный скандал. Обратится в милицию, нажмет на все рычаги… Но что может сделать милиция, если неизвестно, куда пропала Надежда. И самое главное, к чему будет весь шум, если Надежда в это время уже доплывет до Финского залива, вернее, не Надежда, а то, во что она превратится. А превратится она, и очень скоро, в клиента сторожа морга Михалыча…
Надежда Николаевна всегда умела смотреть правде в глаза. Так и сейчас: она поняла, что виновата в том, что с ней случилось, она сама.
«Вечно вы, гражданка Лебедева, лезете не в свое дело, – говорил внутри ее противный голос, – вечно вы все вынюхиваете, сами себе задаете вопросы и сами же ищете на них ответы. Спокойнее нужно быть, больше о здоровье думать. Видите, что ночью девица в морг лезет – ну и пусть себе лезет, может, у нее там свидание! А вы спите себе спокойно, ручку под щечку, как в детском садике воспитательница учила, на правый бок и дышать носом…»
«А если мне интересно? – слабо возражала сама себе Надежда. – Если мой организм так устроен, что вечно со мной что-то происходит?»
«Нечего на организм сваливать, он у всех одинаковый. Головой нужно думать, прежде чем неприятности наживать…»
Надежда осознала, что мысленно разговаривает сама с собой. Это очень распространенное явление среди узников-одиночек. Сначала мысленно, потом – вслух, а потом люди свихиваются окончательно и разбивают себе головы о стены. Или их переводят в сумасшедший дом.
«Мне это не грозит, – усмехнулась Надежда, – и свихнуться я не успею, и в дурдом меня не отправят, так прикончат…»
В углу комнаты послышалось какое-то шуршание, и мгновенно Надежда покрылась холодным потом.
«Крысы!»
Шуршание стихло, но сердце несчастной узницы билось слишком быстро. Она пыталась разглядеть, что происходит в углу, боясь встать и подойти ближе.
На всякий случай она сняла с костыля резиновую галошку и попробовала острый конец. Вполне подходило для того, чтобы насаживать на него крыс, как на вертел.
Надежда представила себе, как она протыкает крыс, как они бегают вокруг с ужасно противным писком, и чуть не свалилась с фанерного ящика.
«Я сойду с ума не от одиночества, а от страха. Надо что-то делать. Стихи вспомнить какие-нибудь, что ли…»
Но в голову лезли только детские обрывки:
«Ой, это же про меня! Это меня никогда не смогут найти… Что же делать? Может, поклясться самой страшной клятвой (здоровьем кота Бейсика), что больше никогда я не буду влезать в криминальные истории? И попросить помощи у господа бога?»
